Я не помнил, как закончил разговор с Филиппом. Кажется, он еще раз повторил мне фразу про реальные поступки мужа и внимание к собственным чувствам. Но я не мог. Все кусочки мозаики складывались в единую картинку, почти не имеющую противоречий. Я нужен живым, не желающим развода, но при этом воспринимающим свое отстранение от дел, как награду. А для этого нужна одна малость – доверие… Вот и вся любовь. Список реальных дел, по которым я могу оценить своего мужа как говнюка или как рыцаря в сияющих доспехах? Легко!

Чтобы не сойти с ума от мыслей, которыми ни с кем не мог поделиться, принялся записывать эти дела и раскладывать их, чтобы составить банальный список плюсов и минусов для принятия окончательного решения. Но каждый благородный жест, начиная с бегства со свадьбы… горчил из-за новых обстоятельств. Я обреченной мухой бился в паутине домыслов, фактов, собственных чувств и ощущений и понимал, что не в силах разорвать липкие путы. Когда в разумные доводы вмешивается неразделенная любовь … Что может быть хуже видеть в своем возлюбленном расчетливого подонка и искать оправдания всем его сомнительным поступкам? Но и закрыть на них глаза, уверяя, что все в прошлом – мешает разум и воспоминания о похожей на русские горки совместной жизни. Даже слабая надежда на то, что мы – истинные, кажется выдуманной. Теперь я не пью гормоны, а значит, мое обоняние не обмануть. Вдруг в его запахе я не различу тех самых, привлекательных для меня, четырех нот? Но… Он так и не отказался от фероблокаторов. Ради меня ли? Или ради того, чтобы не дать мне разувериться в нем и не подать на развод до нужного срока? Поддерживать во мне надежду на истинность, чтобы я не соскочил? И все ради плана открыть для себя дверь в высшее общество, «что не продается ни за какие деньги»? Так, кажется, мне было сказано в день знакомства? Цена холостяцкой свободы и бурного разрыва с бывшим – клубный пиджак и полагающиеся вместе с ним преференции? А риски для здоровья и возможные издержки давным-давно подсчитаны и учтены? Не потому ли родители хотели вернуть меня после того, как я оказался в больнице?.. Или махнуть на все рукой и действительно начать жить с чистого листа?

– Хави, – раздается за запертой на ключ дверью. – У тебя все в порядке? Хави!

Резко поворачиваю голову в сторону дрогнувшей под ударом кулака двери и невольно морщусь от боли в затекшей шее. Беглый взгляд на часы – ой, ничего себе, время летит!

– Я заснул, прости, – вскакиваю с постели, лихорадочно засовываю под подушку свои записи на мелких желтеньких листочках, в творческом хаосе раскиданных по одеялу, возвращаю ноутбук на прикроватный столик и ерошу волосы, чтобы хоть как-то придать своему облику заспанный вид. – Не получается бороться с быстрой усталостью, кроме как сном. Сейчас!

Совестливая часть моего сознания горько вздыхает из-за маленькой лжи «во спасение», но я не могу открыть истинных причин моего затворничества. Верно говорят: «многие знания – многие печали». Желание поскорее проверить неожиданные догадки и спасти свой брак от ненужных тайн и недоверия оказалось ящиком Пандоры, в который не стоило лезть даже с благородными целями...

Открываю дверь и натыкаюсь на беспокойный взгляд, при виде которого сердце сжимается, а душу еще сильней начинают рвать на части подозрения и противоречия. Господи, Колин, зачем ты однажды дал мне понять, что с легкостью можешь сыграть чувства, которых на самом деле не испытываешь? Почему я такой доверчивый и рад обманываться, стоит только подойти ко мне с лаской, а не со скандалом?

– Привет, – потираю глаза, прикрываю рот в притворном зевке и потягиваюсь.

– Профессор Морстен утомил тебя с отчетом? Неужели раскусил, что вчера я не все заполнил так, как надо?

– Что? – вот и еще один минус в копилку тех заметок, что я набросал в попытке разобраться с полученной от профессора, Луи, Тони и адвоката информацией. Подтверждение того, что муж с легкостью может утаить важные факты, а я не могу поймать его на этом.

– Когда ты на меня так смотришь, я начинаю думать, что убил и прикопал дюжину человек, – Колин пытается шутить, но добивается только того, что я отшатываюсь в ужасе, но он все равно оказывается быстрее, и вот я уже в кольце сильных рук. – Воробышек, прекрати. Ну, в самом деле. Ты вчера заснул, и я не стал раздевать тебя для тщательного осмотра, а в отчете написал, что твои кожные покровы и состояние половых органов в норме. Я зря пренебрег правилами?

Проклятье, ну почему, как только я слышу бархатные интонации в его голосе и позволяю к себе прикоснуться, так начинаю думать совсем не мозгами. Зачем дурацкое сердце стучит так сильно, губы сами складываются в улыбку, а телу хочется прижаться потеснее и потереться о мужа бедрами, даже когда нас не окружает дурман запахов… Нет! Нельзя поддаваться обаянию и собственному желанию выкинуть все подозрения на свалку, но и бросаться обвинениями, пока нет железных доказательств – тоже. И где взять душевные силы, чтобы лгать в глаза тому, в кого отчаянно влюбился?

====== Глава сороковая ======

– Не говори ерунды, нормальный у меня взгляд, – отвожу глаза. – Тебе показалось.

– Ты какой-то бледный и напряженный. Кошмар приснился? – одна из ладоней Колина ложится мне на шею и начинает мягко растирать ее. Ойкаю и шиплю от неожиданной боли, пронзившей затекшую мышцу. – Я бы сказал, что ты не спал, а просидел несколько часов, скрючившись за компьютером. Тебе нельзя напрягаться.

– Просто неудобная поза и подушка, – протестую из-за того, что мне ни на йоту не поверили. – Отпусти, само пройдет…

Муж удивленно вскидывает брови, но из объятий, к счастью, выпускает. Господи, мне надо успокоиться и вести себя естественно, иначе мои секреты очень сильно раскроются…

– Голова болит?

– Тут просто душновато, – подскакиваю к окну, поднимаю подвижную раму и высовываю голову в окно. Ой, а на улице-то как хорошо. С наслаждением вдыхаю свежий воздух и стою, не шевелясь с полминуты. – Вот потому и спал плохо. Мне нужно прогуляться и все пройдет, как считаешь?

– Считаю, что тебе не стоило ворошить прошлое, Ксавьер. И скрывать это неумелым враньем, – сердце обрывается, когда я, обернувшись на голос, переживаю «дежавю» – Колин держит в руках один из желтых листочков.

– «Фицрой и Сторм – сообщники?» – читает он вслух, а я зажмуриваюсь от ледяного взгляда, который он на меня бросает.

– Не надо…

– Ну отчего же, – слышу, как под весом альфы скрипит кровать. – Весьма познавательное чтиво. Вот, например «К.С. хотел заполучить членство в «Меркуриз» и из-за этого выбрал меня в мужья». Или еще прекрасное: «Ф. держал К. на химическом привороте, или это была их вынужденная мера, связанная с тем, что им требовалось спровоцировать мою болезнь?» … А, вот еще... «не дал мне развод, поссорил с родителями…изолировал от внешнего мира, чтобы затянуть и развалить судебное дело»…

– Пожалуйста… – в устах мужа все мои «разумные» доводы превращаются в какой- то шизофренический бред, и я умираю от охватившего меня стыда за эти писульки… Я вцепляюсь в подоконник, потому что коленки подкашиваются от не пойми откуда взявшейся слабости. – Это…

– Это аналитика, я понял, – с издевкой произносит муж. – Только ты всю структуру порушил, запрятав бумажки под подушку. Иди сюда, будем расставлять все по порядку. Или струсишь?

– Я не знаю, что на самом деле происходит! – срываюсь на крик. – Издевайся сколько угодно, но я ничего не знаю ни о тебе, ни о твоих мотивах, ни о том, что происходит с раскрытием дела о вторжении и судом. Я только и слышу: «тебе нельзя волноваться», «всему свое время» и прочую чушь. Как мне понять?!!

– Ну как же, не знаешь. Ты вон как бойко все нарисовал. Сам придумал или с кем посоветовался? – презрительно усмехается, услышав ответ. Бросаюсь к кровати, чтобы выкинуть весь этот бред, но меня попросту отбрасывают одной рукой точнехонько на кресло. – Нет, мой драгоценный «номинальный член клуба Меркуриз», нельзя к проделанной работе относиться с таким неуважением. Сиди и слушай, Ниро Вульф* местного масштаба.