"Современник" тогда оправдает данное ему название, но оправдает его в другом, высшем смысле: он будет современен всем высшим минутам русского писателя и человека. Он тогда ближе приблизится к той цели, которая доселе так отдаленно и неясно представлялась в твоих мыслях: он соединит эстетическим союзом прекрасного братства всех пишущих. Один только ты в России можешь предпринять и выполнить такое издание, потому что один только ты питал о нем постоянную мысль, один только ты не имел в виду денежных интересов и вознаграждений за труды, один ты безотчетно питал чистую, младенческую любовь к искусству, сделавшую тебя другом лучших поэтов наших и превратившую для тебя самое искусство в твое собственное, как бы родное и семейственное дело. Стало быть, одному только тебе может быть вверено такое издание.

Оно должно быть роскошно; оно должно быть во всех отношениях драгоценным подарком, - печататься со всей всевозможной типографической роскошью, украситься лучшими гравюрами и виньетками, какие могут только быть произведены у нас в России (граверов выбери русских; иностранцев сюда не вмешивай). Мерку книгам дай небольшую, - немного чем побольше "Северных Цветов". Словом, чтобы и по достоинству, и по виду издание походило на драгоценность. Все это можешь исполнить один только ты, потому что, не имея в виду пользоваться доходами с него для своего собственного содержания и прокормления, ты можешь употребить их на красоту самого издания и таким образом доставить хлеб бедным художникам нашим, которым приходится иногда претерпевать горькую чашу.

Итак, если все это, что я теперь сказал, пришлось тебе по сердцу, то благословясь приступай с Богом к составлению первой книжки "Современника" ко времени наступающего праздника Светлого Воскресения 1847 года, а письмо мое поставь первой статьей, в виде программы, или вступления в самую книгу. До того же времени дай его прочесть всем тем, от которых ты пожелал бы иметь статью. Как ни слабо и ни поверхностно оно написано, но я уверен, что, по прочтении его, всяк согласится вместе с тобой и со мной в необходимости такого издания в России и, верно, даст тебе наилучшее из своих произведений. В газетных листах ты можешь объявить о нем только немногими словами: именно, что "Современник" будет выходить в трех книгах, в означенные сроки. Прибавь к этому одни только имена тех, которых статьи будут помещены: этого достаточно. Пусть лучше все остальное, как достоинство статей, так и роскошь самого издания, будет приятною неожиданностью для каждого читателя".

По той же причине, которая объяснена перед этим письмо о "Современнике", помещаю здесь, а не выше, письма Гоголя к М.С. Щепкину о представлении "Ревизора с Развязкой", "Предуведомление" к четвертому и пятому изданиям "Ревизора" и письма к сестре Анне Васильевне.

Письма к М.С. Щепкину.

1

"Михаил Семенович! вот в чем дело: вы должны взять в свой бенефис "Ревизора" в его полном виде, то есть, следуя тому изданию, которое напечатано в полном собрании моих сочинений, с прибавлением хвоста, посылаемого мною теперь. Для этого вы сами непременно должны съездить в Петербург, чтобы ускорить личным присутствием ускорение цензурного разрешения. Не знаю, кто театральный цензор. Если тот самый Гедеонов, который был в Риме с графом Васильевым и с которым я там познакомился, то попросите его от моего имени крепко. Во всяком случае обратитесь по этому делу к Плетневу и графу М.Ю. В<иельгорскому>, которым все объясните и которых участие может оказаться нужным. Скажите как им, так и себе самому, чтобы это дело до самого представления не разглашалось и оставалось бы втайне между вами. Хлестакова должен играть Живокини. Дайте непременно от себя мотив другим актерам, особенно Бобчинскому и Добчинскому. Постарайтесь сами сыграть перед ними некоторые роли. Обратите особенное внимание на последнюю сцену. Нужно непременно, чтобы она вышла картинной и даже потрясающей. Городничий должен быть совершенно потерявшимся и вовсе не смешным. Жена и дочь в полном испуге должны обратить глаза на его одного. У смотрителя училищ должны трястись колени сильно; у Земляники также. Судья, как уже известно, с присядкой. Почтмейстер, как уже известно, с вопросительным знаком к зрителям. Бобчинский и Добчинский должны спрашивать глазами друг у друга объяснения этому всему. На лицах дам-гостей ядовитая усмешка, кроме одной жены Луканчика, которая должна быть вся в испуге, бледна, как смерть, и рот открыт. Минуту, или минуты две, непременно должна продолжаться эта немая сцена, так чтобы Коробкин соскучившись успел попотчивать Растаковского табаком, а кто-нибудь из гостей даже довольно громко сморкнуть в платок. Что же касается до прилагаемой при сем "Развязки Ревизора", которая должна следовать тот же час после "Ревизора", то вы, прежде чем давать ее разучать актерам, вчитайтесь в нее хорошенько сами, войдите в значение и крепость всякого слова, всякой роли, так как бы вам пришлось все эти роли сыграть самому, и когда войдут они вам в голову все, соберите актеров и прочитайте им, и прочитайте не один раз, прочитайте раза три-четыре, или даже пять. Не пренебрегайте, что роли маленькие и по нескольку строчек.

Строчки эти должны быть сказаны твердо, с полным убежденьем в их истине; потому что это спор, и спор живой, а не нравоучение. Горячиться не должен никто, кроме разве Семена Семеновича, но слова произносить должен взяк несколько погромче, как в обыкновенном разговоре, потому что это спор. Николай Николаич должен быть даже отчасти криклив; Петр Петрович - с некоторым заливом. Вообще было бы хорошо, если бы каждый из актеров держался сверх того еще какого-нибудь ему известного типа. Играющему Петра Петровича нужно выговаривать свои слова особенно крупно, отчетливо, зернисто. Он должен скопировать того, которого он знал говорящего лучше всех по-русски. Хорошо бы, если бы он мог несколько придерживаться американца Т<олстого>. Николаю Николаевичу должно, за неимением другого, придерживаться Ник<олая> Филипповича Пав<лова>, потому что у него самый ровный и пристойный голос из всех наших литераторов; притом в него не трудно попасть. Самому Семену Семеновичу нужно дать более благородную замашку, чтобы не сказали, что он взят с Николая Михаилов<ича> [23] Заг<оскина>. Вам же вот замечание. Старайтесь произносить все ваши слова как можно тверже и покойнее, как бы вы говорили о самом простом, но весьма нужном деле. Храни вас Бог слишком расчувствоваться. Вы расхныкаетесь, и выйдет у вас чорт знает что. Лучше старайтесь так произнести слова, самые близкие к вашему собственному состоянью душевному, чтобы зритель видел, что вы стараетесь удержать себя от того, чтобы не заплакать, а не в самом деле заплакать. Впечатление будет от того несколько раз сильней. Старайтесь заблаговременно, во время чтения своей роли, выговаривать твердо всякое слово, простым, но проницающим языком, - почти так, как начальник артели говорит своим работникам, когда выговаривает им, или попрекает в том, в чем действительно они провиноватились. Ваш большой порок в том, что вы не умете выговаривать твердо всякого слова. От этого вы неполный владелец собою в своей роле. В Городничем вы лучше всех ваших других ролей именно потому, (что) почувствовали потребность говорить выразительнее. Будьте же и здесь, и в "Развязке Ревизора", тем же Городничим. Берегите себя от сентиментальности и караульте сами за собою. Чувство явится у вас само собою; за ним не бегайте; бегайте за тем, как бы стать властелином себя. Обо всем этом не сказывайте никому в Москве, кроме Шевырева, по тех пор, покуда не возвратитесь из Петербурга. У вас язык немножко длинноват; вы его на этот раз поукоротите. Если ж он начнет слишком почесываться, то вы придите в другой раз к Шевыреву и расскажите ему вновь, как бы вы рассказывали свежему и совсем другому человеку. Развязку нужно будет переписать, потому что кроме экземпляра, нужного для театральной цензуры, другой будет нужен для подписания цензору Никитенке, которому отдаст Плетнев, ибо "Ревизор" должен напечататься отдельно с "Развязкой" ко дню представления и продаваться в пользу бедных, о чем вы, при вашем вызове, по окончании всего, должны возвестить публике, что не благоугодно ли ей, ради такой богоугодной цели, сей же час по выходе из театра купить "Ревизора" в театральной же лавке; а кто разохотится дать больше означенной цены, тот бы покупал ее прямо из ваших рук, для большей верности. А вы эти деньги потом препроводите к Шевыреву. Но об этом речь еще впереди. Довольно с вас, покаместь, этого. Итак благословясь поезжайте с Богом в Петербург. Бенефис ваш будет блистателен. Не глядите на то, что пиэса заиграна и стара. Будет к этому времени такое обстоятельство, что все пожелают вновь увидать "Ревизора" даже и в том виде, в каком он давался прежде. Сбор ваш будет с верхом полон. Поговорите с Сосницким, чтоб увидать, можно ли то же самое сделать в Петербурге сколько возможно таким образом, как в Москве. Прежде его испытайте: он немножко упрям в своих убеждениях. Скажите ему, что это стыдно - и все в христианском духе - иметь такое гордое мнение в своей безошибочности и что он первый, если бы только захотел истинно постараться о том, чтобы последняя сцена вышла так, как ей следует быть, она бы сделалась чистая натура; не приметил бы зритель такой искусственности и принял бы ее за вылившуюся непринужденно. Скажите ему, что для русского человека нет невозможного дела, что нет даже на языке его и слова нет, если он только прежде выучился говорить всяким собственным страстишкам нет. Письмо это дайте прочесть Шевыреву, так же как и самую "Развязку Ревизора", и о получении всего этого уведомьте меня тот же час".