Жалостливо запищала во сне маленькая Света. Кутая на ходу детей в одеяло, Вадим пробирался к выходу.

Погас свет: выключили на подстанции, опасаясь пожара. Жильцы теснились уже на лестнице. Два этажа всего, а какими бесконечными кажутся деревянные лестничные марши! В темноте раздался панический крик женщины. Заголосили, не выдержав, другие.

— Тихо, бабы! — прогремел с верхней площадки сильный бас.

И оттуда же, сверху, прорезал темень луч карманного фонарика.

Дом качало, пока люди выскакивали. Потом толчки прекратились. На снегу темнела растрепанная, стонущая, жалкая людская толпа.

Минута-другая покоя. Мужчины стали забегать в дом, чтобы выхватить оттуда побольше теплых вещей. Вадим тоже сбегал, вынес два полушубка, ватное одеяло.

А толчков нет и нет. Может быть, конец землетрясению?

— Пойдемте, а то детей заморозим… — послышался голос.

Начали заходить в дом. Но не успела захлопнуться последняя дверь, как опять затрясло с новой силой. Опять пришлось хватать детей и выскакивать на улицу — очень уж страшно трещал деревянный дом.

Так повторялось несколько раз.

Под утро совсем обессиленные жильцы крепко уснули в своих квартирах. Никто, наверное, не слышал нового колебания почвы. Варваре приснилось, что дом сделался вагоном-теплушкой и поехал куда-то, мелко подрагивая. Возможно, стрелочник не перевел свои стрелки, как надо, но вагон вдруг наскочил на какое-то препятствие, и страшной силы удар остановил его. Крушение!..

Варвара открыла глаза и увидела на потолке большую извилистую трещину. Стулья попадали набок, пустая Светкина люлька отъехала от двери, воздух в комнате был насыщен пылью. Прижав малышку к себе, Варвара укрылась одеялом с головой…

Этот последний в серии толчок был самым сильным. Утром, выйдя на улицу, люди увидели, что на некоторых домах не осталось дымовых труб — развалило.

Варвара заторопилась в лазарет. Убежала, не позавтракав. В комнате и в кухне такой разгром после землетрясения, что не до завтрака.

Вадиму надо было засучить рукава да приводить в порядок свое жилище.

Лишь поздно вечером вернулась Варвара, смертельно усталая. Сразу прилегла. Руки у нее были желтыми от йода. Перехватив мужнин взгляд, устремленный на ее руки, она сказала:

— Не размылась как следует. Восемь родов приняла… преждевременных.

IX

Отпуск Вадим взял без выезда из гарнизона. Время тоже не лучшее в году: март — апрель. И все потому, что неожиданно коварная болезнь завернула в их семью. У Вари стали болеть ноги, распухли в суставах, нельзя было спокойно шагу ступить. Вадим заставал ее сидящей на кровати, массажирующей утолщение повыше ступни и… плачущей. "Полиартрит", — произнесла она однажды страшное слово, как приговор. Вместе они листали толстый томик терапевтического справочника и не находили утешительного совета. "Если бы жили на западе, можно было бы поехать, например, в Одессу, подлечиться — там целебные грязи. А отсюда разве поедешь с семьей?" — так сказала Варя. И больше они к этому разговору не возвращались — сильная натура Варина не терпела нытья. Временами ей становилось чуточку лучше, она говорила, что дело, кажется, уже совсем наладилось.

Вместе с полковым врачом Вадим хлопотал о путевке в Одессу. Далеко не всегда она есть, такая путевка, тем более что не для самого летчика, а для его жены. Пока шла переписка, знающие люди, надоумили: "Да поезжайте вы, Варвара Александровна, в наши горы, в местный санаторий. Там, говорят, совсем безнадежных ревматиков на ноги подымают! Санаторий, конечно, не ахти: несколько деревянных домиков, пять человек медперсонала, ко вода и грязи такие, каких на материке не сыскать". Вадиму приходилось видеть с воздуха тот курорт. Запомнилась какая-то странная лужа — не замерзающая среди снегов — и над нею пар, будто тучка на привязи. Тогда не обратил особого внимания.

Поехала туда Варя. Подполковник Богданов дал свой "газик", чтобы ее отвезти в горы. Вернувшись, шофер сказал, что доехали нормально, хотя дорога не приведи господь. Больше никаких известий не было. Начиналось весеннее подтаивание рек и озер вперемешку с метелями.

В такое время даже почтовая связь с маленькими населенными пунктами прерывается.

Оставшись с детьми, Вадим быстро освоился с домашней работой. Он и при жене ее не чурался. Зажил с ребятами неплохо. У соседок своих дел хватало, они помогали советами. Вадим же сам ходил на рынок, варил, жарил, комнату убирал. Днем надо было возиться с детьми, особенно с маленькой Светой, которая без мамы частенько капризничала. Вечером, когда дети уснут и на кухне пусто, Вадим клал перед собой раскрытую "Книгу о вкусной и здоровой пище" и начинал священнодействовать на двух керогазах.

Борщ получался преотлично. А чего, собственно говоря, сложного? По книге, как по нотам! И капустка Вариной засолки особый вкус навару придавала. Рассол такой, что брось в него кусок мяса и вари, больше ничего добавлять не надо. Первая партия котлет получилась, правда, неудачной. Забыл посолить! Зажарились такие пухленькие, румянокоричневые. Наташа первой попробовала и тут же выплюнула — трава травой! Светка потом, подражая старшей сестрице и заливаясь смехом, выплевывала все подряд, что бы ей ни сунули в рот. Как было исправить такую поварскую ошибку? Вадим придумал: приготовил крутой рассол и слегка проварил в нем котлеты.

Ранехонько он вскакивал и бежал на базарчик. В это время можно было свежей рыбки купить, кусок медвежатины, молока. Перед завтраком выводил детей на получасовую прогулку: аппетит нагулять. Сам в это время делал зарядку. Около своей поленницы раздевался до пояса наголо, обливался холодной водой. Наташа поливала ему на спину остатки воды из ведра — у самой у нее при этом бегали мурашки. Кроха Светка с серьезнейшим видом подавала папе мохнатое полотенце. Обе восхищались папой.

Так проходили дни. Катались на санках (папа хорошо бегал в упряжке), лепили снежную бабу, кормили курочек, носили в дом дрова, топили печь. После обеда строгим голосом объявлялся "мертвый час" для Наташи. А Светочку надо было поносить на руках и помурлыкать ей песню: "Где же вы теперь, друзья-однополчане?..", и она засыпала.

Большая печь-голландка, покрытая листовым железом, гудела. Березовые дрова пламенели жарким огнем. Вадим курил, пуская дым в открытую топку, рассеянно смотрел на огонь и думал о Варе.

Вот человек встретился ему на жизненном пути — Варя… Удивительный человек по красоте душевной, милый-милый друг. Их встреча в последний год войны, женитьба — все получилось так быстро и естественно, будто это давно предопределила судьба. Тогда он даже не осознал, не понял, какое счастье ему досталось — слишком много было восторга. Со временем открывал все больше достоинств в характере жены и все сильнее влюблялся в свою жену.

Вспомнил: когда поехали в загс регистрироваться, Вадим неожиданно для самого себя попросил Варю: "Не меняй фамилию на мою, останься навсегда для меня Пересветовой". Так и было сделано. И до сих лор, хотя прошло ужо лет семь, он всякий раз испытывает необъяснимое, радостное волнение, когда слышит фамилию жены у нее на работе. "Позовите Варвару Александровну Пересветову!" — певуче крикнет какая-нибудь сестричка. А у него дух захватывает…

Где ты теперь, дорогая Перссветова, и как тебя выручить? Завтра — десятое апреля, встречать надо, но как это сделать, если теперь — самая беспутица? Посылали "газик" — вернулся, проехав едва ли пять километров, аэродромный тягач снарядили (командир ОБАТО, добряк, уж взял такой грех на свою душу), но и мощный тягач с тремя ведущими осями спасовал. Косогоры снега, выросшие за зиму на дороге, были подернуты ледовой коркой — панцирь прочный, но машину не держал, колеса проваливались и сколько бы потом шофер ни газовал, они вертелись без толку, как детские игрушки. Проснулись, зашевелились под снегом ручьи и речки, в некоторых местах в податливом грунте вулканического происхождения образовались широкие размывы. Съедешь в такую мякоть — никаким буксиром не вытащат. Ходил Вадим на поклон к Богданову. Яков Филиппович обещал запросить с материка вертолет, но надежд на это было мало — оба прекрасно понимали. Вертолет бывал еще редким гостем на отдаленном аэродроме.