Шерлок, целующий Снейпа так, будто от этого зависит его жизнь.

Но это оказался всего лишь Гарри, который тоже зачем-то пришел в неурочный час к гостиной директора. Он хотел что-то спросить у Джона, а потом заметил две гибкие, тонкие, черные фигуры, сплетающиеся в одно многорукое и тысячеликое чудовище, имя которому - боль.

Северус, на мгновение оторвавшийся от целующих его губ и прошептавший:

Шерлок...

Поттер захлебнулся воздухом и всхлипнул так громко, что Джон недовольно поморщился. По оголенным нервам, по содранной заживо коже этот всхлип прошелся соленой обжигающей волной.

Шерлок услышал тоже, гневно обернулся к двери, и Джон, знающий выражения этого лица лучше, чем свои собственные, увидел неприкрытую ненависть и злобу, которые были готовы обрушиться на него, именно на него, на Джона Уотсона, который посмел открыть проклятую дверь и помешать ему, Шерлоку, делать то, что он всегда хотел делать: брать то, что нравится, не отчитываясь ни перед кем.

Эта невероятная злоба, словно удар жокейского хлыста, заставила Джона сбросить леденящее оцепенение. Развернувшись и чуть не сбив застывшего Поттера с ног, он пошел прочь таким ровным, чеканным шагом, будто всю жизнь был гвардейцем Почетного караула у Букингемского дворца.

Нелепо, но в глазах маячил мутный образ того, как тонкие мраморные пальцы Шерлока обхватили бледное лицо Снейпа. Джон считал, что они катастрофически не сочетаются по оттенку.

Когда ты мертв, более серьезные вопросы тебя уже не волнуют.

========== Глава двадцатая ==========

Лишь на полпути к своим - их! - комнатам, Джон понял, что Поттер покорно и почти бесшумно семенит следом. Постепенно закипавшие в крови ярость и жажда разрушить что-нибудь - кого-нибудь! - пульсировали в голове плотным сгустком то ли боли, то ли крика, давили на глазные нервы, вызывая расплывающиеся чернильные пятна перед помертвевшими зрачками. Но Гарри нельзя было ударить или послать к черту, хотя это не имело ничего общего с добротой или справедливостью: просто Джону нужен был проводник, ведь кто-то должен был вывести его из этого ада в нормальный маггловский мир, где Джон сам станет себе хозяином ровно на тот срок, чтобы суметь раствориться в лондонском мраке.

Нога наливалась дергающей болью, и уже поблизости от гостевых апартаментов хромота вернулась почти в полную силу. Сжимая челюсти, слегка растирая бедро при ходьбе, Джон даже радовался этому: боль в ноге хотя бы немного отвлекала от другой боли, невыносимой в своей чудовищной реальности, которая не хотела гнездиться в одном месте, охватывая тело целиком, опутывая колючей проволокой отвратительной правды. Джону казалось, что под ногами он слышит хруст: обломки его жизни разбросало по всему Хогвартсу.

В гостиной бодро потрескивали три крупные свечи, втиснутые в бронзовый канделябр, но Джону этого было мало.

Гарри, сделайте светлее, - отрывисто приказал он практически нормальным голосом.

Словно ничего не произошло.

Поттер несколько секунд смотрел непонимающе - его глаза покраснели и припухли, хотя слез видно не было, - а потом послушно взял одну из свечей и медленно обошел всю комнату. Через минуту гостиная озарилась мягким, подрагивающим светом, что добавило Джону глухого раздражения. В темной спальне он на ощупь вытащил свою сумку из шкафа, бросил туда подвернувшееся под руку тряпье, не разбирая, чья это одежда, и практически вышвырнул сумку в центр гостиной.

Вы собираетесь уйти? - нахмурился Гарри. - Но ведь там ночь, куда вы пойдете один?

Широкая кривая ухмылка словно разломила лицо Уотсона напополам.

Вы пойдете со мной. Если я правильно понял, у нас несколько вариантов: например, эта ваша аппарация. Или камин в “Трех метлах” - постучим посильнее и Карл нас впустит. До поезда я ждать не собираюсь.

Я бы… - начал Гарри и запнулся. - Мне кажется, уходить сейчас - не самая лучшая идея. Тем более, погода портится, смотрите, какие там тучи.

За окном действительно угрожающе погромыхивало и перекатывалось: почти полная луна ярко озаряла комковатые тучи, плотно начиненные дождем, который готов был обрушиться на замок. Джон равнодушно пожал плечами:

Значит, на метле не полетим. Вы доставите меня в Лондон, а дальше делайте, что вздумается.

Вы бросите меня одного разбираться с этим? - спросил Гарри едва слышно.

Джон обернулся к нему в раздраженном удивлении:

Что значит “одного"? Здесь ваш дом, ваши друзья, можете им пожаловаться на вашего неразборчивого директора, а я что-то не в настроении выслушивать, уж простите мне мою черствость, - добавил он саркастично.

Гарри кивнул, будто соглашаясь со справедливостью этих слов, но сразу запальчиво возразил:

Но ведь Шерлок ваш лю… партнер, почему вы не хотите поговорить с ним? Зачем сбегать?!

В мгновение ока Джон оказался перед Поттером, с силой ткнув пальцем ему в грудь:

Не смейте произносить при мне это имя!

Отшатнувшись, Гарри упал на подвернувшийся стул. Джон закрыл глаза и надавил на веки, пытаясь взять себя в руки, не орать на этого юнца, который тоже сегодня что-то потерял. Но злость не желала уходить: она поднималась из таких глубин, о существовании которых в своей душе Джон даже не подозревал. От злости его затрясло, хотелось что-то делать, кричать, бить, лишь бы не стоять вот так, с дрожащими руками, посреди ненавистной комнаты - в первый день они занимались любовью на ковре в двух шагах от того места, где сейчас валяется сумка, - и не видеть, как на лице Поттера страх мешается с пониманием и совсем чуть-чуть - разочарованием.

Давайте проясним, - начал Джон по возможности спокойно. - Я не сбегаю. Я просто не вижу смысла оставаться. Работать с… ним я больше не смогу, а кроме дела, меня здесь ничего не держало. Обсуждать в ситуации нечего, вы и сами все видели, не слепой же, хоть и в очках. Так что давайте, зовите свою костлявую невидимую лошадь!

Джон, поверьте, я не могу, - жалобно прошелестел Гарри. - Я не смогу вас отправить на фестрале в такую погоду, это просто опасно. Аппарировать в состоянии эмоциональной неустойчивости тоже нельзя, это заканчивается расщеплением, причем иногда полным. А я сейчас неустойчив, вы и сами это понимаете. Мы, конечно, можем пойти в “Три метлы”, но открытых по ночам каминов в Лондоне я не знаю. Камин в пабе рядом с Косой аллеей откроется в шесть утра, а Министерские только в семь. Правда… - Гарри отвел взгляд, и Джон нетерпеливо прикрикнул на него:

Что “правда”, что? Говорите же!

Я могу доставить вас в лондонскую квартиру Гермионы и Рона, но сначала я должен спросить разрешения у хозяев.

Несколько секунд Джон смотрел на Поттера, прищурившись, а потом рявкнул:

Так какого хрена вы сидите?!

Глаза Гарри удивленно расширились:

Сейчас?! Второй час ночи, как я им буду объяснять, что хочу сбежать из Хогвартса, прихватив с собой маггла?!

Словами! Объясните им словами! - Джон уже забыл, когда в последний раз так кричал. Возможно, тогда, когда увидел темную фигуру, шагнувшую с крыши Бартса.

Нет, не вспоминать.

Джон, я не могу так, - покачал головой Поттер. - Гермиона устроит настоящий допрос, причем будет неважно, скажу я ей правду или нет: она меня в покое не оставит. Дайте хоть в себя прийти.

Вы, герой, боитесь какой-то ведьмы?! - это прозвучало так странно, что Джон истерически хохотнул.

Может, эльфа позвать, - как-то потусторонне произнес Гарри. - Чаю хотите?

Знаете, мистер Поттер, чего я сейчас хочу?! - прорычал Джон, сгребая в кулаки белую рубашку на груди Гарри, сдирая его со стула и дергая на себя с такой силой, что у мага клацнула челюсть. - Я хочу…

Но правда была в том, что Джон не хотел ничего. Даже умереть он не хотел: жить без Шерлока он бы не смог, - он это обещал ему когда-то давно, на их маленькой и такой далекой сейчас кухне, затерянной на Бейкер-стрит, - но выжить назло ублюдку? Да, это был приемлемый путь для капитана британской пехоты. Не самый желанный, но единственно возможный в настоящий момент. Лишь бы убраться отсюда, чтобы не видеть Шерлока больше никогда, чтобы больше никогда не позволить себе затеряться в глубине его глаз, чтобы никогда не пасть жертвой магии его голоса и железной убедительности его аргументов. “Джон, но это же для дела!”, - прозвучало в мозгу Уотсона так отчетливо, что он вздрогнул всем телом, осознав, что до сих пор прижимает к себе горячего Поттера, который даже не думал сопротивляться этому захвату и, кажется, почти не дышал.