Парень стонет чаще и громче и неожиданно переворачивается так, что я оказываюсь прижатой к кровати его телом. Глаза Пита широко распахнуты, а на лице немой вопрос. Мое сердце испуганно бьется, но что-то внутри – настойчивая и усиливающаяся жажда – заставляет меня робко улыбнуться и приоткрыть губы. Пит обрушивается на меня жадным поцелуем, касаясь ладонями моих щек. Его язык отчаянно ищет мой, а я и не против: обнимаю парня за плечи, притягивая ближе к себе.

Постепенно губы Пита перебираются на мою шею, касаясь так нежно, что я вздрагиваю и плавлюсь. Чувствую прикосновение холодных пальцев на бедре, замираю, но не отстраняюсь. Пит медлит, чуть продвигает руку выше, пробираясь под мою футболку, и снова задерживается. Наверное, он дает мне шанс остановить его, но я этого не делаю, наоборот начинаю слабо двигать всем телом: мне хочется выгнуться, но не выходит. Напарник тяжелый, хотя сейчас мне это не мешает: я не против, чтобы Пит лежал на мне. Снова ерзаю на месте, побуждаемая к движению бабочками, которые вновь появились в моем животе.

– Китнисс, моя Китнисс, – шепчут губы Пита, и я не в силах убрать довольную улыбку со своего лица.

Прохладная подрагивающая ладонь гладит меня по животу. Я то напрягаю мышцы, то расслабляю их: мне приятно, дышу сбивчиво и иногда стискиваю руки в кулаки, дергая Пита за волосы. Он смелеет, исследуя мое тело и не наталкиваясь на сопротивление: футболка летит прочь, ласковые губы касаются моей груди прямо возле кромки белья.

Выдыхаю его имя, путаясь в своих ощущениях: мне страшно от того, что происходит, но еще страшнее от одной мысли, что напарник может прекратить. Крепко держу в объятиях тело Пита, подстраиваясь и выгибаясь так, чтобы ему было удобно. Целую его лицо, плечи; чувствую, как пламя во мне разгорается все больше: кажется, я пылаю изнутри, готовая вот-вот вспыхнуть как факел. Только там, где руки напарника касаются меня, наступает временное облегчение, только там, где его губы оставляют влажные следы, болезненный огонь притупляется.

Задерживаю дыхание, когда Пит целует мою грудь, открытую и доступную для него. Он не дает мне закрыть свою наготу, он настойчив, и я сдаюсь: это так неожиданно приятно, что я прикусываю губы, только бы не застонать в голос.

Наши губы снова вместе, я с жаром танцую этот танец. Моя кожа горит, бабочки порхают в животе, громко хлопая крыльями, и я целую Пита вновь и вновь: жадно, страстно, как в последний раз.

Громкий женский голос раздается в гостиной так внезапно, что в первое мгновение я думаю, что мне померещилось. Но Пит замирает, и уже через секунду скатывается с меня, накрывая мое практически голое тело одеялом.

– Пит? Китнисс? Время – деньги, – кричит Кларисса. – Подъем.

Сажусь на кровати, непонимающе хлопая ресницами: напарник поспешно натягивает штаны и выходит из спальни.

Мои щеки, наверное, багрово-красные. Все еще часто дышу, переводя взгляд на окно: небо над Капитолием посветлело, утро вступило в свои права. Откидываюсь на спину, укрываясь с головой; мне почти стыдно за то, что только что чуть не произошло. Но один вопрос не дает покоя: я остановила бы Пита, если бы не заявилась эта капитолийка?

Шарю рукой под одеялом: лифчик лежит чуть в стороне от меня, а вот футболки нигде нет. Подползаю к краю кровати и свисаю головой вниз: одежда сиротливо валяется прямо на полу. Едва я успеваю одеться, как дверь приоткрывается, и Пит заходит в спальню.

– Риса просит тебя выйти, – сообщает он, прижимаясь спиной к деревянной поверхности.

Я смотрю в глаза Пита, только в них: не решаюсь даже мельком взглянуть на губы, которые еще несколько минут назад так по-хозяйски касались моего тела.

Напарник неуверенно садится на край кровати и протягивает руку, поглаживая меня по щеке.

– Все хорошо?

Мне кажется, Пит напряжен. Даже взволнован.

– Да, – коротко отвечаю я, желая его успокоить. – Все нормально.

Неловко улыбаюсь. Что-то изменилось между нами теперь, после того как?..

Пит резко подается вперед и легко целует меня в губы.

– Я люблю тебя, – произносит он, отстраняясь.

Я не могу оторвать взгляда от синих омутов напротив. Почему я раньше не замечала, что его глаза не равномерно голубые, а с вкраплениями темных пятен, причудливо соединяющихся друг с другом?

Я люблю его? Во мне сейчас столько нежности, что в груди ей слишком тесно: она рвется наружу, желая превратиться в слова.

Только этого не происходит; Кларисса снова зовет нас к себе, и я, отвернувшись от Пита, отправляюсь переодеваться.

***

Кларисса заставляет меня поехать с ней в город. Когда мы останавливаемся возле Тренировочного центра, меня начинает тошнить от одного только вида этого здания: уговоры не помогают, и мне кажется, что впереди еще одни Игры. Их я уже точно не переживу.

К счастью, нам, оказывается, назначена встреча в соседнем здании – неприметная на первый взгляд больница, которую я не замечала раньше.

Мы проходим на первый этаж, и только теперь помощница Сноу объяснят мне цель нашего визита: мне предстоит пройти обследование. Сначала я чувствую облегчение, но, войдя в кабинет врача, замираю на пороге: в углу едва прикрытое ширмой стоит странного вида высокое кресло, на которое доктор – мужчина лет тридцати – предлагает мне залезть. Эта штука больше смахивает на средство для пыток, и я совершенно не понимаю, для чего к нему прикреплены две стойки, заканчивающиеся чем-то, напоминающим чаши.

Капитолийка, пройдя вглубь кабинета, усаживается на кожаный диван и, закинув ногу на ногу, открывает журнал и начинает лениво перелистывать страницы. Я неловко топчусь на пороге.

– Мисс Эвердин, – обращается ко мне врач, – проходите за ширму и раздевайтесь.

Я покорно прячусь за занавеской и стягиваю с себя кофту, оставаясь в длинной майке и штанах. С трудом, но забираюсь на кресло, снова задаваясь вопросом о стойках по бокам. Спустя несколько минут врач появляется рядом и с удивлением смотрит на меня.

– Я же сказал вам раздеться?

Смутное предчувствие беды раскрывает передо мной объятия, когда я слышу хихиканье Клариссы.

– Я разделась, – пытаюсь оправдаться, кивая на кофту, свисающую с края ширмы.

Доктор хмурится, поджав губы, и заставляет меня встать. Рискуя упасть, кое-как слажу с пугающего кресла, мнусь с ноги на ногу, ожидая разъяснений.

– Снимайте штаны, – врач раздражается.

Я напряженно сглатываю. «Это только доктор! Всего лишь доктор!» – повторяю сама себе, оголяя ноги. Неприятный холодок пробегает по моей коже, когда я чувствую мимолетный взгляд мужчины.

– И трусы.

Вспыхиваю, как свечка, но уверенно качаю головой.

– Нет!

Доктор смиряет меня строгим взглядом и, достав из кармана тонкие резиновые перчатки, не спеша одевает их.

– Мы с вами не в игры играем, мисс Эвердин. Время – деньги, – повторяет он фразу, которую я сегодня уже слышала от Клариссы. – Снимайте трусы и забирайтесь на кресло.

Отказываюсь.

– Мисс Мэйн, – врач окликает помощницу Сноу, которая тут же оказывается рядом. – Что происходит?

Кларисса переводит на меня взгляд, полный издевки, и, подойдя почти вплотную, наклоняется к моему уху.

– Китнисс, милая, мы ведь обе не хотим, чтобы с кем-то из твоих близких случилась беда? – Ее шепот заставляет меня съежиться. – Снимай бельишко и залезай.

Она сейчас похожа на ядовитую змею. А мне очень хочется наступить ей на горло и подождать, пока она сдохнет.

Скрипя зубами от бессильной злобы, я раздеваюсь. Майка остается на мне, и, откинувшись на кресле, я пытаюсь натянуть ее как можно ниже.

– Разведите ноги.

Дергаюсь как от удара и резко принимаю сидячее положение.

– Нет!

Врач и Кларисса переглядываются, капитолийка вздыхает и снова наклоняется ко мне. На этот раз она пытается быть милой.

– Слушай, это совершенно не больно, но необходимо. Доктор проведет осмотр, возьмет анализы, и ты свободна. Ну же, Китнисс.

Я сжимаюсь от страха и омерзения, бросив полный ненависти взгляд на своего обидчика – мужчину, перед которым меня заставляют раскрыться. Я голая! Челюсть болит от напряжения, но я все-таки выдавливаю: