Зашипев, точно усталая змея-гигант, сама собой открылась дверь в комнату напротив. Сквозь толстое пуле- и лазеронепробиваемое стекло Станицкому удалось разглядеть лишь часть лабораторного стола да край какого-то тёмно-коричневого объёмного предмета, стоящего на нём. Что ж, надо идти до конца. Станицкий ступил внутрь комнаты.

Вторая дверь закрылась, отсекая путь назад. Чудесно!

Стараясь не думать, в какое положение попал и как из него выбираться, Станицкий осмотрелся. Пустая лаборатория: освещение сверху и по бокам; непрозрачный, со множеством отсеков шкаф вдоль одной из стен; длинный широкий стол и предмет на нём. Станицкий автоматически сделал шаг вперёд. Предмет… это был метеорит. Во всяком случае, он выглядел как настоящий метеорит очень малого размера либо же только часть путешествующей по вселенной глыбы. Разум подсказывал: стоять вот так запросто, без защитного костюма, поблизости от космической находки непонятного происхождения и вида – совсем небезопасно. Тотчас на этот глас откликнулся другой: а разве есть выбор?

Минуту или около того Станицкий не двигался с места, погружённый в сомнения. Одновременно с тем он рассматривал метеорит – или что это было? Тёмно-тёмно-коричневая порода, твёрдая, с многочисленными щербинами, сколами, дырками. И, кажется... Да! Несомненно, на поверхности камня (Станицкий решил называть его так) наблюдалось некое движение. Пересилив страх, игнорируя предупреждающие сигналы разума и интуиции, он протянул руку и кончиками пальцев коснулся предмета на столе.

Вначале ничего не произошло: просто Станицкий почувствовал концентрированный холод, исходящий от камня, и всё. Потом же, моментально ворвавшись, застигнув врасплох, возникло и стало развиваться воздействие. Концы пальцев будто приклеились к поверхности предмета, приморозились; так прилипает язык к металлическим качелям зимой – казалось бы, несильно, а не отдерёшь. Ощущение жуткого холода пропало. Оледенение тем временем передалось в пальцы, после – в руку, затем стало распространяться по всему телу. Станицкому почудилось, что его пленила не знакомая никому из людей, неназываемая сила; пленила с некой определённой и бесконечно чуждой целью, осознать которую, сейчас, по крайней мере, не представлялось возможным.

Станицкий открыл рот. Позвать на помощь? А к чему стараться? Он ведь один, абсолютно один на застывшей посреди галактического простора, сходящей с ума станции. Или уже сошедшей? Как бы то ни было, Станицкому не удалось произвести ни звука: ни слова, ни междометия; ни мыкнуть, ни рыкнуть.

В глазах поселился ужас. Сердце истошно забилось. Он дёргался, пытаясь освободиться, покуда чужая сила не сломила его вконец. Тогда он застыл.

А следом картины наполнили его разум...

...Некая пузырчатая губчатая грязно-оранжевого цвета масса. Она увеличивается, она растёт, она двигается...

...Незнакомая планета – не Земля и ничем на Землю не похожая. Широченное и длиннейшее поле неподвижного песка. На песке лежат такие вот «метеориты»...

...Постоянно растущая и неизменно движущаяся губка пересекает километры и километры, небыстро, но уверенно, методично, неостановимо...

...Вот губчатая масса на поле. Вот она распадается на части, и части зарываются в песок, засыпают себя им...

...Проходит какое-то время, и «метеориты», сами по себе, будто крохотные ракеты, взлетают вверх. Они несутся дальше и дальше, пока не вылетают за пределы атмосферы, а далее и орбиты, чтобы в итоге выбраться в «свободный» космос...

...Между тем губка, зарывшаяся в странно неподвижный песок, затвердевает и обращается... в те самые «метеориты»!..

...Камни кружатся по Вселенной, парят внутри неё, по ней, через неё. Среди настоящих метеоритов, рядом с ними и в обход них...

...А вот... да это же «Вавилон-15»! Смотритель станции замечает странный предмет, врезавшийся в бок гигантского вращающегося цилиндра – места обитания и работы миллиона разумных созданий. Отдаётся приказ доставить предмет на борт...

...«Метеорит» в лаборатории. Люди удивлены, восхищены, они задают друг другу вопросы, выдвигают теории. Но всё мигом прекращается, когда с «камнем» начинаются изменения.

Да, «метеорит» меняется, смягчаясь, растягиваясь и увеличиваясь! Он превращается... в ту губчатую пузырчатую массу, из которой родился! Масса становится больше и больше, распространяется дальше и дальше. Люди, что касаются её, застывают на месте, будто парализованные. Масса открывает двери или ломает их, или проходит сквозь них.

Все спасаются бегством, кричат, сталкиваются, мешают каждый другому. Раздувшаяся масса, перекрывая проходы, распространяется повсюду, ползёт, скользит, течёт, настигая жертвы. Опять крики и вопли, масса поглощает и изменяет. Коридоры целиком «обиты» ей, но она продолжает расти. Захвачены отсеки, сектора, палубы!

И вот уже изменения постоянно, ни на секунду не прекращаясь, происходят со станцией и её «населением». Один человек, коснувшийся пузырчатой массы, превращается в часть стены – в кусок титана, что сливается со стеной и, таким образом, исчезает из виду. Сломанная дверь, напротив, не замирает, но двигается, превратившись в эту кошмарную губку.

На станции творится ужас, где смерть перемешивается с рождением, холод – с теплом, живое – с неживым. И всюду – отдающие желтизной оранжевые пузыри, пузыри, пузыри!

«Эта масса, она – живой материал!» – проникает в сознание Станицкого помимо воли последнего. Вернее, она обладает всеми свойствами живого, кроме одного, самого главного, – жизни. Масса – материя без каких-либо чувств, всё равно что земной камень, однако она умеет двигаться, размножаться… и превращать в себя других! Она – мёртвое движение, жизнь без жизни, живая смерть. Мёртвородящее.

Под её воздействием горячая и хладная плоть разумных и неразумных существ станции становится металлом, пластиком и деревом, светом и тьмой, космосом и воздухом. А те – обращаются людьми и животными, трубами и проводами, лазерными пушками и сложнейшими механическими системами. Это – воплощённое сумасшествие, но ещё на порядок выше. Безумие-в-себе. В квадрате!..

...Станицкий задрожал, задёргался. Масса позволила ему упасть на колени и завалиться набок.

Корабль изнутри и снаружи претерпевал наиболее неизъяснимые и неописуемые из когда-либо творившихся с ним и его обитателями метаморфоз.

«Зачем... я... тебе? – чувствуя, что масса объединяется с ним, но не до конца, что она видит и слышит, и ощущает его насквозь, что ей доступны его мысли, выдавил из спутанных мыслей погружённый в полузабытье Станицкий. – У тебя... уже есть... «Вавилон». Зачем... тебе... я?»

Ответ пришёл не сразу: массе некуда торопиться. А когда она всё-таки ответила, это расставило по местам последние кусочки паззла, внеразумной, внесистемной, внеживой и внемёртвой головоломки.

«Мне нужен хороший капитан и достоверный посланец».

«Достоверный!» Это слово привело Станицкого в поистине беспредельный ужас. Достоверный! Тот, кому верят!..

Впрочем, масса-хозяин тут же погасила недозволенные, лишние чувства и посылы индивидуальности. Спустя миг Станицкий, безразличный к чему бы то ни было, превратившийся в часть инопланетной праматери, в иномирного праотца, а может, наоборот, вернув себе истинные облик и сущность, продолжил движение к цели.

Планета, где родилась масса-повелительница, не была её родной. И немедленно требовался новый галактический шар-носитель, поскольку тот выжат до капли.

У станции появились впечатляющего размера сопла, попросту взялись из ниоткуда – точнее из материи и воли губки-вируса. Станция-корабль стартовал. Станицкий регулировал процесс, масса производила необходимые перемены.

Космос знал тайну.

Тогда как там, на мониторах следящих, – по-прежнему гудящий, галдящий, обычный и знакомый «Вавилон – 15». Где всё на местах, где всё как надо и как было.

Космос ждал своего часа. Он знал.

А Земле ещё только предстояло узнать.