Не важно, любит ли она его. И даже не важно, как сильно.

Смерть Прим разрубила их жизни навсегда.

Гейл не смотрит на нее, не хочет. Ему тошно.

– Ладно… – он, наконец, перебарывает себя. – Я понял.

Китнисс смахивает слезы, пронзает его взглядом.

– Ты ведь… не уйдешь?

Она выглядит такой беззащитной, что у Гейла щемит сердце: он садится перед ней – приклоняет колени – и, взяв тонкую холодную руку в свою, произносит:

– Мы с тобой так устроены, Китнисс, вечно спасаем друг друга, – он старается улыбнуться. – Тогда, после Капитолия я спасал тебя. Сейчас – ты спасешь меня, если отпустишь…

– Я не могу… – всхлипывает она.

Гейл прикладывает палец к ее губам.

– Я люблю тебя, Китнисс! Но пора остановиться. Иди спать, я сегодня заночую в городе.

Этой ночью они спасают друг друга от будущего, которому, скорее всего, не суждено сбыться. Китнисс плачет почти до самого утра и не может сомкнуть глаз. Гейл, лежа в холодной постели гостиничного номера, тоже не спит – память последних лет, горько-сладкая, не отпускает. И он думает, что не отпустит никогда: Китнисс часть него, его половина.

«Глупости, когда говорят, что если любят – отпускают. Когда любят – вырывают себе сердце, лишь бы дать другому еще один шанс».

Что ж, фактически фанф закончен. Остался только эпилог…

Но интригу я не нарушаю))

Сумеют ли эти двое все-таки найти свое счастье?

Поймут ли, что жизнь друг без друга - тьма, или каждому их них выпадет другая дорога?

Уже совсем скоро узнаем))))

========== Троеточие ==========

Комментарий к Троеточие

Если в тексте встретятся очепятки или ошибки, то

включена ПБ - буду благодарна за помощь )))

Капитолий.

Ночью первый в этом году снег покрыл землю тонким кружевом, и сейчас он искрится на солнце, как россыпь драгоценных камней.

«В Двенадцатом все иначе», – думает Гейл, отворачиваясь от окна.

Он оглядывается по сторонам, изучая незнакомое помещение: стены холодные белые, покрытые мрамором с причудливыми узорами, а воздух пропитан лекарствами и напоминает ему о пребывании в больничном отсеке Тринадцатого.

Капитолийская больница, к удивлению Гейла, не слишком отличается от других. Те же светлые халаты, персонал, с серьезными лицами спешащий вдоль коридоров, и бесконечная вереница палат, за которыми таятся человеческие судьбы.

Молоденькая медсестра что-то пишет в своей тетради и вовсе не замечает посетителя, который явился ни свет, ни заря. Она урожденная капитолийка – сразу видно по цвету волос – но спустя столько лет после Революции, Гейл стал относиться к этому проще.

– Долго еще ждать? – не выдерживает он, приближаясь и облокачиваясь на край стола, за которым сидит девушка.

Медсестра поднимает на него глаза.

– Мистер Мелларк примет вас, как только освободится.

– Я тут уже два часа!

– А он еще столько же может быть занят, – она выгибает бровь, выразительно кивнув на кресло. – Присядьте, вас позовут.

Гейлу ничего не остается, кроме как подчиниться. Он садится, упирается затылком в спинку и прикрывает глаза. Время тянется слишком медленно, словно подсовывая ему лишние часы на размышления.

«Пустое», – отмахивается он.

Решение принято, и Гейл верит, что оно верное. Сомнения пусть остаются мечтателям, а он – солдат, причем хороший, ему не нужны полутона отношений. Неделю назад он закрыл за собой дверь дома Китнисс, чтобы, скорее всего, уже не вернуться туда. Никогда – острое слово, колючее, но единственное возможное для них обоих.

Она его не любит.

А он? Та бездна эмоций, которая накрывает его до сих пор, стоит только подумать о Китнисс, это любовь?

«Привычка», – убеждает он сам себя.

Гейл прирос к Китнисс, душой и телом, но разве когда-нибудь он мог бы сказать, что она чувствует тоже самое? Ему буквально нужно это «нет», но как тогда быть с ее поцелуями, с ее головой, доверчиво покоящейся на его плече каждое утро?

Гейл вздыхает, трет руки о штаны – чтобы просто отвлечься. Какой теперь смысл?

Он сказал ей «прощай».

– Привет.

Гейл встает на звук голоса: Пит Мелларк подходит к нему, прихрамывая, – годы прошли, но протез остался на месте.

«Он изменился, – решает Гейл, – не столько внешне, скорее что-то в его глазах».

– Неожиданно… – констатирует Пит.

На нем белый халат, как у врача, волосы аккуратно подстрижены и зачесаны на бок, а ботинки начищены до блеска. Гейл скользит по бывшему сопернику взглядом – старается найти малейший намек на то, что Мелларк по-прежнему опасен для Китнисс.

– Привет, – наконец, произносит он. – Поговорим?

Пит размышляет около минуты и только после этого кивает:

– Хорошо, пойдем в мой кабинет.

Медсестра провожает их безразличным взглядом, и оба парня скрываются за белыми дверьми.

Комната светлая – бежевые стены, большое окно, кругом картины, созданные явно детскими руками, и большое цветущее дерево в углу. Диван и кресло, стол посредине, широкий шкаф.

– Уютно, – стараясь быть любезным, комментирует Гейл.

– Спасибо, – Пит сух. – Так зачем ты пришел?

Они не спускают друг с друга глаз – странно встретиться вот так, спустя три года.

– Ты теперь людей лечишь? – гость тянет.

– Провожу занятия с детьми, – объясняет он, – это из психологии: способ выразить свои страхи через рисунок.

– И побороть? – подсказывает Гейл.

Пит кивает:

– И побороть.

– У тебя получилось?

Пит все больше настораживается.

– Гейл, зачем ты здесь?

Гость поджимает губы, как перед прыжком в воду: он проделал долгий путь, чтобы встретиться с Мелларком – причем в своей душе Гейл прошел километров куда больше, чем по земле. Отдать Китнисс ему?

– Возвращайся.

Блондин клонит голову на бок, прищуривается.

– С чего бы мне? – отвечает он вопросом на вопрос.

Он, видно, старается не показать этого, но что-то незримо меняется. Гейл подмечает, как резкость исчезает с лица Пита.

– Это твой дом, – ему непросто подобрать слова. Да и как вообще можно объяснить Мелларку, что он явился просить его… быть с той, которую хочет он сам? – Помнишь, Двенадцатый, откуда мы все родом? Ты, я и…

– Китнисс, – заканчивает вместо него Пит.

Его дыхание чуть сбивается, выдавая волнение, но парень напускает на себя невозмутимый вид.

– Моего дома там больше нет, я проверял.

Они оба замолкают, каждый думает о своем. Пит вспоминает тот единственный раз, когда после Революции решился увидеться с Китнисс и попытаться – пусть только попробовать! – поговорить с ней. Он не успел: Китнисс сидела на крыльце своего дома, укутанная в одеяло и объятия Хоторна. Они были так близко друг к другу, о чем-то шептались, и, Пит почти уверен, губы охотника касались ее губ…

– Ты нужен ей, – выпаливает Гейл.

Губы Пита искривляются в усмешке.

– Неужели? Всего-то сколько там лет прошло? – Он морщится. – Нет, спасибо, – злится Пит.

Отчего-то Гейл считал, что Мелларк только и ждал возможности оказаться рядом с Китнисс, поэтому не сразу справляется с собой – удивление на мгновение лишает его дара речи. План Гейла не предусматривал уговоров, так что приходится идти в воду, не прощупав дно.

– Я сломал ее, – признается Гейл. – И только ты сможешь починить, – потупив взгляд, добавляет он.

Пит вскидывает голову, в голубых глазах горит интерес – бывший пекарь не так безразличен, каким хочет казаться. И Гейл признается ему, во всем и сразу; он никогда не говорил об этом вслух, старался даже и не думать о таком, а теперь боль вырывается наружу:

– Я хотел быть с ней с самого начала, и это казалось таким… неизменным? У нее кроме меня никого не было, она доверяла мне все свои тайны, а я был уверен, что она когда-нибудь передумает насчет семьи и тогда… А вместо этого появился ты! И все пошло прахом. Я не понимаю вашей связи, но не могу ее отрицать. Китнисс металась и все выбирала, хотя… Может, я просто слепой? Игры изменили ее: после них она вернулась совсем другой. И эти ее кошмары: за столько лет я так и не понял, отчего она, временами, истошно кричит по ночам. А еще… Прим… – Гейл замолкает, словно ему не хватает воздуха. – После смерти Прим… Наверное именно тогда я потерял Китнисс навсегда, именно в тот день. Знаешь, – он оборачивается к Питу, – а ведь она ни разу не произнесла этого: не обвинила меня по-настоящему. Только в ее глазах погас свет, когда она смотрела на меня. Я спалил ее, сломал, понимаешь? Я все это время старался быть тем, кто сумеет ее спасти, но… Похоже, я умею только разрушать, по крайней мере все, что касается Китнисс…