- Шел бы ты на свою микробиологию, - добродушно посоветовал ему Кроули, собирая бумаги и покидая безликую аудиторию вместе с Габриэлем. – На вечерней смене поймешь, почему, - и он по-английски ушел, не прощаясь, к стоянке, где его уже ждал Люцифер с единственной на всю их странную семью машиной. Габриэль возвел глаза к небу – иногда ему казалось, что если бы Кроули был немного проще, все вокруг стало бы намного легче.

- Мы вот какую лекцию понять не можем – ты с ним спишь или просто родственник? – Габриэль даже не стал оглядываться: индийский выговор был ему знаком. Кали спокойно восприняла его нежелание разговаривать, и хотя она была дочкой одного из профессоров, она все же не так бесила Габриэля, как остальные. – В любом случае, от этого ты зазнаешься еще больше, знаешь.

- Круто, - только и ответил Габриэль. Он забыл то время, когда учился, как все, не придавая никакого значения полученным знаниям, не понимая, ради чего он учиться, но после случая с Винчестером между ним и однокурсниками возникла огромная пропасть непонимания. Впрочем, Габриэлю хватало общения и на работе, и дома, так что он довольно быстро привык к своему статусу не самого популярного (и это по сравнению с первым курсом, где он знал всех и вся!). – Рад это слышать, - добавил он, сверяясь с расписанием, вложенным в общую тетрадь. – Разве тебе не нужно на какую-нибудь этику?

- Вообще-то у меня тоже микра, - совершенно равнодушная к его игнору, Кали все равно шла рядом. Может быть, поэтому между ними еще сохранилось подобие общения. – Но вообще-то ты свинья, знаешь. Я бы пригласила тебя на свидание, но понятия не имею, что хрюшки предпочитают на ужин.

- Индюшатину, - усмехнулся Габриэль. Ее предложение не было первым и последним в этом месяце, и он был склонен его принять, в отличие от остальных, ведь с Кали было просто, но его отвлек противный звук пейджера. Нахмурившись, он смотрел на больничный номер и не мог понять, почему его вызывают в законный выходной. Он стоял перед выбором: пойти на пару или прогулять ее во имя работы, но решить было трудно, учитывая, что в медицинском прогулы были смерти подобны.

- Кроули, - он набрал единственный номер, на том конце которого ему смогли бы что-то объяснить. – Что это за вызов? - спросил он. Нет, на третьем курсе Габриэль даже на интерна не претендовал, а собственного пациента и вовсе должен был иметь только после пятого, так что такие вызовы для него были редкостью… ровно с тех самых пор, как Винчестер выписался из их больницы.

- Вероятно, то, о чем я не хотел тебе рассказывать. Сегодня утром они привезли парня с ЧМТ, однако даже после экстренной операции он не смог прийти в себя, лежат в ПИТе, но Сингер хотел его переводить к нам, повторить тот опыт… Если ты понимаешь, о ком я говорю, - Кроули, судя по шуму, находился как раз по дороге в больницу. – Я не думаю, что ты нужен там прямо сейчас, так что лучше послушай про золотистый стафилококк, тоже полезно, - и он отключился, оставив Габриэля в раздумье.

Несмотря на то, что прошло с того момента слишком много времени, за однообразием дней он отлично помнил то лето, когда был еще санитаром, свято верившим, что врачами рождаются, а он точно родился не со скальпелем в руках. Сидя на скучной микробиологии – замещающий учитель не смог их даже заинтересовать предстоящей лабораторной с проверкой чувствительности бактерий к антибиотикам (хотя Габриэль и без него знал, что в больнице существует БАК-лаборатория, занимающаяся именно подобными исследованиями) – он вспоминал с некоторым трудом то, как развивались их отношения с Винчестером. Они продлились ровно один семестр, после чего маленькое расстояние до Стэнфорда в два часа при графике работы и учебы Габриэля стало огромным и невозможным для преодоления. Они провели вместе август, весьма приятно прообщавшись, расставшись после этого так мирно, как не снилось большинству пар. И хотя и Габриэлю, и Сэму было одинаково не по себе от такого конца, Габриэль все еще считал его своим другом и иногда даже звонил ему, когда становилось совсем плохо. Он знал, что за это время у Сэма, ровно как и у него, не было кого-то больше недели. Он много раз хотел перестать восприниматьэто как тайм-аут – получалось плохо.

Перед расставанием было много разговоров. Каждый из них знал почти все из жизни другого, и тем более каждый понимал, что повторить этот рассказ, всю ситуацию с больницей они уже ни с кем другим не смогут. Но порой Габриэлю казалось, что он привязан навсегда, и это его пугало, точно так же Сэм, смотря на него, иногда вспоминал то состояние между жизнью и смертью…. И уходил в себя.

Последний раз Сэм звонил ему на Рождество. Он не показался Габриэлю особенно несчастным или забитым братом (после того случая Дину по работе пришлось уехать обратно в Канзас, и он вернулся уже после расставания, так что со счастливым «я же говорил!» принялся за старое, словно ничего не было), была усталость, был страх перед будущим выпуском, но ничего из этого не требовало от Габриэля бросать все и бежать спасать, как он бы обязательно сделал. Так уж случилось, что в отношении Винчестера спасательным кругом всегда был он.

Он не был больше ребенком, для которого отношения только одни и всегда самые настоящие, прямо как в книгах и фильмах. У них было немало приятных вечеров, по-настоящему подростковых, когда, едва отходя от предудыщего раза, они принимались заново, когда невозможно было просто встать и поставить чайник, потому что Сэм все равно ловил его в коридоре и снова увлекал в поцелуй. Но это было прекрасно ровно в тот месяц свободы, так что о нем не стоило жалеть.

Винчестер никогда не поставил бы его выше обучения в Стэнфорде, особенно когда ему пришлось нагонять все занятия из летней программы, на которую был подписан и от которой на три месяца был отстранен из-за своего состояния. Если Габриэль поначалу в это не верил и слушать не желал Кроули, который так или иначе разобрался в этом быстрее, то потом принял это спокойнее – в основном из-за того же Кроули. Сейчас он понимал, что ругаться из-за приоритетов было еще хуже – второй человек из пары и работа в принципе никогда не будут друг другу мешать, если воспринимать их правильно.

Оставалось лишь быть благодарным за то, что их разрыв не был скандалом на всю жизнь. Они просто разошлись, так что, может быть, и правильно поступили. А то, что после Габриэль не смог ни с кем и недели провести – то это, конечно, виновата была работа и учеба.

И все-таки он бы не отказался увидеть Винчестера еще раз, просто пострадать какой-нибудь фигней, походить по берегу, поругаться на нытье об аттракционах на пирсе и как обычно, когда они как-то удивительно подошли друг к другу, не особенно сходясь в интересах. Ему давно не хватало кого-то только своего, чтобы мир отключался на то время, что он с этим другим будет отдыхать.

- Стареешь, - радостно заявил ему старший брат, когда Габриэль обтекаемо высказал сомнения об этом так, словно это было досадным недоразумением, но не проблемой. Он не сказал, что хочет жить с кем-то так же, как живет Люцифер с Кроули, тем более что он все еще удивлялся, как при их спорах, темпераментах и одинаковой потребности быть главным они продолжали уживаться. – Женись, детей заводи, пузико отрасти – вот она, настоящая американская мечта!

- Я скучаю по полотенечным мерам, - признался Габриэль. Они были дома одни тогда, Кроули ушел на свою смену, но Габриэль так и не смог набраться смелости и спросить брата о том, как он будущее видит. Майкл же, напротив, посмеялся и поинтересовался, знает ли Люцифер вообще понятие выражение «планирование будущего». Майкл так и остался в их родном городе, хотя, к своему огромному удивлению, Анна ему действительно подошла, и хотя она не хотела уходить с работы, в какой-то из месяцев зимы ей пришлось оставить работу… Из-за беременности. У них не было никакой свадьбы, но тем не менее Люцифер не был бы Люцифером, если бы не вызнал и не вломился в самом начале сочетания, заявив, что брат женится без свидетеля в его лице только через собственный труп (заметьте, не Люцифера). Габриэлю впервые показалось, что они неплохо справились в итоге без отца, тем более что за советами он мог идти аж к трем мужчинам сразу. Однако с каждым годом он все меньше в них нуждался.