К счастью, Милтон, лежащий в машине Хершела, громко не стонет, а Джудит на руках у Бет – не хнычет. Будем надеяться, что именно так все и будет продолжаться. А потом все закончится, мы вернемся в тюрьму и ляжем спать. Будем спать долго-долго. А потом найдем в закромах Вудбери выпивку и в самом деле напьемся – в этот раз предложение Мэрла показалось мне как нельзя кстати.
- Ты пистолет свой взяла? – интересуется у меня выглядящий сегодня совсем старым и уставшим Хершел.
- Да, но я… я не умею.
- Это просто, смотри! – тут же включается и Карл.
- Карл, только не стреляй, нам нельзя шуметь! – испуганно оглядывается Бет.
- Не дурак, – бормочет он и склонятся над моими подрагивающими руками, протягивающими непонятно кому и куда пистолет, показывая и рассказывая, что нужно делать, если что.
Я, кажется, что-то понимаю, но все же надеюсь, что практиковаться буду за оградой тюрьмы, нежась в объятьях Дэрила, ну, или на худой конец, какого-нибудь Рика или Мэрла – сейчас я готова на кого угодно рядом, только бы все закончилось хорошо. Минуты тянутся слишком долго, откуда-то издалека раздается взрыв, и мы все переглядываемся испуганно, но говорить не решаемся. Только я шепчу себе под нос, что все обязательно будет хорошо, наплевав на то, что меня никто не поймет.
Вдалеке что-то шумит, шелестят листья кустов, раздаются шаги, и я внезапно вспоминаю о том пареньке, которого Карл убил и снова убьет прямо у меня на глазах в реальности. Нет! Нет, хотя бы этого я должна спасти! Но как? Как, если он, перепуганный, уже стоит перед нами, хлопая глазами и слишком медленно опуская свое оружие.
- Нет, Карл! Не надо! – отталкиваю я Карла в сторону, и пуля летит куда-то в дерево.
А дальше все словно в замедленной съемке. Охает Хершел, пищит Бет, меня вдруг что-то обжигает, моя рубашка почему-то становится красного цвета, а перед глазами расплывается направленное на меня дуло. Все вокруг начинает темнеть, звуки пропадают, я, кажется, еще что-то шепчу и ничего не понимаю. Я уми…
====== 24. В раю ======
Вокруг только темнота и тишина. Я медленно потягиваюсь и улыбаюсь: в раю (ну а куда же еще я, такая хорошая, могла попасть?) сладко пахнет моими любимыми духами и стиральным порошком, которым мама всегда пользуется для стирки постельного белья. И я тоже в постели. Чувствую под пальцами мягкую ткань, под головой – подушку… Ну а чего мне еще было ожидать? Не рассчитывать же, в самом деле, на то, что в раю мы все живем на облаках? Наверное, нам, невинно убиенным в процессе спасения чьей-то, как я уже успела понять, никчемной жизни, выделяются апартаменты, ассоциирующиеся с наибольшим счастьем на Земле.
У меня совсем ничего не болит, и я моргаю, пытаясь привыкнуть к темноте и разглядеть хоть что-то. Начинаю различать очертания предметов и понимаю, что я дома. Я дома! Это моя комната! Рядом в постели лежит огромный плюшевый медведь, подаренный братом перед тем, как… Нет, не хочу об этом. Даже теперь не хочу и не могу. Лучше улыбнуться темнеющим на стене плакатам над моей кроватью и письменным столом. Я их отлично вижу даже в темноте: Дэрил Диксон и Норман Ридус. Он один везде. Теперь это почему-то даже смешным кажется. Ну да, мы, небесные жители, далеки от земных страстей, так что придется Дэрилу умирать девственником. И поскорей! Ну а что? Там все равно плохо, грязно и противно, пусть быстро и безболезненно погибнет такой же героической, как была у меня, смертью и присоединяется ко мне на моем личном облаке в виде моей комнаты.
Здесь я буду читать ему мои любимые книги, да, кстати, заодно просвещая его в вопросах физической и романтической любви между представителями противоположных полов. Вместе мы, наконец, освоим гитару, которая покрывается пылью в углу комнаты. А может быть, тут и свой райский Интернет даже есть? Круто было бы! Компьютер ведь мне оставили, вон, на столе. Не просто же так?
Где-то далеко раздается тихий и до боли знакомый шорох, и я бы вздрогнула, если бы могла, но получается лишь шире раскрыть глаза. Этот звук я узнаю среди сотни, нет, тысячи других. Шаги мамы. Мамочка… Как всегда, встала ночью попить воды – не может уснуть… Вот стучит стакан о стол, вот она идет в прихожую и в третий раз за сегодня проверяет входную дверь, вот едва слышно шагает в комнату Васьки, проверяя, как он спит, вот замирает в коридоре.
Дверь едва слышно отворятся, и мама заходит внутрь. Рассеянно поправляет подготовленную мной на завтра одежду, тихонько, стараясь не шуршать, сует в карман своего халата разбросанные мной обертки от конфет, которые я ела на ночь, и приближается к кровати.
- Девочка моя, – шепчет она, касаясь ладонью моих волос.
И мне так хочется прижаться губами к ее ладони, приподняться, утыкаясь ей в грудь, в родной мамин халат, переживший столько моих слез, что даже вспомнить страшно. Мне так хочется сказать ей, как сильно я люблю ее. И как редко говорила это раньше. Попросить прощения за все то, чем ее обижала и расстраивала. За то, как сбегала гулять, забывая о ней. За то, как отмахивалась и кривилась в ответ на ее замечания. За то, как ленилась помогать… Мамочка… самая лучшая в мире. Но почему я поняла это только теперь, когда я…
А что я? Я не знаю… Только провожаю отчаянным взглядом выходящую из комнаты маму и прислушиваюсь к ее уходящим шагам. Не могу ничего сказать, не могу пошевелиться, не могу встать. Да что же это такое? Это неправильный рай! Он не должен быть таким! Почему все так? Зачем все так, если я не могу ничего сделать? А что…
А что, если я вернулась? Меня убили в том странном мире, и я снова дома. Нет, не так. Я была почему-то в коме, наверное, и правда конфеты какие-то просроченные попались, видела сон про любимый сериал, меня во сне убили, и я… ну вроде как наполовину из комы вышла. По крайней мере, соображаю, где на самом деле нахожусь. Но почему я нахожусь в своей комнате, а не в больнице? Нет, я, конечно, понимаю, что больницы у нас те еще, и не хочу оказаться ни в одной из них, разве что в какой-то жуткой дорогой и элитной, но все равно странно как-то.
Дверь снова открывается, отвлекая меня от мыслей, и маленькая тень крадется через комнату. Мое сердце наполняется умилением: неужели мой маленький братишка, по которому я, стоит признаться, тоже соскучилась, несмотря на его вредность, проснувшись, решил навестить свою старшую сестричку? Он подходит к кровати, смотрит на меня, не говорит ни слова и шагает к углу с гитарой. Оглядывается еще пару раз, словно проверяя, сплю ли я еще, и наклоняется, тихо зашуршав чем-то. Пакетом со спрятанными там конфетами на черный день.
Маленький паршивец! Так вот кто, значит, постоянно таскает у меня сладости, а я-то, наивная, думала, что сама уже счет конфетам от жадности потеряла или луначу по ночам! Ну, я сейчас ему покажу, как с сестрой так поступать!
Пытаюсь подняться и тут же со стоном падаю на подушку. На меня вдруг обрушивается сумасшедшая боль в голове, мучительная пульсация в плече, ломота во всем теле. На глаза наворачиваются слезы, я громко шмыгаю и вздрагиваю. Запах. До боли знакомый и такой вдруг другой. Запах тюремной постели, темной камеры, холода, чего-то металлического, каких-то лекарств. Так мне все это снилось? Я все время была здесь? В тюрьме? В моей камере? Моя камера – просто отлично звучит! Куда как оригинальней собственного облака в раю, да уж…
Злые слезы стекают по щекам, и я бы даже закричала, если бы не головная боль. Хочу домой! Хочу! Хочу! Хочу!
Но слезами делу не поможешь, и ближайшие несколько минут я уделяю попыткам не плакать, ведь от слез становится лишь больней, и столь же тщетным стараниями убедить себя в том, что все к лучшему. Что еще каких-то пару месяцев, и я стану почти что Марисабель, ну хотя бы по фигуре. А еще соблазню Дэрила! И всех остальных покорю своим даром ясновидения! Буду царицей тюрьмы! Хотя нет, лучше сразу – богиней! Ну, ведь положена же мне какая-то моральная компенсация за то, что я тут остаюсь?
Итак, мне, пожалуйста, Дэрила в мужья, Рика и Мэрла в вентиляторы, то есть, пусть стоят рядом и обмахивают меня чем-нибудь, чтобы не слышно было противных запахов, Кэрол и Бет в личные служанки…
