Морщу нос и кривлю губы в уродливой ухмылке.

— Это все ты виновата… — шепчу я хрипло.

Кларисса хмурится, но не выпускает моей руки, которую зачем-то сжимает в своей ладони.

— Я расскажу тебе одну историю, — произносит она, поглядывая на Джоанну. — Я хочу, чтобы ты выслушала меня, Китнисс, потому что сейчас последний раз, когда я пытаюсь вразумить тебя. Мне надоели твои истерики, надоело, что ты жалеешь себя больше, чем других!

— Я не…

— Молчи и слушай, – перебивает меня она. — Девушке, о которой я говорю, было всего шестнадцать, когда ей не оставили выбора. Ее отдали одному капитолийцу, чтобы наградить его за хорошую службу. Он стал ее первым мужчиной. Он получал удовольствие, мучая своих женщин. Содомия, пытки, нанесение увечий. Эта девушка принадлежала ему одному, но он один стоил сотни. Она прошла через ад на земле, но не сломалась и не раскисла, заливая соплями все вокруг себя. Она выкарабкалась.

Взгляд Клариссы становится таким хмурым, что я почти ощущаю волны гнева, исходящие от нее.

– Ты цела, Китнисс, ты невредима. Пит взял на себя боль вас обоих! Ты ищешь виноватых, исходишь жалостью к себе и проклинаешь мир вокруг, но знаешь, что? Ты не достойна этого парня! Мир не вращается вокруг тебя одной!

Я вспыхиваю алым пламенем, сама не отдавая себе в этом отчета. Ее слова ранят.

– Я думаю о Пите каждую минуту!

— Плохо думаешь! — перебивает меня Риса. — Я уверена, что из вас двоих пойти нужно было тебе, тогда ты хотя бы жалела себя по праву, а так…

Кларисса, видимо, не справляется со своими эмоциями, потому что, оттолкнув мою руку, отходит к окну и долго стоит возле него, глядя на город.

– Ты просто не знала истинной боли, Китнисс… Тебе не понять…

Я собираюсь возразить и напомнить ей о том, что вся моя жизнь – борьба за выживание, но капитолийка не дает мне такой возможности. Она, сорвавшись с места, торопливо уходит прочь, даже не закрыв за собой дверь.

Я перевожу взгляд на Джоанну, надеясь найти в ней понимание и поддержку, но только теперь замечаю, что она замерла и смотрит в пустоту. Ее взгляд стеклянный, будто мыслями победительница сейчас далеко отсюда.

— Джоанна? — зову я, и безгласая дергается, словно я ее ударила.

Она поджимает губы, а ее лицо бледнее, чем, наверное, у самой смерти. В ее глазах слезы.

Я сомневалась, что победительница вообще умеет плакать, и не понимаю, в чем причина, почему она… И тут меня осеняет. Слова застревают в горле и режут глотку.

— Та девушка… это ты?

Джоанна не отвечает, стоит, как статуя, и молчит.

Я поднимаюсь с кровати и подхожу к ней, обнимаю за плечи. Может, Риса права? Пит ведь жив. И я жива. Даже Джоанна… Как она пережила все, о чем рассказала Кларисса?

— Мне жаль… — ласково шепчу я, но победительница от моих слов словно звереет: она резким движение отталкивает меня назад так, что я чуть не падаю, и, развернувшись волчком, смотрит на меня горьким змеем.

«Пошла ты своей жалостью!» — хрипит она, и я не успеваю глазом моргнуть, как остаюсь в комнате одна.

***

Эта ночь такая же бессонная, как остальные. Удары часов, висящих на стене, пробивают брешь в моей хрупкой обороне. Я скучаю, тоскую, теряю себя. С каждой минутой, секундой и мгновением.

«Вернись, – бормочут мои губы в пустоту, будто молитву. – Вернись ко мне…».

Луна стоит так высоко, что ее свет заливает спальню. Одиноко и холодно, одеяло не спасает. Я стараюсь воскресить в памяти наши с Питом ночи, когда одного тепла его рук хватало, чтобы согреть меня и отогнать кошмары.

«Я невыносимо скучаю по тебе, Пит».

Мне мерещатся чьи-то шаги в соседней комнате, и я сажусь на постели. Тусклый свет, пробивающийся из-под двери, не может мне почудиться. Встаю, накинув на плечи халат, и несмело, будто вор в собственном жилище, касаюсь металлической ручки.

Дверь открывается бесшумно.

На диване спиной ко мне сидит мужчина.

Сердце забывает, как нужно биться.

Пит.

В следующей главе мы снова увидим мир глазами Пита… ))

Отзывы? “Нравится”? )))

========== 17 ==========

Комментарий к 17

включена публичная бета!

заметили ошибку? сообщите мне об этом:)

Предупреждение: глава содержит сцену изнасилования.

Слишком впечатлительным людям, вероятно, стоит пропустить ее.

POV Пит

Китнисс.

Это имя не срывается с моих губ, наоборот я пытаюсь убить в себе даже мысли о ней. Не сейчас, не в такие минуты!

Резко толкаюсь вперед, входя в Ребекку до предела, а она громко стонет и гнется подо мной, ее дыхание поломанное, а соски темнеют на фоне светлой кожи, напряженные и еще мокрые от моей слюны. Шлепки голых тел друг о друга разрушают тишину ночи, и ворох простыней промок от наших соков.

Китнисс.

Она слишком чистая, чтобы марать ее имя в предрассветных лучах, освещающих потное от страсти тело Ребекки. Мы с ней были близки уже много раз, я не пытаюсь их считать, лишь надеюсь когда-нибудь забыть все до единого.

Мои пальцы с силой сжимают кожу внучки Сноу, а ее ноги в судороге наслаждения давят на мои плечи; я едва успеваю покинуть пылающее лоно, чтобы не излиться в него. Ребекка урчит, даже когда я откатываюсь в сторону, и лениво размазывает по животу мое семя.

Прикрываю глаза, но сердце по-прежнему бешено бьется.

Китнисс.

Я знаю, что мне нельзя думать о ней, но мысли не желают уходить из головы.

Я предал ее.

Я не сопротивляюсь тому, что со мной делает Ребекка, наш секс сродни наркотику — для обоих.

— Мне хорошо с тобой, — шепчет она, подбираясь ближе и проводя пальцами по моей груди, спускаясь по животу и ниже, к члену. Перехватываю ее ладонь в последний момент.

— Не надо, — слабо говорю я.

Ребекка чуть надувает губы и пробует переплести наши пальцы. Знакомый жест, Китнисс делала так же.

– Хотела бы я знать, о чем ты думаешь, – произносит она, и я поворачиваю к ней голову – зеленые глаза неотрывно наблюдают за мной.

– Ты и так знаешь.

Ребекка хмурит брови.

– Ты иногда так жалок в своей влюбленности, что мне противно.

Безразлично пожимаю плечами.

– Какой есть.

Внучка Сноу отводит взгляд, размышляет о чем-то и встает, заранее приготовленным полотенцем вытирает живот – я никогда не завершаю соитие в нее… Только однажды все вышло из-под контроля, но я надеюсь, это ни во что не выльется.

Ребекка разгуливает по комнате обнаженной, ее грудь колышется от движений, а кожа сияет белизной. Она красивая. Властная, напористая и временами… нежная: ластится ко мне, трется, как кошка, и выпрашивает внимание, будто забывает, что мое тело куплено и целиком в ее власти.

– Я завтра возвращаюсь в Капитолий, – говорит она, снова укладываясь на постель.

Непроизвольно скольжу взглядом по ее спине, округлым ягодицам и ногам, игриво скрещенным и поднятым стопами вверх. Ее слова вызывают во мне интерес и поднимают волну беспокойства.

– А разве я не еду с тобой?

Она не отвечает, пробирается мне под бок и оплетает рукой мой живот, выводит пальцами хитрые рисунки. Нервничаю, отстраняю ее от себя и заставляю посмотреть в глаза.

– Ребекка?

Ей требуется время, чтобы ответить.

– Я не смогу быть твоей единственной, – грустно отвечает она, - ты остаешься еще на неделю.

Мои пальцы, сжимающие ее подбородок, непроизвольно впиваются ей в кожу, и Ребекка морщится, вырываясь.

– Ты делаешь мне больно.

Отталкиваю ее, но внезапно она не пускает.

– У нас еще есть время до утра!

Мне не нужны ее намеки, я злюсь.

– Я не хочу тебя!

Ее щеки вспыхивают, и я узнаю ярый блеск в изумрудных глазах.

– А придется, – шипит Ребекка.

– Пусти!

Я сбрасываю с себя ее руки и поднимаюсь с кровати, натягиваю штаны и пытаюсь надеть майку, когда зачем-то оборачиваюсь к постели. Ребекка лежит с разведенными в сторону ногами, а ее пальцы мягко скользят по розовым губам. Во рту внезапно становится влажно от скопившейся слюны.