Но Миша Бутылкин и не обиделся даже на его слова, а только вскричал вдруг укоризненно и тонким почему-то голосом:

— Ну что ты, Николай, глупости говоришь?!..

А потом уже другим голосом продолжал:

— Он это из-за своего черного дракона с ума сходит. Ты ведь помнишь, он хвастался, что во всей Москве две-три пары, а больше и не найдешь. А тут у него на рынке как раз черного-то дракона и сперли... А остальных он, должно быть, сам пошвырял... с горя...

Ершов угрюмо слушал его.

— Ну и что ж? — возразил он голосом, однако, не столь уже черствым. — Что теперь, с ума сходить вместе с ним? Дракона этого самого все равно уже не вернуть. А потом я совсем и не знал, что именно голубятню нам отдадут. Ты ведь был со мной тогда... Ну? Помнишь, управдом нам сказал: «Помещение у вас будет». А про голубятню мы и не заикались. Так что при чем тут мы?.. А теперь, раз свободен чердак, так почему же не занимать? Голубей остальных он все равно, говоришь, пошвырял... Значит, не будет больше водить... А если мы не займем, так все равно подо что-нибудь займут.

— Ну вот и пускай займут! — вскричал Бутылкин.

Коля с презрением посмотрел на него я покачал головой.

—Я вижу, — сказал он, — тебя логикой не проймешь! Вот что...— продолжал он угрюмо, отрывисто, — давай кончать эту волынку... Выписываешься? Да?

Бутылкин молчал.

— Ну... не ожидал я, что ты предателем окажешься! — глухо, дрогнувшим голосом произнес Ершов. — Можешь убираться ко всем чертям! Обойдемся...

Он отвернулся, засунул руки в карманы и так стоял неподвижно, спиной к Бутылкину, пока тот молча брал кепку со стола и тихо и почему-то на цыпочках уходил. Но едва только донеслось из коридора щелканье захлопнувшейся двери, как Ершов отшвырнул карандаш, взятый им со стола во время разговора с Бутылкиным, и быстро начал ходить по комнате.

Потом он остановился перед качалкой и долго смотрел на нее, как будто собираясь садиться. Но, вместо того, чтобы сесть, он только поставил ногу на край сиденья и с ожесточением несколько раз шатанул качалку, так, что когда он отошел, кресло, все еще подпрыгивая и дрожа, двигалось в противоположный угол.

Потом он подошел к стене и убрал с нее гипсовый диск с портретом Маруси Чугуновой.

Через два дня руководимый Марусей Чугуновой кружок по добыванию алхимического золота, кислорода, а также по превращению простой воды в кровь начал свою работу в комнате Коли Ершова.

Большая перемена подходила к концу. Вожатая взглянула на часы. Раздался нежный многоголосный звук спортивной сирены. Игры окончились. Лена Дзендзелло подняла руку. Все стихло.

— Отряды, ко мне! — сказала вожатая, она чуть заметно картавила.

Коля Ершов, у которого вообще сегодня с утра было чудеснейшее настроение, невольно улыбнулся, услыхав ее голос: с появлением новой вожатой — и это заметил не только он один — среди девчонок заметно распространилась картавость.

Звено Ершова выстраивалось быстрее всех. Последние опоздавшие, тяжело переводя дыхание, отыскивали свои места.

Один лишь Вася Крапивин, как ни в чем не бывало, продолжал раскачиваться на турнике.

— Тебе что же, отдельное приглашение? — угрюмо спросил Ершов.

— Я с другим звеном приду,— ответил Крапивин.

— Слушай: довольно разлагать дисциплину! — крикнул Ершов, и уши у него побагровели. — Я тебе многое спускал, а теперь, брат, довольно!

— Не пойду я под твоей командой, и все!

— Ах, так?!

И Ершов, резко повернувшись, отошел. Постепенно шаги его замедлялись. Он не знал, на что ему решиться. Но в это время от другой группы к ним подошла вожатая: она услыхала их спор.

Крапивин перестал раскачиваться. Он смотрел куда-то в сторону.

Лена спросила его, почему он отказывается исполнить приказ звеньевого. Он молчал. Ершов тоже.

Тогда заговорили ребята:

— С Васькой просто сладу нет: ничего не слушает, что Ершов ему говорит:

—Я сказал: «Не пойду я под его командой, и все!» — отчаянным и полным слез голосом выкрикнул Крапивин и, спрыгнув на землю, зашагал прочь, не оглядываясь.

Ребята взглянули на вожатую: сейчас вот она окликнет Крапивина и прикажет ему вернуться. Но она молча и нахмурившись смотрела ему вслед.

А потом вдруг обратилась к Ершову и сказала:

— Нам с тобой нужно поговорить...

Через груды плах, кирпичей, между ямами с дымящейся известью Лена пробралась на середину двора и остановилась. Мимо проходила какая-то женщина.

— Скажите, пожалуйста, где здесь дворник? — спросила Лена.

— А вам кого?

— Крапивина.

— Так это же и есть дворник, — немного удивившись, ответила женщина и показала ей дорогу.

Квартира Крапивиных была в первом этаже. Дверь была распахнута настежь, и, подойдя ближе, Лена услыхала два громких голоса: один из них был мужской, суровый и кому-то выговаривал за что-то, а другой, тоненький, оправдывался и возражал.

Вожатая остановилась, не решаясь войти.

— Нет, Василий, не дело! — говорил мужской голос.— Коли ты его подобрал, сохранил, — должен заботиться. А нет — так продай! А то ведь еще минуточку не приди я, она бы его сцапала. Факт!

— Ну и пускай! — отвечал тонкий голос. — Этого так жалеешь, а когда просил тебя за голубятню похлопотать, не захотел!.. Продай! Я черного дракона лишился!.. У меня какие турмана были... А почтарей этих — их никому и даром не надо!

И, разволновавшись от этих горьких воспоминаний и от спора с отцом, Вася Крапивин выбежал на улицу.

Увидав вожатую, он испуганно поздоровался с ней и хотел пробежать мимо. Но она остановила его.

Минут через пять они сидели на груде бревен, слабо нагретых апрельским солнцем, и тихо беседовали.

Обо всем рассказал своей вожатой Крапивин. Рассказал он ей о том, как отняли у него голубятню, как разворовали у него на голубином рынке всех лучших турманов, как погиб черный дракон и как, наконец, вернулся он домой и вдруг увидел, что один из «сизарей», покинутых им на рынке, опередил его и раньше своего хозяина вернулся к родному гнезду.

Шел дождь тогда, и голубь, без того уже больной, сильно озяб. Нахохлившись и втянув голову в воротник но самый клюв, он жался к стенке уже чужой голубятни.

Вася сначала пробежал было мимо, но потом ему жалко сделалось голубя, он слазил за ним и принес в комнату. Дня два он кормил и лечил его, а когда вылечил, то вдруг и, повидимому, навсегда забросил. И вот только что сейчас голубя чуть-чуть было не съела кошка.

За это за все отец и выговаривал Васе.

— А почему же ты, в самом деле, не продашь кому-нибудь птицу, раз она тебе не нужна? — спросила вожатая, выслушаз до конца его скорбную повесть.

— Почтарь! Кто на него позарится?! — воскликнул Вася и даже с удивлением посмотрел на вожатую.

— Да, конечно... я ведь забыла, что он у тебя почтовый, — медленно проговорила вожатая и задумалась. — Вот что, — вдруг решительно сказала она вставая, — есть один такой человек, который у тебя купит птицу. Продай! Турманов ты уже не вернешь, а за что же эту губить?

Вася молча кивнул головой.

— Тогда вот тебе его адрес, — и с этими словами Лена протянула ему листок, вырванный из блокнота.

Обменявшись прощальным салютом, они расстались.

Вместо того чтобы идти к трамваю, каким она приехала сюда, Лена свернула с площади в один из ближайших переулков. Человек, с которым ей нужно было увидеться, сам попался ей навстречу. Это был военный и, судя по знакам его петлиц, капитан.

Они радостно поздоровались.

— А я к тебе, — сказала Лена.

Разговаривая, они медленно прошли с ним к Тверской.

Прощаясь, командир поднял руку к фуражке и, чуть наклонив голову, произнес:

— Будет сделано. Присылай!

На следующее же утро Вася Крапивин пошел продавать своего уцелевшего голубя. Чтобы не смеялись прохожие и не приставали на улице ребята, он засунул голубя за пазуху, и кроткая птица за всю