Преподаватель почему-то опаздывал. Уже прошло пол-урока.

— Очкарик идет! — раздался предостерегающий крик от двери.

Моментально все уселись на места, воцарилась тишина. Старший группы браво отрапортовал инженер-майору.

— Итак, газораспределение M-25-го. Посмотрим, как тема усвоена… — Инженер-майор нацелился очками в журнал, выбирая по списку очередную жертву.

Они изучали мотор М-25, тот самый, что стоит на истребителе И-16. Сами не знали, зачем изучали, ведь на практике пока что не дошли даже до легкомоторных самолетов.

Вадим пробегал глазами страницы конспекта. Тревожное, сосущее предчувствие, что его сейчас вызовут, овладело нм.

— Курсант Зосимов.

— Я!

Он пошел к учебному мотору, установленному на железной треноге в углу класса. Другие с облегчением вздохнули.

Добрая школьная привычка готовить уроки на совесть сохранилась у Вадима и в армии. Материал он знал хорошо, говорил складно, умело пользуясь своим довольно обширным словарным запасом. Слушая его ответ, инженер-майор поощрительно кивал головой.

Следующим был вызван Костя Розинский. Лицо у него до последнего квадратного миллиметра засеяно рыжими, ячменными веснушками. Он ленив на редкость, за что получил прозвище Шкапа, то есть кляча. Трудно поверить, что такой безразличный ко всему на свете, тщедушный паренек был чемпионом области по боксу в весе мухи, но его земляки из Мелитополя свидетельствуют, что это правда.

— Ну-с? Молвите вы сегодня хоть слово? — прервал инженер-майор слишком затянувшееся молчание.

Костя переменил наклон головы — с левого плеча на правое, но рта не раскрыл.

— Что же, прикажете двойку ставить?

Прозвенел звонок на перерыв, но он не выручил ни Костю Розинского, ни других курсантов шестнадцатой группы. Инженер-майор решил:

— Полчаса и так проболтались, пока я был занят в учебно-летном отделе. Будем заниматься без перерыва.

Мучительно протекал второй урок, на котором инженер-майор продолжал свирепо спрашивать. До звонка оставалось минут двадцать, когда вдруг завыла сирена: тревога!..

Курсанты вскочили.

— Выходи! — воскликнул преподаватель, недоуменно пожимая плечами.

Осенью, в период сильных песчаных буранов, внезапно налетавших из соседней пустыни, курсантов часто поднимали по штормовой тревоге; на аэродроме они руками удерживали легкие тренировочные самолеты УТ-2 ^[2], чтобы их не расшвыряло. А какая теперь тревога? Не штормовая, потому что на дворе штиль. И, конечно, уж не боевая — до фронта отсюда тысяча километров, ни один бомбардировщик не долетит.

Сирена по-волчьи завывала. Появившийся у подъезда учебного корпуса Чипиленко строил курсантов всех групп в одну колонну. Наскоро подровнял строй, скомандовал:

— Направление на аэродром. Бегом марш!

Все-таки что-то случилось на аэродроме. Курсанты наддали ходу. Отставший Чипиленко с инженер-майором шли далеко позади.

Притрушенный снежком, гладкий, без следов самолетных колес, простирался аэродром. На окраине шеренгой стояли легкомоторные самолеты — как ласточки, усевшиеся на проволоке четким рядком.

У самолетов хлопотали механики. Поодаль расхаживал, заложив руки за спину, командир эскадрильи капитан Акна-зов, самый старший и самый строгий, судя по его недоступному виду, начальник. Хозяин в эскадрилье и во всей округе, ибо ничего, кроме маленького гарнизона, в степи больше нет.

На аэродроме командование над курсантами захватил инженер эскадрильи.

Выждав минуту-другую, приблизился к строю капитан Акназов. На его лице блуждала холодная усмешка человека, уверенного в своей силе и власти, умевшего при любых обстоятельствах сохранять спокойствие.

Правая бровь приподнялась вверх, когда он заговорил:

— Товарищи курсанты, мы передаем десять самолетов в другую эскадрилью. Так нужно. Вылет задержан исключительно из-за того, что машины грязные. Сейчас инженер распределит вас по экипажам, и вы поработаете на материальной части.

Он козырнул инженеру, больше ни слова не сказав. Заложил руки за спину и пошел куда-то.

Уважение и оторопь читались в курсантских глазах. Экий он человек, капитан Акназов: показалось ему, что самолеты грязные — отставил вылет, сказал одно слово — всех курсантов сорвали с занятий, ломая святейшее расписание.

Когда работа уже шла полным ходом, наконец, притопали на аэродром инженер-майор и Чипиленко. Инженер-майор был не просто преподавателем, а начальником учебного цикла самолет — мотор. Подойдя к Акназову, он стал ворчливо доказывать, что срыв занятий отрицательно скажется на выполнении учебной программы, на теоретической подготовке курсантов и так далее.

Капитан смотрел на начальника учебного цикла насмешливо.

— Верно, обошлось бы дело без их помощи, — сказал он, прерывая на полуслове инженер-майора. — Я решил вызвать курсантов по тревоге, чтобы они не забыли окончательно о существовании аэродрома и самолетов. А то они скоро присохнут у вас там в классах. Надо же им хотя бы пощупать иногда настоящие самолеты, если летать пока не на чем.

После этого инженер-майор прикусил язык.

Зосимов и Булгаков работали, конечно, вместе, на одном самолете. В этот же экипаж назначили и Костю Розинского, который даже при всем своем старании не мог угнаться за товарищами и накликал на себя постоянные насмешки Вальки Булгакова.

— Пошел бы ветоши принес, пока мы тут трем, — сказал Валька.

Розинский поплелся в сторону каптерки, около которой собрались механики.

— Быстрее, Шкапа, кнута на тебя нет!

Костя принес ветошь.

— Теперь за бензином сходи, а то этот в ведерке уже, вишь, какой грязный.

— Сам сходи! — огрызнулся Костя.

— Тише, Шкапа! Настоящая шкапа не должна разговаривать.

Выплеснув из ведра черную маслянистую жижицу, Костя пошел за бензином. Оглянулся, показал зубы в добродушной улыбке.

— Давай, давай, не оглядывайся! Гони вскачь! — крикнул Булгаков.

Он стоял на коленях, протирая снизу крыло, прерывисто дышал. Вадим смывал маслянистые потоки на капотах мотора.

— Мне бы его выделили на неделю таскать какое-нибудь барахло, я бы его погонял, — сказал Булгаков, имея в виду того же Розинского. — А вообще Костя отличный парень, мы с ним давно знакомы.

— И боксер, — отозвался Вадим, в его голосе прозвучало уважение.

— Чемпион области, — подтвердил Булгаков. — Я видел его на ринге; знаешь, как он укладывал своих противников? Дай боже!

Некоторое время они работали молча, с ожесточением оттирая примерзшие кое-где серые пятна. От самолета пахло бензином и эмалитовой краской. Самолет подрагивал от толчков, как лошадь, от малейшего прикосновения к ручке в кабине шевелились руль высоты на хвосте и элероны на крыльях… Взобравшись на центроплан, Зосимов и Булгаков склонились над кабиной голова к голове, разглядывали приборы, стрелки которых застыли на нулях. Тоска, жгучая тоска закрадывалась в курсантские души. Кто однажды поднялся в воздух и почувствовал себя пилотом, того от авиации не отвадить, можно только силком отодрать, как доску от забора.

Вскоре к машинам пришли летчики-перегонщики. Капитан Акназов разрешил вылет.

Инженер эскадрильи встал перед шеренгой самолетов и завертел в воздухе снятой с руки перчаткой — сигнал запускать. Моторчики зарокотали почти одновременно. Все вместе они наделали изрядно шуму.

На рулеже самолет УТ-2 положено сопровождать. Вадим взялся за кончик левого крыла и побежал, когда самолет двинулся к старту. Вадим помогал летчику разворачивать машину, придерживая, когда было нужно, крыло. Не остался без дела и Валька Булгаков: он подскочил к соседнему самолету, бесцеремонно оттолкнул курсанта, сам уцепился за крыло. Десять счастливчиков, которым досталось проводить машины на старт, возвращались, горделиво улыбаясь, сплевывая перемешанную со снегом пыль, хрустевшую на зубах.

Легкие, стремительные машины взлетали парами. Огибая круг над аэродромом, строились. И вот птичьим клином пролетели они над толпой курсантов, набирая высоту, заскользили вдоль стены дымчато-серых гор.