Тухачевский был полностью готов к наступлению в июлю. Его знаменитый приказ к наступлению излучал уверенность:

На Запад!

Приказ Войскам Западного фронта № 1423

г. Смоленск 2 июля 1920 г.

Красные солдаты! Пробил час расплаты...

Войска Красного знамени и войска хищного белого орла стоят перед смертельной схваткой...

Через труп белой Польши лежит путь к мировому пожару. На штыках понесём счастье и мир трудящемуся человечеству. На запад!...

Стройтесь в боевые колонны! Пробил час наступления. На Вильну, Минск, Варшаву – марш!

Командующий армиями фронта

М.Н. Тухачевский

Члены Реввоенсовета фронта

И.Т. Смилга и И.С. Уншлихт

Начальник штаба Шварц.^[151]

Мощная артподготовка на рассвете 4 июля ознаменовала начало большого наступления. Гай выступил от Дисны. Его задачей был прорыв польской линии обороны в районе озера Ельня и навести панику в тылу. Вначале он столкнулся с 10-й пехотной дивизией 1-й польской армии, которая держалась стойко и вынудила его повернуть на север. Здесь он встретился с 8-й пехотной дивизией, командование которой не могло определиться, стоять ли им сражаться, либо отступить к германским окопам. Гай просто обошел их и без боя достиг немецких окопов у Брацлава. Теперь он мог двигаться на юг, и 9 июля он вошел в Свенцяны, потеряв четырнадцать человек убитыми и тринадцать ранеными. Он шел, на два дня опережая график, и от Вильно его отделяло лишь семьдесят километров. Шок, вызванный первоначальным успехом Гая, объясняет слабое сопротивление польской армии на других участках. “Слухи о глубоком наступлении нашей кавалерии быстро распространились среди польских солдат”, писал Сергеев, “и достигли гигантских масштабов… Любое упоминание о движении нашей кавалерии с севера заставляло поляков в панике бросать свои позиции, обращенные фронтом на восток”^[152]. Тем временем, в ночь с 6 на 7 июля 16-я армия перешла Березину. 3-я армия перерезала железнодорожную ветку на Молодечно у Парафьянова, а затем совершила круговой маневр, чтобы подключиться к атаке на Минск, который пал 11-го. Первая польская линия была прорвана.

Гай уже нацелился на Вильно, наиболее ценном приобретении на Окраинах, хотя, по правде говоря, цель эта могла и подождать. В Свенцянах он встретил 14-летнего белорусского комсомольца по имени Вася, который вызвался разведать состояние боеготовности Вильно. Шофер Гая перевез Васю через Литовскую границу, откуда тот ночными переходами и крестьянскими подводами, минуя польские патрули, смог пробраться в Вильно незамеченным. Остановившись у сочувствующих коммунистам знакомых, он беседовал с солдатами на улицах и в трактирах, благодаря чему выяснил, что город защищает небольшой гарнизон в две тысячи бойцов, одна литовско-белорусская дивизия, окопавшаяся вокруг моста через Вилию, два резервных батальона, три эскадрона кавалерии и Легион Польских Женщин. Обзаведясь польской военной формой, он совершает еще один бросок, на этот раз на поезде Красного Креста, направляющегося на фронт, пробирается к советским позициям, дает себя схватить и дает отчет командованию красных до начала наступления.^[153]

Гаю помогали и литовцы, претендовавшие на Вильно, как на будущую столицу своей республики, и готовые на многое, чтобы им завладеть. 9 июля они начали дипломатические переговоры с советским правительством и предприняли ряд вооруженных рейдов через демаркационную линию против польской армии. Этим они еще более ослабили позиции поляков, давая дополнительный стимул Гаю попытать военного счастья.

По сути, у Гая не было слишком много времени на раздумья. Открытая позиция в Свенцянах находилась под все возрастающей угрозой серьезной контратаки. Его кавалерия должна была или отойти или наступать. Он выбрал наступление.

Доступ к Вильно прикрывала река Вилия. Четыре лобовые атаки советской 15-й дивизии были отбиты с большими для нее потерями. Гай же решил прибегнуть к хитрости. Оставив первую бригаду дивизии в спешенном состоянии для отвлечения огня противника, он направил остальные четыре бригады на поросшую лесом полосу у берега, откуда они совершили неожиданную атаку. К вечеру Вилия была преодолена в трех местах. Затем атакующие разделились: одна часть поскакала в Новотроки, чтобы войти в город с юго-запада, другая зашла с запада, третья двинулась на север, через Немчины, а основные силы ударили с востока. Польская оборона была полностью дезориентирована. Комендант генерал Борущак продолжал выдвигать войска к Вилии, в полном неведении, что он окружен со всех сторон.

Падение Вильно 14 июля имело важные последствия. В дипломатической сфере удалось достичь согласия между советским и литовским правительствами. Вильно было передано Литве. Этот жест Советов помог унять страхи всех балтийских государств. В военной сфере результатом стало принуждение польской армии отступать все дальше. Теперь не было оснований обороняться на бывших германских позициях. Вторая польская линия обороны была прорвана.

Следующая фаза наступления весьма напоминала предыдущую. Поляки собирались закрепиться на линии Немана и Щары. Группа Сикорского заняла оборону вдоль канала Огиньского, резервная польская армия двинулась из Белостока двумя группами, одна на Неман, другая на Щару в район Мостов. Главный опорный пункт этой линии обороны, Гродно, находился на ее западном выступе, подобно Вильно, и этим привлекал внимание Кавкора. На рассвете 19 июля 15-я дивизия Матузенко неожиданно ворвалась в Гродно и столкнулась со слабым гарнизоном генерала Мокржецкого. Вспыхнула яростная битва, которая, как вначале казалось, должна была стать тяжелым уроком для Матузенко за его опрометчивый самостоятельный рейд. 10-я дивизия Томина завязла у Скиделя, пехота 4-й и 15-й армий по-прежнему находилась в восьмидесяти километрах позади. В течение 2 дней исход схватки был не ясен. Комдивы просили у Гая разрешения на отступление. Поляки посылали все свободные силы на гродненский участок. В результате они ослабили противоположный, восточный край своих линий. 22 июля, когда битва за Гродно еще продолжалась, советские 3-я и 16-я армии перешли Щару. В конце недели Матузенко, наконец получивший поддержку пехоты, вырвался из Гродно на запад и завершил окружение города. В Гродно было взято 5000 пленных и, что более важно для Кавкора, конюшни с 500 свежими верховыми лошадьми. По собственным прикидкам Гая, во время самой атаки Матузенко было зарублено около 300 уланов. Еще 500, целый польский полк, утонули на перегруженных конях во время панической переправы вплавь через быстрые воды Немана. Железнодорожная станция сгорела дотла, а прибрежные кварталы были полностью разрушены. Третья линия обороны была прорвана.

В битве за Гродно Красная Армия впервые на Западном фронте встретилась с танками. 19 июля кадеты гродненского военного училища, наступая при поддержке огня 4 танков Рено, вынудили две бригады 15-й дивизии Кавкора отступить. В своих мемуарах Гай повторяет сделанные тогда замечания: “Танки, товарищи комкоры! Разве можно атаковать их с шашкой, если они сделаны из стали? … Штыки здесь бесполезны, да и приблизиться к ним не удастся”.^[154] В действительности, в Гродно находились две танковые роты, в сумме около тридцати машин. Одна рота так и осталась неразгруженной с поезда, и могла только вести огонь со стационарных позиций прямо с железнодорожных платформ на товарной станции. Вторая рота представляла собой единственную боевую оперативную группу, оставшуюся в городе. В конце концов, она была окружена и вынуждена отходить к набережной. Один за другим танки выходили из строя, вследствие прямых попаданий, столкновений, нехватки горючего и аварий. Только два из них смогли пересечь Неман по последнему горящему мосту, чтобы присоединиться к обороняющимся польским частям. Это позволило Гаю прийти к заключению, что “опытный кавалерист может не бояться бронированного танка”. Он выразил мнение, превалировавшее в течение двух последующих десятилетий.^[155]