Правда, другие коммунисты Зосимова поддержали. "У нас же обожают критику… — мысленно иронизировал Булгаков. — Особенно когда она направлена в кого-нибудь другого".

Много раз переписывал капитан Зосимов свой рапорт о переводе в другую эскадрилью. Правильно ли поступает он, уходя в сторону, когда, казалось бы, надо бороться? Против души, но вообще-то все тут правильно. Эскадрилья ведь армейский коллектив, и затевать спор заместителю с командиром не годится. Это было бы не по правилам военной субординации. А кроме того, дело уже сделано. Как ни хорохорится Булгаков внешне, а сам же крепко задет за живое. Тактическую подготовку в эскадрилье он перестроит наверняка. Во время разговоров и споров Вадиму удалось заронить некоторые мысли в сознание Булгакова, и доброе зернышко непременно прорастет — можно не сомневаться.

Вадим знает Вальку Булгакова лучше, чем кто другой.

Капитан Зосимов засунул в планшет небольшой листок бумаги и направился в штаб полка. Понес он свой рапорт, но ему очень хотелось, чтобы командира полка не оказалось на месте. И когда он узнает, что Богданова действительно нет (улетел куда-то), ему станет немного легче. Хотя возврата нет и быть не может. Не сегодня так завтра, а может, через неделю рапорт капитана Зосимова все равно ляжет на стол командира полка.

VII

Как поступит человек, когда к нему в дом ломятся без стука и с неизвестными намерениями?

Что остается делать, если в воздушное пространство над мирной землей врываются иностранные реактивные бомбардировщики? Если многократные предупреждения не действуют? Если кто-то читает очередную мидовскую ноту с наглой улыбкой, развалясь в кресле, задрав (по общепринятой у них привычке) ноги на стол?..

На рассвете иностранный реактивный самолет изменил курс, уходя на юго-восток. А до этого ночью он пролетел наискось над материком и полуостровом, продержавшись над нашей территорией в общей сложности около девяти минут.

Капитану Зосимову приказали немедленно занять боевую готовность. Только успел летчик сесть в кабину, пристегнуться, подсоединить нужные шнуры и патрубки, как тут же стегануло по радио:

— Триста сорок второму — воздух!

Выруливая на полосу, Вадим успел заметить, что к своему самолету бежит, застегиваясь на ходу, Булгаков.

"Значит, Булгакова также посадили в готовность, и это хорошо…" — подумал Вадим. Последний обрывок земной мысли утонул в громе реактивного двигателя. Истребитель рванулся вперед, с креном ушла под крыло земля. Все земное осталось внизу и как бы перестало существовать. Впереди по курсу и по времени было только небо, где тот же человек живет уже другими мыслями и по другим законам.

Пара истребителей, вылетевшая на перехват самолета-нарушителя, шла, форсируя двигатели, и все-таки сближалась с целью медленно. У реактивного разведчика тоже хорошая скорость.

Это понимали там, на КП, где над планшетом трудился в поте лица штурман наведения и куда уже примчался на своем "газике" подполковник Богданов, как только услышал, что цель — реальная.

Это испытывал сейчас и капитан Зосимов. Он выжимал из МИГа все силы, готов был загнать его, как загоняют лошадь в азартной скачке. Ему не хватало скорости, и он с раздражением отвечал на вопросы штурмана наведения, кислородная маска мешала ему плюнуть со злости.

— Триста сорок второй, цель выполняет левый разворот, — предупредил штурман. — Возможен ее уход с курсом сорок-пятьдесят градусов.

"Ага, он загибает вон куда…"

Если шпион станет уходить на северо-запад, так сказать, напрямую, то это облегчит задачу перехватчиков.

Штурман велел подвернуть влево покруче. Понятно, понятно: нарушитель идет по дуге, а перехватчиков пускают прямо по хорде. Теперь встреча будет наверняка.

Пушки у Вадима сняты с предохранителей…

По радио нередко называют позывной Булгакова — триста сорок один. Видать, Булгаков давно взлетел и уже где-то поблизости. Хотя нет… Судя по последним командам штурмана наведения, триста сорок первого держат в другом квадрате — на тот случай, если нарушитель ринется туда. Но туда он не пройдет, это уже ясно.

В эти решающие секунды в сознании Вадима, подобно электронным импульсам, проскочили встречная и ответная мысли. На земле это, возможно, потребовало бы раздумий, а тут, в небе, в острой динамике перехвата решение созрело мгновенно.

— Подведите ко мне триста сорок первого, — попросил Вадим.

И штурман наведения и Богданов поняли его правильно.

— Триста сорок первого вывожу на вас, — передал штурман наведения.

И вскоре слева обозначился маленький, будто учебный макетик, МИГ-17. Это был Булгаков.

Идея Вадима сейчас выражалась математически краткой и логически обоснованной формулой. По возвращении на землю ее можно будет в спокойной обстановке расшифровать, развернуть, и тогда она обретет смысл человеческих рассуждений примерно такого плана.

Истребители на форсаже режут небесный пласт, пушки сняты с предохранителей, с минуты на минуту впереди справа должна показаться цель. Ее пока что не видно, но мысленно она уже угадывается именно такой, каким и должен выглядеть У-2. Это нарушитель спокойствия и законов, проявивший свои неприятельские намерения над советской землей. Во что выльются результаты его черной работы, пока неизвестно, а они могут быть весьма пагубными. Откровенный враг, он не должен уйти безнаказанно.

Воздушный бой всегда опасен, и вместе с тем он венчает славой победителя.

Право первого удара принадлежит тому, кто, исполняя долг службы, вылетел на перехват.

Вадиму очень хотелось самому атаковать самолет-нарушитель. На его долю выпал редкий в мирное время случай провести бой и отличиться. Но неподалеку в небе был Валька Булгаков, которого Вадим считал более сильным, более удачливым воздушным бойцом и который являлся таковым на самом деле. Булгаков не упустит врага и не промахнется. Главная же цель всего вылета по боевой тревоге в том, чтобы обязательно перехватить нарушителя государственного воздушного рубежа.

Судьбе своей наперекор пошел Вадим. Но об этом он даже не задумался, об этом когда-нибудь на земле, при случае…

Командный пункт тем временем выводил вперед уже триста сорок первого. В предчувствии настоящего воздушного боя, без всяких там условностей Булгаков сразу же проявил характер и хватку боевого летчика. Выполнял все маневры, продиктованные штурманом наведения, с точностью автомата. Ему только скажут: разворот на курс такой-то, он тут же крен заваливает, орет: "Выполняю!"

А штурмана наведения слышно все хуже и хуже: далеко ушли истребители. Внизу сплошной слой облачности, под ним — берег океана. Повыше, вровень с МИГами, бродят редкие бесприютные тучи, пригожие для маскировки. Может быть, в них и скрывается шпион: из одной вылетит — в другую залетит.

Временами радио глохнет совсем, слышен лишь треск в наушниках.

Упустили нарушителя… Неужели упустили, черт возьми?! Булгаков не мог с этим смириться.

Он приказал Зосимову:

— Вернись на хорошую слышимость. Преследовать нарушителя буду я.

Это, пожалуй, единственное, что можно было придумать в подобной обстановке.

Самолет Вадима отвалил влево и мгновенно пропал из видимости. Вадим вернулся до того рубежа, на котором была устойчивая слышимость. Встал в вираж. Кружил и кружил с малым креном, передавая Булгакову команды с КП, дублируя его доклады.

А Булгаков, оставив на полпути самолет Вадима, продолжал погоню.

Внезапно он получил через Вадима команду энергично довернуть влево — наверное, цель сманеврировала. Потом ему велели подобрать высоту, еще метров пятьсот. Штурману наведения все было видно на экране локатора, он-то знал, что командовал.

На глазах у Булгакова из облака вынырнул разведчик У-2. Прямые крылья с подвешенным снизу мощным реактивным двигателем и нитка дыма… Улепетывает на полном газу.