«Эй, крошка, что скажу тебе, крошка!

Присядь со мной рядом, обними меня, крошка.

Эй, мистер Джек, не смотри так строго

Налей лучше выпить, впереди ждет дорога.

Кто вернется домой, кто останется там.

Мы не знаем, да к черту, не плакать же нам?

Мы вернемся, быть может, а быть может, и нет.

Впереди нас ждет ветер, он и даст нам ответ.

Из записной книжки хирурга

7-ого отряда рейнджеров,

м-ра медицинской службы

У.Дж. Салливана»

Пособие «Деградация американской поэзии

во время т.н., «Демонической Бойни»,

с комментариями ректора факультета

лингво-анализа коренных наречий населения САСШ и КША,

профессора криптоаналитики, др. философии

М’Боа Ка-Тонга.

– Всегда было так плохо? – спросил мальчик, глядя на ранчо, занесенное песком даже внутри дома-патио.

– Сейчас надо поесть. – Мужчина не ответил, оглядываясь и выискивая место для костра. – Это главное.

Мальчик не спорил. Спорить с ним страшновато. Уже успел наглядеться на него в действии. Дорога от Пасадены оказалась совсем непростой. Если не сказать больше. Да и…

Мальчик немного боялся своего спутника. С того самого момента, как вызвали в офис директора приюта. Тот, пожевав темными губами, выдал мальчику лист пейпер-пласта с его метрикой, пальто и сапоги. И вывел через черный ход к угловато-грузному здоровяку с противопыльной маской и очках-гоглах. Давно, почти неделю назад.

– Да тут есть камин! – мужчина показал на закопченный очаг в углу. – Хороший хозяин строил дом. Притащи несколько стульев, а я сейчас вернусь.

Ритуал стал знакомым. Трехколесный песчаный байк рубил покрышками дорогу уже пять дней. Трицикл стал мальчишке хорошим другом. И совершенно не пугал значком радиации.

Стулья мальчик ломал ногами, не прибегая к топорику, купленному мужчиной. Сухое дерево трещало и разлеталось в щепу. Четыре дня назад он бы ее выкинул. Сейчас же бережно сгреб. Мужчина, сам того не замечая, уже научил многому. Как и сама дорога.

Мальчика звали Сидом. Но именем его спутник не пользовался. И сам не представлялся. Приходилось обращаться «сэр», но это давно привычно. В приюте больше никак, там строго, порой чересчур. Мужчина не наказывал мальчишку. Один раз дал подзатыльник. Но за дело, и тот не обиделся.

– Молодец, – похвала из-за спины оказалась обычно-простой. – Разжигай.

С трицикла мужчина занес остаток мяса, оставшийся от ланча. Он подстрелил огромного сурка, и они съели половину. Разделывать пришлось мальчику, но ему даже понравилось. Сейчас щепки и несколько листов из найденного в шкафу романа уже потрескивали. Ножки и спинки занимались ровно, заставляя старый камин, сложенный из камней, уютно гудеть.

– Отдохни, – мужчина споро рубил остатки мяса на крупные куски и присыпал солью. – Сделаю сам.

Мальчик не отказался. Принес два спальных мешка и два одеяла. Одеяло они купили на рыночной площади в Пасадене. Колючее, шерстяное, с клеймом КША, Конфедеративных Штатов Америки, старого-доброго Юга, умершего в Бойню. Клеймо виднелось четко, мужчина кивнул и рассказал историю клетчатой ткани. Про недавно найденное хранилище, где кусок ткани пролежал сто пятьдесят лет и дождался своего часа. Мальчик кивал и не удивлялся. Двадцать второй век учил своих детей принимать многое спокойно и без эмоций.

Винтовку, удобный и короткий «шарп», купили там же. Стрелять в приюте не учили, но какой мальчишка-бой откажется от такого?! То-то, что никакой. А еще, как оказалось, шомпол винтовки можно использовать не только для чистки.

Сурок, вернее, куски сурка, нанизанные на два шомпола, скоро зашкворчали вытапливаемым жиром. «Прям как хороший поросенок, – сказал мужчина в обед, – такой же упитанный». Мальчишке, все детство евшему овощи и соевое мясо, сурок казался божественным.

Консервы, ветчину-хэм, сосиски, бобы и две упаковки бекона, мужчина не трогал. «Зачем? – сказал он, кивнув на окраины Мохаве на утро второго дня, – еда бегает вон там. Я научу тебя брать ее своими руками». И учил, сразу же, как улеглись последние блинчики из последнего кафе «медового» штата. Калифорнии, где мальчик Сид прожил всю жизнь.

– Всегда было так плохо? – повторил вопрос мальчик, после еды и полученной кружки с кофе. – А?

Мужчина поскреб пальцами в густых усах, переходящих в бакенбарды. Огонь прыгал бликами на крупном носу и кувалде подбородка.

– Нет, малыш, не всегда. Было намного хуже. Еще недавно.

Мальчик замолчал. Ждал уже привычного «дальше». Пальцы, длинные и сильные, торчащие из перчаток-митенок, набивали трубку. Учить можно делом и примером. И словом. Лишь бы ученик хотел слушать. Как Сид, например. Лучшим временем почему-то казалось именно это, перед сном. Кофе, огонь, табак, ружейная смазка, ветер, лезущий в забитые окна… странноватый уют.

– Хотя были и плюсы.

– Какие? – мальчик боялся его перебивать, но не удержался.

– Цветных не было. Ни во Фриско, ни в городе Ангелов. Ты же один белый, малыш, один, на все приюты вдоль Залива и восточного побережья.

В приюте никто не курил. И на улицах Сид такого не видел. Новые хозяева побережья боролись с прошлым во всем. Особенно во вреде здоровью. В варварских штатах, населенных белыми, такого, видно, не случилось.

– А так-то, малыш, было намного хуже. Хочешь услышать?

Мальчишка кивнул.

Мужчина затянулся.

– Пару десятков лет назад мы бы с тобой так не сидели. Да и домов этих здесь не строили. Присмотрись, они же новые, брошенные после Исхода краснокожих с Мохаве. Скоро сюда доберутся другие хозяева, привезут новые стулья. Плетеные, из Полинезии, или еще откуда. Старое доброе дерево у ниггеров не в чести.

Мальчишка не спорил. Он пока не считал себя белым.

– Твои учителя говорили о Бойне? А, говорили, понял. Про расплату, посланную за грехи всех белых, про напасти, подарившие этому вот куску бедной страны истинных хозяев? Ну да… Грехов, впрямь, накопилось немного. Вопрос только в том, мой дружок, чьи они были…

Бойня и Адские врата. Врата раскрылись в один день, чуть меньше ста пятидесяти лет назад. Во всяком случае, именно так и говорят. Фриско слизал океан, выпустив левиафанов и цунами. Господи, малыш, как тогда воняли прибрежные города… Трупами, отчаянием, порохом и кровью. Они смердели как скотобойня, все… Любой городок, лежащий у океана или в каком-то из заливов. Что здесь, что по ту сторону континента, что даже на Аляске. И если бы на этом все закончилось…

Мужчина покачал головой.

– Потом Врата открывались повсюду. Где-то сильнее, где-то наоборот. Но тихо и спокойно страна перестала жить навсегда. Да и не только страна, весь мир. Ты учил географию, малыш?

Сид покачал головой. Про мир он не знал ничего. Кроме сотворения за семь дней Господом Богом. Так говорил Мануэль, а учитель Мануэль был строгий.

– Я приехал сюда из Канады. В Квебеке случилась настоящая мясорубка. Столько тварей мне не доводилось видеть никогда. Армия, легионы чертовых бесов, лезущих отовсюду.

– Сэр…

– Да?

– Вы видели Бойню?

Мужчина усмехнулся.

– Да, малыш, видел.

Сид незаметно для себя допил оставшийся и все еще обжигающий кофе. И уставился на него, не веря.

– Вы вечно живущий ангел?

Мужчина криво усмехнулся.

– Нет. И не демон. Но тебе это знать ни к чему.

Мальчишка кивнул.

– Что творилось во всем прочем мире? Тоже самое, наверное. Никто не пришел на помощь. Но никто и не решил забрать себе Богом проклятую землю Америки. Хотя, наверное, он проклял как раз всю планету разом. Где-то сталло проще, где-то сложнее.

– Совсем никто не пришел на помощь?

– Никто, сынок. Говорю же, везде по-разному, но хорошего оказалось совсем мало. Люди выжили, только жизнь не вернулась на круги своя. Совсем как русские на Аляску или конфедераты в свои штаты. САСШ пожрали КША, море слизало кусок Восточного побережья, люди глодали друг друга. Половину страны накрывали бури, несущие смерть и огненные зерна дьявольского семени. Хватало пары крох, алеющих внутренним огнем, и все… Не женщина, мужчина или ребенок. Что-то другое. Злобное, голодное, нечеловеческое.