Тех, кто не мог быть призван, склоняли к добровольному поступлению на службу.

“Нужны добровольцы! Вы, пролетарская молодежь! Вы, сознательные крестьяне! Вы, честные представители интеллигенции! Российские офицеры, понимающие, что Красная Армия защищает свободу и независимость российского народа! Западный фронт зовет вас! Троцкий”^[144]

Одним из тех, кто откликнулся на призыв, был Владимир Маяковский. Этот проблемный ребенок революционного движения, чью поэму “150 000 000”, отражавшую его настроение в этот период, осудил Ленин, определив ее как “хулиганский коммунизм”^[145], оставил на время поэзию и присоединился к военной деятельности. Он поступил на работу советское агентство печати РОСТА, где применял свои таланты в создании агитплакатов. 19 мая он выступил с докладом для своих коллег о единстве изобразительного искусства и поэзии в пропаганде.^[146]

Фото 20. "Окно РОСТА"

Большое число гражданских было вовлечено в военные работы. Чрезвычайное положение было введено в 24 западных губерниях России. Абсолютный приоритет был отдан военному снаряжению и транспорту. Проводилась массовая мобилизация членов партии. К августу в армейских рядах находилось 65 процентов численного состава партии, или 280 тысяч человек.^[147]

Возвращались даже дезертиры. После заверений об отсутствии наказания, около одного миллиона из приблизительно двух с половиной миллионов человек, покинувших зимой Красную Армию, вернулись назад.^[148]

Красная Армия серьезно умножила свои ряды. К августу численный состав ее достиг пяти миллионов. Применявшиеся тогда термины “рты” и “едоки” были весьма подходящими, так ими было съедена четверть зерновых запасов страны 1920 года, и их было значительно больше, чем винтовок. Только один из девяти относился к разряду бойцов. Однако в течение 1920 года на польскую войну было отправлено почти 800 тысяч человек, из которых 402 000 отправились на Западный фронт, и 355 000 в армии Юго-Западного фронта в Галиции.

Общий баланс сил трудно определить точно. По приблизительной оценке, Советы располагали на западе 790 000 человек. У Тухачевского было столько людей, что он не знал, что с ними делать, поэтому точный подсчет людских ресурсов не имел для него серьезного значения. Сам он утверждал, что в его распоряжении было 160 тысяч бойцов, в то время как Пилсудский оценивал численность противника в 200-220 тысяч. Какурин подает следующие данные: 90 509 штыков и 6 292 сабли на советской стороне и 86 000 штыков и 7500 сабель на польской, из которых 37 000 уже находились на позициях.^[149] В любом случае, имелось значительное советское превосходство в прифронтовой полосе, приблизительно в 50 000 человек. Советские силы Западного фронта были разделены на пять армий - 4-я армия Сергеева, состоящая из четырех пехотных и двух кавалерийских дивизий на Двине, 15-й армия Корка с пятью пехотными дивизиями в Полоцке, новая 3-я армия Лазаревича с четырьмя пехотными дивизиями и кавалерийской бригадой в Лепеле, 16-я армия Довойно-Соллогуба с пятью пехотными дивизиями на Березине, и Мозырская группа войск Хвесина с двумя сводными дивизиями на южном фланге. Им противостояли три польские армии, 1-я генерала Зыгадловича, 4-я генерала Шептицкого, являвшегося одновременно командующим фронтом, и Полесская группа войск генерала Сикорского на Припяти.

Рис. 10. Советское наступление в Белоруссии, июль 1920 г.

Проблема Тухачевского заключалась не в численности, а в организации. Ему было необходимо поднять транспорт и снабжение на уровень, значительно превышающий стандарты Гражданской войны. Одна лишь 14-я армия имела в распоряжении 7 600 подвод, 16-я армия реквизировала 16 000. Были подготовлены полевые кухни и провиантские склады. Были отремонтированы железнодорожные пути, а стратегические мосты, например, мост через Двину в Полоцке, полностью перестроены. Усилилась артиллерия: было получено 595 орудий, что давало трехкратное превосходство. Была организована мощная и подвижная ударная группа - 3-й кавалерийский корпус, или Кавкор, под командованием Гая Дмитриевича Гая.

Фото 21. Гая Дмитриевич Гай, командующий 3-м кавалерийским корпусом

Тухачевский хорошо знал Гая. Он также был молод, красив и уверен в себе. Гаик Бжишкян, старший сын армянского эмигранта-социалиста, родился он в Тебризе в Персии в 1887 году, фамилию сменил при поступлении на службу в царскую армию. Несколько лет он жил в Тифлисе, где, будучи совсем юным журналистом, пользовался своим первым революционным псевдонимом Бандор (“рабочий”), и где он был осужден на пять лет заключения. В возрасте 21 года он был призван в армию. Он командовал батальоном на турецком фронте и дважды был награжден, Георгиевским крестом IV степени и орденом Святой Анны IV степени. Будучи временно освобожденным от службы для лечения ран, полученных при побеге из турецкого плена, он в течение короткого времени в феврале 1917 года руководил в Москве деятельностью Военно-патрульных команд, дореволюционного прообраза Красной Гвардии. Для дальнейшего выздоровления он был послан в Самарканд, где в начале 1918 года организовал вооруженную рабочую дружину. Не в состоянии противостоять силам местной контрреволюции, он увел своих людей в казахстанские степи, откуда, после героического похода через Уральские горы он пробился к Самаре. С этого момента его слава постоянно росла. Почти всю Гражданскую войну он служил под началом Тухачевского. Он командовал знаменитой “Железной дивизией” на Волге, затем 1-й армией - “первой по численности и первой по доблести”. В 1919-м он был направлен Тухачевским на Южный фронт, чтобы сформировать Кавказский кавалерийский корпус 10-й армии. Не было ничего удивительного в том, что когда в 1920-м году Тухачевский отправился на запад, он затребовал Гая к себе.^[150]

Гай прибыл в штаб фронта в Полоцке 3 июня. Его Кавкор был придан 4-й армии, и должен был формироваться из двух существующих кавалерийских дивизий, 10-й уральской, под командованием Н.Д. Томина и 15-й кубанской, под командованием В.И. Матузенко. Пехотная поддержка обеспечивалась 164-й пехотной бригадой. Это соединение стало ударной силой Тухачевского. Со временем оно получило у поляков прозвище “Золотой Орды Гай-хана”.

Кавкору была предназначена важнейшая роль в кампании. Действуя на правом фланге советского наступления, он должен был как бы проскользнуть под край польского ковра, подвернуть его, и далее скатывать его под напором наступающих армий. Процесс облегчался тремя факторами: обширностью зоны наступления, что всегда дает преимущество при быстроте и подвижности наступающей стороны, близостью литовской границы, служившей щитом и возможным убежищем, и характером польской обороны. Польское командование придерживалось концепции “линий обороны”. Она предполагала наличие сильных гарнизонов, которые при возникновении угрозы в любой точке могли рассчитывать на помощь из резерва. Это была типичная концепция времен Первой мировой войны, опиравшаяся на мощный огонь из укрепленных позиций и быструю транспортировку подкреплений по железным дорогам. Как оказалась, это совершенно не подходило к условиям войны на Окраинах. У поляков было слишком мало людей, чтобы надлежащим образом заполнить окопы, их артиллерия была разбросана, а на критических отрезках уступала противнику, железнодорожные пути перегружены, немногочисленны и удалены друг от друга, расстояния слишком велики для того, чтобы подкрепления поспевали вовремя. Кавкор всегда наносил удар первым, вынуждая поляков оставлять свои позиции, часто даже не получая шанса попробовать их защитить. Гай с самого начала завладел инициативой и управлял кампанией до тех пор, пока не углубился в Польшу.