Исторически Польша, с 1386-го и до ее окончательного раздела в 1795 году, была объединением народов, в котором Польское Королевство и Великое Княжество Литовское управлялись одним королем, а позже одним парламентом, как это было с Англией и Шотландией после 1603 года. Земли ее простирались от Балтики до Черного моря, от Одера до Днепра, населенные дюжиной народов, пользующихся большей свободой, чем у кто-либо из ее соседей. Она считалась форпостом западного христианства, сражаясь с турками и татарами в защиту веры и с московитами за контроль над степными землями. В 1918-м, когда поляки восстановили свою независимость, излюбленным чтением их были произведения Мицкевича и Сенкевича; единственная Польша, которую они знали, была та, историческая Польша, сердце которой билось в Окраинных землях.
У большевиков также были поводы для претензий на Окраины. Их тяга к этой земле была рождена отнюдь не националистическими или романтическими чувствами, к каковым у них было презрительное отношение, а марксистской догмой. Окраины были для них тем мостом в Европу, по которому Революция должна была двинуться дальше, если ей суждено было выжить и шириться. Согласно господствовавшей тогда теории, революция в России погибнет, если она не будет поддержана революциями в Литве и Польше и, что более существенно, в Германии. Многие большевики хорошо знали эти земли. Наркомвоенмор Троцкий родился в Яновке, близ Херсона, основатель Чека Феликс Дзержинский под Вильно, Карл Радек - во Львове.
Польские планы относительно Окраин шли в двух направлениях - “поглощения” и “федерации”. Сторонником поглощения был Роман Дмовский, руководитель Национально-демократической партии, основатель польского Национального Комитета в Париже и глава польской делегации на Мирной конференции. Его вариант подразумевал включение в состав Польши всех земель в пределах исторических границ 1772 года без особого различия в отношении территорий, где поляки были меньшинством в населении. Федеративная позиция, которую предлагал Пилсудский, предполагала, что непольские народы Окраин нуждаются в собственных институтах. Пилсудский утверждал, что Польша, как сильное государство, должна гарантировать условия самоопределения для всех народов в регионе. Он был уверен, что имея свободный выбор, все приграничные государства от Финляндии до Кавказа охотно присоединятся к демократической федерации. Нет нужды говорить, что планы и намерения московских властей не принимались во внимание.
Большевики рассматривали западные окраины как идеальную территорию для политического эксперимента, не взирая на факт, что положение советской власти здесь было весьма ненадежно. Они руководствовались убеждением, что исторический процесс должен очень скоро привести к власти пролетариата во всех странах, а падение национальных государств вероятно приведет к мировому коммунистическому союзу.
Они были способны одновременно продвигать принципы национального самоопределения и пролетарского интернационализма, веря, что одно непременно приведет ко второму. Для отсталых территорий у них был лишь один вопрос для решения - попытаться ли ускорить исторический процесс, или пустить его на самотек.
Проблемой их противников, при условии, что они понимали большевистскую аргументацию, было угадать, насколько постоянной будет эта тактика большевиков. К примеру, их лидеры неоднократно утверждали уважение к польской независимости. В то же время они открыто поддерживали польских коммунистов-интернационалистов, действия которых были направлены на падение Польской республики. Многие аналитики рассматривают это как ханжеское двуличие. Можно было подозревать, что на практике большевистская “независимость” означает не более чем автономию внутри мощной федерации, где централизованная правящая партия ограничивает национальную свободу вопросами образования и языка дорожных указателей. Подозрения эти подтверждались устройством Украинской Советской Социалистической республики, провозглашенной в январе 1919 года и Литбела, созданного в феврале 1919-го. Большевистские лидеры отождествляли границы Польши с границами Царства Польского царских времен. На тот момент они были готовы терпеть какую-либо польскую государственность к западу от Буга; к востоку же от Буга они рассчитывали унаследовать достояние империи. Нет нужды говорить, что планы и намерения, существующие в Варшаве, не принимались во внимание.
Диаметрально противоположные планы строились по обе стороны зияющей идеологической пропасти. Советская Россия создавалась марксистскими идеалистами, отвергавшими принципы, на которых базировалось традиционное европейское общество. Польша создавалась поколением политиков, единственной целью которых было полное воплощение этих принципов в независимом польском государстве. С ноября 1917 года Советская Россия управлялась диктатурой, которая сознательно стремилась к уничтожению религии, частной собственности, социальных классов и “буржуазной” независимости. Польская республика была парламентской демократией, глубоко религиозной страной, оспаривавшей у Испании титул самой католической нации; руководили ей люди, для которых Церковь, частная собственность, классовые интересы и патриотизм были столпами общества. Партию большевиков вдохновляла гордость создания первого в мире социалистического государства. Пилсудский вдохновлялся романтическими мечтами о прошлом. Этим двум идеология трудно было жить в гармонии.
Идеологические противоречия усугублялись исторической традицией. Россия и Польша враждовали исстари. Русские видели в Пилсудском наследника польской шляхты, захватившей Москву в 1611 году, правившей Киевом до 1662-го, и преуспевшей только в сборе податей и мятежах. Поляки же видели в Ленине нового царя, чьей единственной идеей было восстановление своего господства. В феврале 1919 года и Польша и Россия находились в младенческом состоянии, одна в возрасте шестнадцати месяцев, другая лишь на четыре месяца старше. Обе находились в состоянии постоянного беспокойства, едва переводили дыхание, и легко впадали в крик. С точки зрения более старых членов европейской семьи, оба ребенка не должны были прожить долго. Советская Россия рассматривалась консервативными кругами как выкидыш, чье продолжающееся существование казалось необъяснимым злоключением; Польша смотрелась хворым подкидышем, неспособным к энергичной, независимой жизни. Советские и польские лидеры, обиженные таким мнением, отвечали грандиозными программами экспансии, одни планами неизбежной мировой революции, другие схемами территориального расширения. Эти намерения не могли не столкнуться. Конфликт идей более взрывоопасен между близкими соседями, чем между дальними знакомыми. На советской территории находилось около 800 000 поляков - солдат, заключенных, ссыльных. В свою очередь, многие польские граждане сочувствовали большевистским идеям, особенно неспокойный пролетариат Варшавы и Лодзи. Две идеологии боролись за умы соседствующих народов, все еще не имевших установленных границ.
Напряжение усиливалось политической изоляцией. В этот период Советская Россия рассматривалась в мире как случай политического бешенства и каждый контакт с ней считался опасным. Польское правительство не было уверенно, считаются ли контакты с Советами хорошим тоном. Германский Обер-Ост перекрывал прямое сообщение между ними. Не было ни торговли, ни телеграфа, ни железнодорожного сообщения. Варшава могла общаться с Москвой по примитивной радиосвязи, использование которой было далеко от конфиденциальности, да и работала она не стабильно. За четыре месяца, предшествовавших вспышке враждебных действий, не было установлено никакого реального диалога, хотя и предпринято несколько попыток. В октябре 1918-го, перед провозглашением независимости Польши, советский нарком иностранных дел Чичерин предложил направить своего посла в Варшаву[13]. Его выбор пал на Юлиана Мархлевского. Диалог, возникший с Василевским, первым польским министром иностранных дел был отмечен полным отсутствием доверия. Василевский отказывался обсуждать вопросы дипломатии, до тех пор, пока руководитель миссии Регентского Совета в Москве, Александр Ледницкий не будет освобожден из тюрьмы[14]. Затем он высказал возражения против наличия польских подразделений в Красной Армии, особенно в отношении их использования против Самообороны в Вильно[15]. Чичерин, в свою очередь, указал на присутствие польских подразделений в российских белых армиях и выразил протест против хладнокровного убийства в Польше делегации советского Красного Креста[16]. Эта делегация, руководимая польским коммунистом Брониславом Весоловским, прибыла в Варшаву 20 декабря, чтобы обсудить вопросы репатриации российских военнопленных, оставшихся после мировой войны. Ее члены были сразу арестованы по подозрению в ведении подрывной пропаганды и формально были высланы из страны. На последнем этапе их следования к демаркационной линии польские жандармы выволокли их из повозки, в которой они ехали, отвели в лес и расстреляли. Весоловский и три его спутника погибли; но один человек смог сбежать, притворившись мертвым и сообщил подробности Чичерину. Этот инцидент, произошедший 2 января 1919 года, испортил шансы двух других миссий - советской торговой делегации, руководимой бывшим членом польской социалистической партии Винцентом Ястржембским, и польской политической миссии, руководимой Александром Венцковским, которая не смогла достичь Москвы до начала военных действий. Венцковский вручил Чичерину письмо от польской социалистической партии с предложением провести свободные выборы на пограничных территориях[17]. Когда же Чичерин согласился, предложение было неожиданно отозвано. Вероятно, оно не было одобрено Пилсудским. Пять месяцев нерегулярных переговоров, ни к чему не привели, даже к установлению дипломатических отношений. Венцковский вернулся домой 25 апреля с пустыми руками.
