- Ты Китнисс, да? – спрашивает девочка.

На вид ей лет четырнадцать, не больше. Одна из сестер Руты.

- Мая, не томи гостью на пороге, - хриплый голос ее матери вырывает меня из оцепенения.

Женщина открывает дверь шире и отходит чуть в сторону, пропуская меня внутрь. По возрасту она моложе моей матери, но ее волосы уже тронула седина, а в глазах навсегда застыли тоска и боль.

- Простите, я не одна, - мой голос звучит виновато.

Мы не должны были приходить, тревожить их и снова напоминать об утрате.

- Хорошо, - женщина кивает.

Я оборачиваюсь к Питу. Он быстро поднимается на крыльцо и берет меня за руку.

- Только один, - говорю я Крессиде, которая уже готова скомандовать съемочной группе следовать за нами.

Крессида кивает и просит Мессалу отдать ей камеру.

- Нет, - я качаю головой. - С нами идет он, - киваю на Поллукса.

- Но… - начинает Крессида.

- Иначе никакой съемки, - отрезаю я.

Я тяну Пита за руку, и мы входим в дом. Поллукс следует за нами.

Я выбрала его неспроста. Не хочу, чтобы Крессида мешалась под ногами, и чтобы ее бесчувственные слова нарушили святость момента. Более того, я не хочу, чтобы кто-либо вообще командовал съемкой. А у Поллукса это получится лучше всех. У него нет языка, он безгласый.

В Одиннадцатом сейчас относительное затишье. Миротворцы сюда не суются уже около недели. Тринадцатый помог повстанцам с вооружением. Восстание вспыхнуло здесь раньше, чем в остальных дистриктах. Пострадало много людей, но не так как в Седьмом и в Двенадцатом. Большинство построек уцелело. Капитолий был слишком увлечен расправой с дистриктами заговорщиков. Я боюсь представить, что нас ожидает в Четвертом.

Маму Руты зовут Антия. У нее остались три дочери и один сын. Старшей, Мае – четырнадцать, Далии – одиннадцать, Илане – девять. Мальчику Рейли – двенадцать. Рейли – брат-близнец Руты.

Больнее всего смотреть именно на него. Он слишком похож на нее. Те же глаза, нос, губы. Я вспоминаю сегодняшний сон. До боли сжимаю ладонь Пита. Мне хочется встать и убежать отсюда.

Антия ставит передо нами чашки с горячим чаем. Я крепко обхватываю ее руками, не обращая внимания на то, как сильно жжет кожу.

Поднимаю глаза. Все семейство сидит напротив нас и не сводит с меня взгляда. Четыре пары Рутиных глаз сейчас прожгут во мне дыру.

- Китнисс, - тихо говорит Рейли. – Скажи, Рута страдала?

Мое сердце уходит в пятки. Мальчик спросил это так серьезно, с такой болью в голосе, что кажется, если я подниму взгляд, то увижу не двенадцатилетнего мальчика, а сорокалетнего мужчину, потерявшего всю свою семью.

- Рейли, - вздыхает Антия.

Она присаживается рядом с сыном и прижимает его к груди.

- Он её близнец, - через минуту говорит она. – Ему труднее всего. Близнецы всегда очень болезненно ощущают потерю. Словно умерла часть души.

Рейли отстраняется от матери. Его взгляд пронзает меня насквозь.

- Нет Рейли, - качает головой Пит. – Ей было не больно, она просто уснула.

- А мне было больно, - у мальчика дрожат губы.

Он с трудом держится, чтобы не расплакаться.

- Я спела ей песню, - тихо говорю я. – А когда она… уснула, я обложила ее тело цветами. Жаль, что вы не видели этого.

Поллукс стоит у стены со включенной камерой. Я почти не обращаю на него внимания, лишь красная лампочка немного раздражает.

- Споешь нам эту песню? – впервые подает голос Илана.

Я смотрю на девочку. По ее щеке катится слеза. Никто из них не пережил утрату Руты, как и я.

Я молча киваю и встаю с места. Подхожу к одной из стен и смотрю на небольшой кусочек бумаги, висящий на стене и перевязанный черной ленточкой с одного края. На этой фотографии Рута выглядит младше. Она счастливо улыбается. Я на миг зажмуриваю глаза и поворачиваюсь обратно. Пит обеспокоенно смотрит на меня, но я успокаивающе улыбаюсь ему. Прислонившись плечом к шкафу, обхватываю себя руками и начинаю петь.

Ножки устали. Труден был путь.

Ты у реки приляг отдохнуть.

Солнышко село, звезды горят,

Завтра настанет утро опять.

Тут ласковый ветер.

Тут травы, как пух.

И шелест ракиты ласкает твой слух.

Пусть снятся тебе расчудесные сны,

Пусть вестником счастья станут они.

Глазки устали. Ты их закрой.

Буду хранить я твой покой.

Все беды и боли ночь унесет.

Растает туман, когда солнце взойдет.

Тут ласковый ветер. Тут травы, как пух.

И шелест ракиты ласкает твой слух.

Пусть снятся тебе расчудесные сны,

Пусть вестником счастья станут они.

Когда я заканчиваю, Рейли встает и подходит ко мне. Его тоненькие ручонки смыкаются за моей спиной.

- Спасибо! – шепчет он.

Илана, Мая и Далия тоже подходят ко мне по очереди. Руки дрожат, держаться становится все труднее.

Наконец, сама Антия подходит ко мне.

- Спасибо, что пыталась спасти мою дочь, - шепчет она и обнимает.

Я чувствую, как она дрожит, ее слезы растворяются на моей куртке. Она позволяет себе на миг стать слабой и вспомнить дочь. Ей всегда приходится быть сильной ради детей. Но только не в этот момент.

Когда она отстраняется, я чувствую, что больше не могу.

- Простите, - зажав рот рукой, бегу в сторону выхода.

- Китнисс, - зовет меня Пит.

Но я не останавливаюсь. Все растерянно смотрят на меня, когда я выбегаю из дома. Гейл порывается броситься ко мне, но я поднимаю руку, жестом останавливая его.

Развернувшись в противоположную сторону, бегу прочь. Не знаю куда, просто подальше ото всех. Я не хочу сейчас никого видеть, не хочу слышать ничьи слова утешения. Мне нужно, как и Антии, на мгновение утонуть в боли, чтобы потом собраться, отпустить и жить дальше.

Я добегаю до одного из заброшенных полуразрушенных домов и, влетев внутрь, падаю на пыльный пол, подтянув колени к груди и обхватив голову руками.

Я позволяю громким рыданиям вырываться из моей груди, позволяю горячим слезам впитываться в одежду.

- Прости меня, Рута, - сквозь слезы шепчу я в никуда, - Прости, что не спасла.

Дорогие мои читатели! Это моя последняя глава в этом году!

Я поздравляю вас с наступающим, и желаю счастья, любви в Новом Году! Пусть удача всегда будет на вашей стороне! Ваш автор, Саша)))

========== Глава 21 ==========

Курсивом выделен фрагмент событий, произошедших чуть ранее.

- Что ты об этом думаешь? – тихо спрашиваю я.

Я начинаю думать, что заводить сейчас об этом речь было глупой затеей. Мы, возможно, действительно еще не готовы. Страх перед смертью играет свою роль. Если бы мы были свободны и впереди была бы целая жизнь, я ни за что не пошла бы на это. Образ невесты в моем лице просто не укладывается в голове. Я не создана для этого. Не создана для роли жены.

Девушки в моем возрасте влюбляются и думают, что это на всю жизнь. Но их родители всегда пытаются отговорить от необдуманных поступков. Они уверяют, что все это гормоны, и что это обязательно пройдет. Необходимо повзрослеть, встать на ноги и тогда придет любовь, настоящая взрослая любовь.

Что заставило меня полюбить Пита? Гормоны, жалость, его доброта и жертвенность, или же нас сблизил Капитолий, война? Я не хочу сейчас задумываться на эту тему. Я не хочу идти на попятную, снова утопив себя в пучине сомнений. Я хочу верить в свои чувства.

- Так сказала твоя мама? – Пит, хмурясь, вглядывается в мое лицо.

- Нет, - я качаю головой. – Она сказала лишь, что недолгое счастье лучше, чем никакого.

- Это почти одно и то же.

- Ты сам хотел, чтобы все было правильно, - возмущаюсь я.

- Хотел, - кивает Пит. – Но вопрос в том, хочешь ли ты?

Я склоняюсь над Питом, опираясь руками на его грудь.

- Хочу, - выдыхаю в его губы.

- Я имею ввиду… - руки Пита ложатся на мою талию. – Хочешь ли ты быть моей женой?

Это небольшое уточнение заставляет меня чувствовать себя неловко. Так ли я хочу быть его женой? Или это нехватка физической близости? Возможно, я сама не знаю ответ на этот вопрос. Но я точно уверена, что хочу провести, возможно, последние несколько недель рядом с Питом. Но он должен быть уверен, что мысль о женитьбе возникла не по причине моего «голода».