Уставившись в потолок, я не спал в ту ночь. Мой палец очерчивал линию вниз по запястью, прослеживая путь, который она, должно быть, вырезала ножом. Я вздрогнул.

Кто мог сотворить такой ужас?

Глава 7.

Кэт.

Прошёл час, может, два, прежде чем он вернулся на кухню. Я немного успокоилась. Он же не стал бы зашивать меня перед убийством, верно? По крайней мере, в моей голове это имело смысл. Если бы я сумела задобрить его, то смогла бы выяснить способ выбраться отсюда, даже если на это потребовалось бы какое-то время. Даже если бы он… Кое-что мне сделал. Я содрогнулась от непрошеного желания, переполнившего меня от этой мысли.

Тем не менее, когда он вошёл с блестящим ножом, я не смогла не поёжиться.

— Полегче, котёнок, — произнёс он.

Затем открыл холодильник и достал тарелку с чем-то, что я не смогла распознать.

О, Господи, надеюсь, это не человеческие органы.

Я сглотнула и попыталась расслабиться. Вопросы. Нужно усыпить его бдительность.

— Меня зовут Кэт, — произнесла я. — А как зовут тебя?

— Котёнок, тебя зовут «котёнок». Почему ты хочешь знать моё имя? — он был повернут ко мне спиной, столовое серебро звякнуло о тарелку.

— Я хочу узнать о тебе побольше, — сообщила я, сглатывая.

Он бросил на меня взгляд через плечо, подозрительно сведя брови.

— Имя ничего не значит. Можешь называть меня Гейбом.

— Гейб, — я рыскала в своём мозгу, пытаясь продолжить разговор с ним. — Это сокращённо от Гэвин? (прим. пер.: Gav — имя Гейба на языке оригинала, имеет два перевода: Гейб (Габриель/Габриил); Гэв (Гэвин/Гавриил).

— Габриель, — ответил он. — Мои родители были религиозными. По крайней мере, мама была.

Он обернулся, удерживая тарелку, и я тут же хорошенько её рассмотрела. Никаких человеческих органов: курица-гриль, картофельное пюре и зелёная фасоль. Он опустил тарелку рядом с моей головой. Я ощутила аромат курицы, и он напомнил мне запах человека, которого он сжёг в камине. Желудок свело, и я попыталась подавить тошноту.

Громкий лязг снова обратил моё внимание на стоящий рядом стол. Он положил нож прямо рядом с моей щекой.

— Чт… Что это?

— Ужин, — ответил Гейб.

Он запустил кусочек курицы на вилке себе в рот.

— Я имею в виду нож.

— Это нож, котёнок. Ничего больше. Обычный реквизит. Если я стану серийным убийцей, у меня должен быть нож, — он усмехнулся.

— Ты и есть серийный убийца. Что ты подразумеваешь под «обычный реквизит»?

— Обычный реквизит. Как нож Чехова, — его челюсти заработали, разжёвывая очередной кусочек мяса, и я нахмурилась.

— То есть, Чеховское ружьё (прим. пер.: Чеховское ружьё — литературная техника, суть которой состоит в том, чтобы в начале истории вскользь упомянуть о чём-либо и не раскрывать его значения до самого конца).

— О, нет, — ответил Гейб. — Я не верю в пушки. Вот, — он поднёс вилку с курицей мне под нос. — Покушай.

Живот заурчал. Даже с ужасным напоминанием, коим служил запах мяса, я была голодна. Я не ела с тех пор как… Ну, с обеда накануне. Нехотя я открыла рот. Его глаза пристально следили за моими губами, не опуская с них взгляда, даже когда я принялась пережёвывать холодную курицу. Аппетит вернулся сразу же после первого укуса.

— Почему нет? — проглотив, осведомилась я у него.

— Что «почему нет»?

— Почему ты не веришь в пушки? — спросила я.

Он предложил мне ещё одну вилку с едой, и я её приняла.

— Если ты стреляешь в кого-то с достаточно дальнего расстояния, ты не сможешь сказать наверняка, умер ли он. Ты даже не увидишь, как он умирает. Даже не увидишь, что наделал. Это стерильно и безвкусно. Это не убийство, если оно происходит не вблизи. Ты упускаешь самые лучшие части.

Я почти подавилась кусочком еды, но сумела проглотить.

Он продолжил кормить меня маленькими порциями картофельного пюре, фасолью и курицей. Хоть это были и холодные объедки, я никогда не пробовала ничего столь же вкусного. В то время как его слова заставили меня дрожать, его действия, напротив, подсказали мне, что он меня не убьёт. Нет, он поступит хуже. Но, возможно, я сумею сбежать.

Он вздохнул, наблюдая за тем, как я заканчиваю пережёвывать.

— Пушки делают смерть бесчеловечной, — ответил он.

— Можешь ли ты назвать себя человеком? — спросила я с тонкой гранью горечи, прорывающейся в голосе.

— Конечно, я человек. Человек — вид биологический. Но я негуманный, вот и всё. Нечеловечный.

Его глаза, казалось, поменяли цвет, пока он говорил. Сероватые оттенки зелёного и синего кружили по всей поверхности, но всё никак не проникали в глубину.

— Тогда кто ты?

Он пожал плечами:

— Личность. Персонаж на странице, включающий в себя такие же составляющие, как и острие ножа. Я убиваю, вот и всё. Вот что я такое. Нож.

— Ничего больше?

Мне хотелось заглянуть за маску, которую он надел. Я была уверена, что за ней он скрывал большее, что-то большее, чем то, что он давал мне. Нечто, что я могла бы использовать, чтобы всколыхнуть в нём чувство вины, нечто, что я могла бы использовать, чтобы соблазнить его.

— Что ты хочешь мне сказать, котёнок?

— Не знаю. Хоть что-то. Что угодно. Или ты всегда был только серийным убийцей?

— Я многое делал. Врач, целитель.

Я поперхнулась, а он рассмеялся над моей реакцией.

— Да, целитель. Сейчас, правда, я не просто зашиваю раны. Я останавливаю кровотечение из раны прежде, чем оно начнётся.

— Ты убиваешь плохих людей.

Я старалась показать ему, что поняла. Хотя и не была уверена, что это сработает. Он вздохнул:

— Я предполагал, что ты это скажешь. Я заставляю их страдать. Отпускаю их грехи.

— Это, должно быть, тяжело.

— Когда именно? Во время похищения, пыток или…

— После.

— После того, как я убиваю их?

— Разве ты… Разве ты не чувствуешь себя плохо? Чувство вины?

— Я почти ничего не чувствую, котёнок. Полагаю, ты об этом не так уж много знаешь. Есть кое-что во мне: тень. Она притупляет всё, делает мир чёрно-белым. Я не чувствую себя виноватым, хорошим или плохим, только не тогда, когда тень на месте. Я чувствую…

— Оцепенение?

Его глаза обратились к моим, и я разглядела в них боль, которая тут же испарилась. Он будто немного открылся мне, позволяя мне заглянуть за дверь, а после захлопнул её.

— Что-то вроде того.

Небольшой комочек пюре спикировал с вилки на подбородок. И приземлился на мою грудь, мягкий и тёплый у моей обнажённой кожи. Его рука двинулась вниз, и я подумала о том, как он касался меня ранее. Воспоминание шевельнуло что-то в моём теле, то, о чём я предпочитала не думать.

Он решительно и грубо вытер пальцем картофельное пюре с кожи моей ключицы. А затем поднял его к моим губам.

— Последнее, — сообщил он.

Я не посмела ослушаться. Наклонив голову, я всосала его палец, слизывая картофельное пюре. Его ресницы дрогнули, когда мой язык коснулся его кожи, а уголки его глаз немного смягчились, но другой реакции он не выдал. Я проглотила.

— Габриель?

Его глаза снова похолодели, когда я произнесла его имя.

— Да?

— Что ты собираешься со мной делать?

Спокойствие, с которым он вернул мне улыбку, сделало ответ ещё более жутким.

— Ты закончила с ужином? Да? Тогда пора бы вернуться обратно в подвал.

Он спрятал нож в задний карман и ослабил ремни. Прежде чем я зашевелилась, он обвил рукой мою талию, помогая слезть со стола.

— Как лодыжка? — спросил он.

— Лучше, — ответила я честно.

Боль всё ещё была на месте, но она не простреливала мою ногу, когда я оказывала на неё давление. Всё же хорошо было иметь кого-то, на кого можно было опереться, спускаясь по ступеням подвальной лестницы. Я, хромая, шагала с ним, полунесущим меня к середине подвала.

Окно было укрыто деревянными досками, прибитыми со всех сторон. Он отпустил меня, и я схватилась одной рукой за стену.