Но вот, что удивительно: чем дольше он рассматривал вещицу, тем все сильнее укреплялся в догадке, что уже не раз сталкивался с ней прежде. Тактильные ощущения подсказывали, что он не единожды держал этот топорик в руках и даже с помощью оного успел кого-то убить… Уже не помнил, кого именно и за что. Но отчетливо помнил, что серебряная рукоятка норовила выскользнуть из его обагренной кровью ладони всякий раз, когда он замахивался для очередного удара. Не успев еще как следует изучить топорик, Медасфен уже знал, что обнаружит замысловатый узор, тянущийся вдоль лезвия. И именно такой там и оказался. Он представлял собой переплетенные ветви винограда, на которых вместо листьев были запечатлены глаза и губы, приоткрытые в попытке озвучить некую тайну. Вновь полузабытые воспоминания зашевелились в голове Медасфена. Он припомнил, как кровь заполнила эти узкие серебряные канавки, засохла там, и ни одна попытка отмыть орудие от следов совершенного убийства не увенчались успехом. Из-за чего Медасфену впоследствии пришлось избавиться от топорика, чтобы не быть осужденным за тяжкое преступление.

– Что за чертовщина! – изумился Медасфен, держа топорик на вытянутых руках, как живую змею. – Откуда у этого смуглого человека взялся атрибут моей родины? Как он его заполучил? У кого выменял?

Вопросов было больше чем ответов. Медасфен строил одну удивительную догадку за другой, а потом с прискорбием признавал, что каждая из них имеет право на существование. Сначала он предположил, что южане могли насильно завладеть вещицей, убив того, кто владел ею по праву. То есть того, кого Медасфен мог назвать земляком. Затем решил, что прежний ее владелец мог обменять драгоценность на жизненно необходимые вещи, в крайнем случае, продать. Но… Чем дольше Медасфен держал топорик в руках, чем дольше не сводил взгляда с гладких, отражающих свет поверхностей, тем все больше уверялся в иной догадке. А вдруг эти смуглые люди состоят с ним в некотором родстве? Вдруг они тоже беглецы, которым посчастливилось унести ноги с гибнущего острова?

– Нет, нет, нет, – покачал головой Медасфен, ведя беседу с самим собой. – Это исключено. Я – белокож, а они-то – смуглые.

«Не важно, - пришел ответ от мысленного оппонента. – Они могут быть отпрысками тех, кто убегал вместе с тобой. Ты же помнишь, что в открытое море ушло целое множество кораблей. Естественно, часть той армады вскоре пошла на дно. Но большинство судов осталось на плаву и достигло берегов Литварена, этого древнего континента. Некоторые корабли причалили в портах, другие нашли приют в безлюдных гаванях…».

– Да, – протянул Медасфен, в задумчивости пощипывая нижнюю губу. – С тех пор прошло более тысячи лет. Каждый беглец мог оставить по себе большое потомство. Слияние разных кровей могло подарить миру множество чудо-людей. И может те, кто идет сейчас с воином-человеком, именно таковые?

Внезапная догадка заставила Медасфена вскочить на ноги. Он принялся расхаживать взад и вперед по тихой лесной прогалине. А вдруг эти двое – вовсе не потомки, а самые что ни на есть истинные атланты? И вдруг они, как и Медасфен, тоже относятся к клану демонов ночи: тех, кто при свете дня является человеком, а ночью превращается в демона?

«Нет, – Медасфен мысленно возразил самому себе. – Ты же видел, что этот смуглый человек спал и совсем не походил на демона!».

– Стало быть, они как-то научились скрывать свое демоническое «я». А может, и вовсе избавились от него.

Глаза Медасфена загорелись. Сейчас это был исключительно эмоциональный огонь. Хотя в ночное время суток глаза Демона Ночи вспыхнули бы в прямом смысле слова. Ярким желтым светом.

– Вот бы они научили и меня это делать. Я бы с удовольствием уничтожил свою никчемную человеческую ипостась! На что она мне!

«Согласись, что вероятность того, будто эти двое действительно окажутся теми, о ком ты думаешь, чрезмерно мала. С момента гибели Атлантиса прошло более тысячи лет. Большая часть выживших уже давно лежит в могилах».

– Зато меньшая по-прежнему топчет земли Литварена, и явно не сидит на месте.

«Мне все-таки кажется, что серебряный топорик попал им в руки по чистой случайности. Эти двое юношей – всего лишь заключительное звено в очень длинной цепи событий, приведшей наш артефакт к ним в руки».

– Возможно, – размышлял Медасфен, преисполняясь все большего энтузиазма и возбуждения. – И есть только один способ узнать правду. Какой? Спросить об этом у них самих! И клянусь костями Ливраса, что небеса не позавидуют этим двоим, если они окажутся обыкновенными воришками, посмевшими ограбить моего родственника!

Когда Медасфен покинул свое убежище и пустился в путь, к целям, побудившим его на это путешествие, добавилась еще одна. Мысль о скорой встрече с сокровищами Алмазного Дракона по-прежнему грела сердце, но желание встретиться с теми, кто именовал себя как Лютто и Ватто, отныне затмевало мнимый блеск легендарных драгоценностей.

* * *

В момент, когда Кейлот, Лютто и Ватто спускались по крутому каменистому склону, отделяющему Лес Плача от долины Тана, далеко в чаще оставленного позади леса происходило невероятное. По пояс в грязи шел тощий, уставший и голодный человек. Он тоже обзавелся жердью и совершал уже ставшие привычными манипуляции, которые накануне подсмотрел у путников. Он по достоинству оценил приобретенные знания, поскольку передвигаться с помощью трости действительно было намного проще, чем без оной.

Незадолго до заката на одинокого путника напала целая свора пиявок. Их было шестеро: двое прыгнули ему на лопатки, еще две присосались к шее, а последняя пара прикрепилась к предплечьям и тем самым основательно их утяжелила, чтобы свести к нулю любые попытки к самообороне. Болотные чудовища были очень голодны и намеревались любой ценой заполучить себе пропитание. Однако и тут им не улыбнулась удача. Пиявки вновь прогадали с моментом нападения. Если бы они атаковали человека утром или днем, то уже давно лакомились его кровью, почти такой же аппетитной и вкусной, как у Ватто. Но солнце неуклонно падало за горизонт, ночная тьма сгущалась под обреченными деревьями, а человек, на которого напали кровососы, с каждой секундой становился все меньше похожим на человека.

Его тощие руки внезапно обросли внушительной мышечной массой. Лицо укоротилось и заметно вытянулось вперед, превратившись в звериную морду. Нос расплющился, ноздри расширились. Разрез глаз увеличился по меньшей мере в три раза. Белки и радужные оболочки слились друг с другом, приобрели желтый цвет и ярко засияли во тьме. Зрачки удлинились, сузились и встали вертикально, как будто для того, чтобы подпирать верхние веки и таким образом держать глаза раскрытыми. Пусть это была чистейшая иллюзия, но монстр действительно практически не моргал. Человеческие уши прижались к голове, а в следующее мгновение слились с нею воедино. Вместо них и чуть выше появились жуткие перепончатые образования, напоминающие крылья летучей мыши, как по форме, так и по размерам. На самой макушке сквозь кожу и череп, как корни жуткого растения, проклюнулись страшные бугристые образования. Красновато-коричневые и пульсирующие они в скором времени должны были окостенеть и превратиться в рога. Разительно изменившееся тело Медасфена стремительно обрастало черной густой шерстью. Но еще до того, как последняя пядь кожи скрылась под толстым волосяным покровом, заключительная трансформация коснулась пятипалых человеческих рук, превратив их в семипалые демонические. На ребре каждой ладони выросло по одному дополнительному пальцу. Он был противопоставлен большому и в точности повторял его форму. А ниже появился седьмой. Он состоял всего из двух фаланг, но по длине намного превосходил средний и безымянный.

Так выглядел Демон Ночи, самая лучшая часть Медасфена (по его собственным убеждениям). Внешний вид верхней части чудовища поверг бы в трепет не только человека, но любое животное и даже захудалого монстра, а нижняя нисколько ей не уступала. Но пока она скрывалась под слоем грязи и не была видна.