Вожака стаи первым заметил Григорий. Он окликнул Федора, махнул мечом, призывая к себе. Таис оглянулась, удивленная: что, мол, еще такое?

Оглянулась и увидела огромную серую обезьяну с белыми кругами вокруг красноватых глаз. Вожак стоял на задних лапах перед поверженным трупом одного из животных и яростно ревел, стуча лапами себе в грудь. Видимо, только сейчас до него дошло, что не все гладко в его обезьяньем королевстве.

Крупные белые клыки выступали из его пасти далеко вперед, здоровенные пальцы заканчивались острыми длинными когтями. С таким встречаться было опасно, он на целую голову превышал средний человеческий рост. Одним словом, вожак обезьяньей стаи.

Остальные обезьяны, заслышав его горестный и злой рев, остановили грабеж, замерли, повернули к нему морды. Огромное множество обезьян, все еще продолжавших разорять деревню. До них вдруг дошло, что надо сражаться, а не воровать.

Еще ни разу в жизни обезьяны не встречали отпора, и потому на их мордах отразилось смешное и бестолковое замешательство. Они слышали призыв к битве, но не видели врага. Озирались и не могли понять, с кем сражаться.

А вожак между тем оборвал свой яростный призыв, потянул носом воздух, коротко рыкнул, опустился на четыре лапы и быстро направился к Федору и Григорию. В его намерениях можно было не сомневаться. Он желал уничтожить чужаков, осмелившихся восстать против стаи.

Впрочем, его боевой порыв продлился недолго. Едва вожак приблизился, Григорий ловким ударом снес ему голову. И тогда обезьянье стадо словно лишилось воли. Твари растерялись, забегали по грядкам, запрыгали по крышам, застучали лапами по ступеням.

К концу битвы появился Пушистик. Как обычно, он спустился с лесистого склона после охоты, но, учуяв кровь, коротко взревел и белым пушистым шаром кинулся в битву. Драться он умел, его прыгучесть, наглость и прыткость вдвойне превосходили обезьянью. Все-таки фрики были прирожденными убийцами.

Пушистик напугал обезьян окончательно. После того как первые несколько тварей пали жертвами его когтей, другие поторопились отступить. Они забрались на крыши, подальше от бушующего фрика, что-то возмущенно залопотали на своем обезьяньем языке и принялись выдирать пучки покрывавшей кровлю травы и кидать вниз, как будто это могло повредить беснующемуся хищнику!

Да он даже не замечал этих выходок! Он находился на пике вдохновения, он совершал убийства и наслаждался этим.

Битва подходила к концу, и стая все больше отступала к выходу из деревни, когда подключились местные жители. На дороге появилось несколько мужчин, вооруженных луками. В животных полетели не только стрелы, но и камни, палки и просто комья земли. В ход пошло все, что оказалось под руками.

Лишившись вожака, стая, которая все еще оставалась многочисленной, растерялась, и обезьяны решили убраться в свои леса, на восточные склоны гор, откуда они и явились. Опустившись на четыре лапы и задрав высоко хвосты, звери поспешили прочь.

Таис устало вытерла заливавший глаза пот, вздохнула и поискала глазами Федора.

Тот, целый и невредимый, стоял, опершись на поваленный забор какого-то огородика, и победно улыбался. Он перехватил взгляд Таис, довольно поднял брови, показал клинком на последних убегающих тварей, которых преследовал только злой Пушистик, и сказал:

– Мы их прогнали!

– Знай наших! – довольно улыбнулась Таис.

После нашествия стаи деревня выглядела просто ужасно. Развороченные огороды, поваленные заборы, убитые козы, куры и индюшки. Разбитая посуда и множество трупов животных. Такого количества мертвых обезьян Таис еще ни разу в жизни не видела. Впрочем, как и живых.

Стая, уменьшившаяся почти на треть, уходила вверх, и белые спины животных с редкими черными подпалинами скрывались под изумрудными кронами деревьев.

– Зря мы на них напали. Жрецы будут нами недовольны, – тихо проговорил высокий мужчина, державший в руках лук со стрелой. Он по-прежнему был готов стрелять и убивать, но уже сожалел о своих поступках.

Таис удивленно уставилась на него. Самый обычный рыбак: светло-каштановая короткая бородка, загорелое и обветренное лицо, две длинные продольные морщины на лбу и желто-серые глаза, словно окошки, в которые видно небо. На шее веревочка с неизменной иглой морского ерша – здешним символом удачи.

– Вы никогда не задавали обезьянам приличной трепки! – Федор подошел к рыбаку и пристально посмотрел на него.

Это был не вопрос, а утверждение, Федор знал, о чем говорил.

– Обезьяны – это священная пища священных животных, – устало проговорил мужчина. – Только семукам позволительно поедать обезьян.

– Какая разница, кто их убивает? – нахмурился Федор. – Нет ничего священного на самом деле.

– Не богохульствуй! – резко оборвал его мужчина. – Вам просто повезло, с вами семук. Он пожелал напасть на обезьян, и потому мы вступили в бой, приняв нападение семука за добрый знак. Но неизвестно, как посмотрят на это жрецы.

– Не рассказывайте им. Сейчас закопаем трупы, наведем порядок, и через два дня тут все будет по-прежнему. Никто и не узнает.

– Жрецы всегда все узнают. Им не обязательно рассказывать. Обо всех событиях их оповещают духи предков.

Федор только вздохнул в ответ, покачал головой, убрал клинок меча и сказал, что пора приниматься за уборку.

Таис сунула бластер за пояс штанов, оглядела пыльную деревенскую дорогу, повернулась и направилась к дому. Убирать трупы она не будет, даже если все здешние женщины займутся этой мерзкой работой. Она не рабыня островных мужчин, пускай сами трудятся. Хватит уже того, что Таис сегодня спасла нескольких деревенских малышей.

Интересно, как они там?

Чтобы попасть домой, пришлось миновать некрутой поворот, где пыльная дорога выходила на главную площадь, – такую же пыльную, выбеленную солнцем и просоленную океанскими ветрами. Каменный часовой стол, на котором в специальных выемках лежали камешки, отмечающие прошедшие дни, деревянные фигурки обезьян. Таис привычно насчитала шесть фигурок и вдруг пнула одну – ту, у которой с одного глаза слезла краска, так что морда казалась полуслепой.

Потом зачем-то прикоснулась к деревянной маленькой голове, теплой и шершавой. На ум вдруг пришла старая считалочка:

Какую странную и жестокую игру затеяли со здешними жителями жрецы? И неужели водить опять выпадет Федору и Таис?

Навигаторами для «Дракона» являлись все те же Настоящие деревья. Большую часть времени они обитали в центре управления кораблем, и их мощная корневая система погружалась в прозрачную емкость с Живым металлом, расположенную прямо в полу. Сине-голубой куб, в котором длинные коричневые корни находились в неразрывном симбиозе с плазмой.

Из плазмы вырастали два крепких толстых ствола с гладкой шоколадно-коричневой корой, множеством веток, листьев и мелких цветочков. Настоящие деревья оживляли центр управления, делая его воздух прозрачным, чистым и каким-то… настоящим, что ли. Воздух, которым можно было дышать бесконечно, который прояснял ум, убирал тревоги и заставлял сердце биться ровнее.

Благодаря то ли кристальному воздуху, то ли собственной интуиции Эмма почувствовала странную молчаливую угрозу, исходящую от умершей станции. Это не было ясной мыслью, скорее наваждением, мрачными воспоминаниями о темных коридорах и жутком вое.

У Эммы не было права голоса на совете «Дракона», ее никогда не спрашивали, как поступить. Она считалась почетной гостьей, не более того. Потому, когда тишину нарушил нерешительный Эммин голос, к ней не сразу повернулись.