Может, это были тихие перешептывания у малыша за спиной.

Может, потухший взгляд отца, которым он встретил мальчика в большом зале, где они обычно завтракали.

Но по венам все отчетливее разливался холод, замораживая внутренности. И звонкий детский голос, эхом разнесшийся по мрачному сейчас помещению, заставил вздрогнуть всех без исключения:

- А где мама?

Лишь спустя несколько минут тихий, но по-прежнему крепкий голос отца прозвучал в той тишине, что начинала незримо давить на жителей поместья:

- Мама... ушла.

- А куда? – детский голос был наполнен любопытством и желанием увидеть любимого человека.

- Далеко...

- А когда она вернется? Я хочу поиграть с мамой.

И ребенок не понимал, что будит своими словами ярость в отце. Не понимал, что эту злость ему заглушить не удастся. И чувствовал лишь все больший холод.

- Мама... не вернется, да? – детский голос дрогнул, ломаясь, но в нем не прозвучали слезы. Эмоции мальчика притуплены и словно заморожены. Он был еще не в состоянии понять того, что скрыто за этими словами, но интуитивно чувствовал, что день уже не такой хороший, как ему казалось.

Резкий звук рухнувшего стула вывел его из того транса, в который он погрузился. Подняв голову, он видел, что место, на котором только что сидел отец пустовало, вводя слуг в ужас исчезновением хозяина. Хотя они и привыкли к странностям их семьи, но исчезновение главы семьи прямо на их глазах ввергло их в суеверный ужас.

Но мысли мальчика занимало не это. Несмотря на то, что выглядел он как ребенок, ему было уже несколько десятков лет, поэтому он был в состоянии понять, что означает злость отца.

Эта ярость, эта боль от потери человека, который уже так давно угасал у тебя на виду, разрывает на части, пронзает каждый миллиметр твоего тела острыми иглами, которые раскаленным металлом разбавляют твою кровь. Крики звучат в твоей голове сотней голосов, но возможности заставить их звучать снаружи нет, потому что это только твоя боль, твой гнев, твое отчаяние, что накатывает волнами, вгоняя разум в апатию, позволяя телу крушить все, что оказывается слишком близко.

Мама всегда дарила им свое тепло, всегда сдерживала ярость отца, а теперь ее нет, а значит, ничто не защитит нас. Ничто не сдержит боль и злость отца.

Мальчик был уверен, что сегодня прольется много крови, которой отец будет заглушать свое горе.

Слуги покинули зал, а они с братом застыли за столом, потеряв счет времени.

И вот крики зазвучали не только в их мыслях. Сквозь открытые окна, вместе с ненавистными солнечными лучами, в зал залетал и запах страха людей, запах их крови. Вопли звучали все громче, переплетаясь в ужасающую симфонию боли. Боли людской, боли вампира. Боли, что звучала изнутри.

Малышы понимали, что местные этого точно не вынесут. Но сделать ничего не могли.

И последние лучи осветили темный зал, но никто не торопится разжечь камин. Нет, на смену солнцу пришел свет десятков факелов, что сейчас двигались к поместью.

Крестьяне, напуганные, разозленные, такие слабые, такие гордые.

Глупцы! Думают, вампиры боятся огня.

Да, он им страшен, но не ночью, когда луна, отражая солнечный свет, изменяя его, напитывает нас своей силой. Мы ведь все-таки создания ночи.

Отец все еще не появился, но, думаю, теперь ждать его бесполезно. Одурманенный своей болью, он не заметит нашей с братом пропажи.

Значит, выбираться придется самим.

Детство закончилось.

Обойдя дубовый стол, Алекс приблизился к старшему брату. Растерянному, испуганному. Взяв его холодную ладошку в свою, он настойчиво потянул его к выходу.

- Пойдем, нам пора.

- Куда мы идем?

- Не знаю. Туда, где вновь станет тепло.

- А так будет?

- Я в это верю.

Тихие перешептывания придавали сил. Ощущение чужого тела рядом не давало упасть, заставляя чувствовать ответственность друг за друга.

Пару книг, пару вещей, увесистый кошель с золотом – все это не составило труда найти, но к тому времени, уже алым маревом разливается на фоне темной ночи горящие здания. Конюшни, сараи – все, что было сделано из дерева, уже полыхает.

Обезумевшие люди уже ломились всей толпой на каменные стены. Сейчас они как никогда напоминали вампиров своей жаждой крови. Но громче всех звучали песнопения священника. Рожденных этим не убьешь, но теперь к душевной добавилась и телесная боль.

Когда крестьяне прорвались во внутренний двор поместья, а дым все сильнее заслоняет вид из окон, Алекс утянул брата в сторону подземелий.

Эти люди знают, какие молитвы читать. А значит, они могут знать и другие способы нам навредить.

Наверняка у них есть и осина, и святая вода. Да, так просто им меня не одолеть, но я не хочу потерять еще и брата. Он еще не пил человеческую кровь. Он еще слишком слаб.

Нужно спешить. И сырые подземелья встречают нас запахом смерти. Но выхода нет, на первых этажах уже слышны крики верной нам прислуги. Их всех сегодня убьют.

Кого-то сожгут на костре, кто-то умрет от кола в сердце.

Над многими девушками надругаются. Но сейчас уже все равно.

Все равно, они не переживут рассвет. Где-то рядом бродит обезумевший отец, а значит, никому не спастись.

А пока нам нужно бежать. Бежать, надеясь, что когда-нибудь удастся вновь ощутить то тепло и умиротворение, которыми были пропитаны годы здесь.

====== Глава 7. Внутренний зверь ======

Пробуждение в который раз было болезненным.

Редкие звуки вбивались в голову, словно проверяя ее на прочность. Яркий свет, пробивающийся сквозь слегка приоткрытые веки, резал глаза, от чего на них наворачивались слезы.

Неприятное ощущение, когда руки дрожат, когда все чувства притуплены, когда кажется, что котенок будет посильнее тебя.

Лишь спустя несколько минут мне удалось привыкнуть к слишком светлому помещению, в котором я находился.

Светлые потолок и стены, белая кровать, рядом столик с какими-то баночками, таблетками, а в углу комнаты – какие-то непонятные аппараты. Пахнет стерильностью и медикаментами. Никогда не любил этот запах. Он слишком чистый, слишком правильный, а потому кажущийся каким-то искусственным. Он словно неживой.

Слишком яркие ощущения для измученного тела. Сознание вновь медленно погружается во тьму.

Светлая палата постепенно темнела, но ее временных постояльцев это, по-видимому, не волновало. Лежащий на кровати парень был бледен, но его сон был спокоен. Травмы не тревожили его, он успешно выздоравливал. Гораздо большее внимание привлекал к себе второй мужчина. Темно-карие, с бордовым отливом глаза, которые, пожалуй, своим цветом больше напоминали созревшую вишню, иногда поблескивали редкими алыми искрами. Напряженная поза выдавала его волнение, хотя невероятно притягательное лицо, оставалось спокойным. Его редкие и скупые движения выдавали его волнение о пациенте. Но не только это занимало его мысли. Глаза мужчины подернулись легкой дымкой задумчивости. Боль, страх, одиночество сквозили в его взгляде. Воспоминания о детстве, пробудившие в нем эти чувства, явно были не слишком приятными.

Сквозь приоткрытое окно в комнату, вместе с последними солнечными лучами, проникал легкий ветерок, слегка колыхавший занавески.

Мужчина в кресле словно отмер, и как только палата погрузилась во тьму, встал и потянулся, выгнувшись, словно кот. От былой растерянности и разбитости не осталось и следа. Уверенность наполняла каждое плавное движение приблизившегося к кровати посетителя. Острый взгляд выдавал хищника.

Но сейчас в этих глазах не было жесткости. Нет, в них была какая-то щемящая душу нежность. Легким касанием Алекс поправил прядь волос крепко спящего паренька. Человек смешно поморщил нос от столь явного вторжения в личное пространство, но так и не проснулся. Слишком устал. Слишком вымотан. Как физически, так и морально.

А вампиру хватило всего пары часов, чтобы найти тех бедолаг, что напали на его Пару, и чтобы полностью восстановить события последних часов.