– Давай, кляча, поднимайся!

Я дергал его за поводья, но он хрипел только сильнее, пнул его – не помогло.

Коня придется убить, чтобы не мучился. Ему все равно конец. Я бессильно опустился на землю – я всегда любил лошадей, а этот конь был моим любимцем уже много лет, и я вдруг почувствовал, что задыхаюсь. Солнце зашло за тучи, и такая тишина была вокруг, будто мы с ним одни в целом свете. Конь загнанно дышал – и я, сам не зная зачем, коснулся его раненой, неподвижно лежащей ноги. Кожа была теплая, под ней мелко дрожали мышцы, острые края кости изнутри упирались в плоть, пытаясь разорвать ее сильнее. Я обхватил перелом ладонями, меня словно что-то потянуло так сделать, как будто это могло помочь.

И тут произошло что-то странное. Края кости начали сходиться под моей рукой, как разводной мост, они двигались, прилаживались друг к другу. Я чувствовал, как собираются и встают на место мелкие костяные осколки, как сшиваются разорванные мышцы, как восстанавливаются сосуды и кровь снова начинает по ним течь.

Я отдернул руки. Конь, у которого в глазах только что стояли слезы, поднялся на ноги, сделал пару шагов и взглянул на меня, будто говорил: «Ну что, поехали?» А я все сидел, бессмысленно глядя на свои руки. Я чувствовал себя вымотанным, уставшим, кружилась голова, как будто все свои силы я отдал коню. В это невозможно было поверить, но именно это и произошло: я коснулся его ноги, и кость срослась.

Значит, хромой не врал, Сердце правда нашли. Дары вернулись – и один из них есть теперь и у меня. Я засмеялся трясущимся, взвинченным смехом.

Дар исцеления. Не войны, не драки, не меткой стрельбы, а дурацкого исцеления. Барс издевается надо мной. Я всегда так гордился своей силой, а мне достался дар, как у девчонки, от которого я еще буду слабеть каждый раз, как использую его. Лечить, слабея самому, – да кому такое нужно?

Но даже думать об этом у меня не было сил. Я с трудом поднялся на ноги, отошел подальше в чащу, привязал коня к дереву и уснул, подложив под голову сумку. Сквозь сон мне все казалось, что кто-то смотрит на меня из чащи, но я слишком привык спать в полном мрачных теней дворце, чтобы из-за этого проснуться.

Когда я открыл глаза, была глубокая ночь, почти утро. Я проспал едва ли не сутки. Ноги у меня до сих пор тряслись от слабости, и я решил: никому не расскажу о том, что случилось с конем, никогда больше не воспользуюсь даром, не буду чувствовать себя таким слабым.

Поднялся ветер – выл, стучал ветками деревьев, и, чем ближе я подходил к Пропастям, тем сильнее он становился. Еще издали я услышал: дела там довольно плохи. Оттуда неслись гневные, полные ненависти крики, звуки ударов, и я, спрятав коня в ближайшем лесу и оставив там же мундир, подобрался ближе.

То, что я увидел, на празднование победы было уж никак не похоже. Сотни людей занимались тем, что, кажется, пытались друг друга убить. На минуту я замер, а потом заметил неподалеку знакомые мундиры посланников и подошел к ним. В предрассветной полутьме никто на меня и внимания не обратил.

– Я вас уверяю: это ошибка! – кричал своим подчиненным кудрявый Олдус Прайд. Я видел его тайком, когда он пару раз удостаивался встречи с моим отцом. – Да, у него дар огня, но он и есть избранный! Генри спас нас всех, когда же до вас дойдет! Он не виноват в том, что случилось! И как бы все это ни выглядело, они с Освальдом не заодно!

Генри. Так же избранного назвал и хромой парень. Но если у него при этом еще и дар огня… Я чуть не задохнулся от гнева. Барс, наверное, с ума сошел, раз выбрал такого героя. Это было бы даже смешно, но по отчаянному голосу Олдуса Прайда я уже понял: он не лгал.

– А ведь как хорошо праздник начинался, да, соколик? – проскрипел рядом со мной какой-то дед. Он сидел на земле, обхватив себя за плечи, и раскачивался из стороны в сторону.

Я ему не ответил – слишком поглощен был своими мыслями. А что, если не все еще потеряно? Барс ошибся, вот и все. Надо просто выждать, а потом явиться в самый подходящий момент. Если этот Генри может уничтожать прикосновением, он чудовище, и место ему – в Цитадели. Неважно, что он сделал, главное – кем родился. Он хочет забрать себе мое место, мои подвиги, но я этого так не оставлю.

И я почувствовал, как мое сердце наполнилось ненавистью.

Меня зовут Эдвард, и я наследник трона волшебного королевства, но в этой истории героя из меня не вышло. Героем стал тот, кому было предназначено стать чудовищем и служить злу. Ну а мне, принцу, рожденному для славы, оставалось только…

А впрочем, обо всем в свое время. Устраивайтесь поудобнее, господа. Добро пожаловать в сказку, какой вы еще не слышали.

Каждый в королевстве знает: ветер – это великан. Он спит высоко в облачной постели и просыпается, если солнце или луна слишком ярко светит ему в глаза. Великан уверен: все, что он видит внизу, кем-то выстроено нарочно для того, чтобы его развлечь. Он никак не может дотянуться до всех чудесных игрушек под облаками – они ведь поставлены так далеко, чтобы он их не сломал, – и поэтому дует. Ему нравится смотреть, как все приходит в движение: раскачиваются качели, кружатся листья, поднимаются волны на воде. И он наблюдает за этим прекрасным зрелищем, пока не заснет снова. Великан – как ребенок, и никто не может ему приказать, куда дуть.

Почти никто. И почти никогда.

В этот раз он начал с того, что тронул листья дерева, тихо качнул их – и Генри проснулся. «Идет восточный ветер», – подумал он, и почему-то эта мысль была очень яркой, но потом Генри открыл глаза, вспомнил, где он, и все остальное вылетело у него из головы.

Было уже темно, но над Пропастями по-прежнему разносились песни, разговоры, топот ног, звон чашек и даже пиликанье какого-то музыкального инструмента. На месте победы над Освальдом начали веселиться, когда солнце стояло высоко. Сейчас было давно за полночь, но никто, похоже, не видел повода отправиться спать. Сам Генри почти сразу спрятался в эвкалиптовой роще, устроился в развилке между толстых веток и заснул, а теперь едва мог пошевелиться: все-таки дерево не лучшее место для сна.

– А ты выпей чаю и сразу взбодришься.

От неожиданности Генри чуть не свалился вниз, но вовремя ухватился за ствол. Скриплер сидел перед ним, держа чашку с блюдцем. На фоне дерева его было почти не различить, что для пня с глазами, конечно, неудивительно.

Отличить скриплеров друг от друга непросто, но этого Генри узнал. Среди верхних веток у него сидели светляки: живой, разноцветный обод. Корона, вспомнил Генри. Вот как это называется.

– Чай – лучшее начало дня, даже если день начинается ночью. – Пал, король скриплеров, поклонился с ловкостью, которой не ожидаешь от кого-то настолько деревянного, и торжественно вручил ему чашку.

– А вот им, по-моему, уже хватит. – Генри кивнул вниз, туда, где сотни человек никак не могли утихомириться. Скриплеры сновали среди них с чайниками и корзинами и по-прежнему кормили всех желающих. – Им бы выспаться, а они скачут, как ошалевшее стадо лосей.

– Герою не пристало быть таким занудой, Генри, – весело сказал скриплер. – Тебе еще много предстоит узнать о людях, а пока запомни вот что: веселье – неплохой способ побороть страх.

– Я уже достаточно знаю о людях, – фыркнул Генри и удобнее лег на ветку, глядя в усеянное крупными звездами небо. – Целых две недели с ними провел.

– Если до этого много лет никого из них и близко не видел, боюсь, двух недель маловато. – Пал взял у Генри пустую чашку и бросил вниз. Другой скриплер, сидевший, как оказалось, на ветке под ними, поймал ее и скрылся среди листьев, ловко переваливаясь на своих спутанных корнях. – Кстати, прости. Я оставил твой вопрос без ответа, а это невежливо. Мы перестали наливать им чай из чайных листьев еще пять часов назад. Перешли на успокаивающую липу и чабрец. А последний час наливаем только совершенно усыпляющий настой пустырника и ромашки.