– Если хочешь знать мое мнение, то Глеб – это типичный неудачник. И без тебя он оказался никем. – Раиса Захаровна поправила прическу и еще больше выпрямила и без того ровную спину. – Кто ему доставал импортные шмотки? Кто дарил дорогие подарки? Кто, в конце концов, помогал ему учиться? Все ты, Володенька.

– Не выдумывай. – Володя долил чаю себе и ей. – Он мне тоже немало помогал. И, по правде говоря, Рита у меня появилась благодаря ему. – Он развел руки в стороны, словно предлагая рассмотреть себя хорошенько. – Без Глеба на меня ни одна девчонка не клюнула бы.

– Ой, не смеши! На него, без роду без племени, бабы бросались? А ты, сын доктора наук, – Раиса Захаровна торжественно подняла указательный палец, – сын самого академика Соколова, был тенью какого-то хулиганистого оборванца? – Ее голос дрогнул, на глаза навернулись слезы. – Ты тогда еще жизни не знал и принимал за чистую монету все, что тебе Глеб вдалбливал: мол, без него у тебя и девушки быть не может.

– Я понял, что сегодня у нас разговора не получится. – Володя встал из-за стола. – Еще раз спасибо за угощение. Во, сыт по горло! – Проведя по горлу ребром ладони, он направился к двери.

Ему очень хотелось поскорее вырваться из душной полутемной квартиры и оказаться на улице, чтобы вдохнуть свежий воздух.

– Сынок, – жалобно протянула мать, – что же это получается? Этот негодник тебя без зубов оставил, а ты к нему на поклон пойдешь?

– Зубы я новые вставил и пятнадцать лет не вспоминаю о них. – Володя завязал шнурки на туфлях. – А то, что он мне тогда по морде дал, так это за дело. Он был прав, и мне на него сердиться не за что.

– Ой, вы только посмотрите, какие мы благоро-одные! – Раиса Захаровна всплеснула руками. – Иди, иди к своему Глебу! Только не говори потом, что я тебя не предупреждала!

Володя подумал, что даже в этот момент мать не утратила грациозности: взмах ее рук был не менее эффектным, чем у актрисы на сцене. Он снова почувствовал, что задыхается.

– Не волнуйся, мам, – буркнул он. – Все будет хорошо.

– Хорошо? Ох, сердцем чую, этот негодяй втянет тебя в какую-нибудь историю. Кажется, у меня давление поднялось.

Раиса Захаровна приложила кончики пальцев к вискам. Володя еще раз отметил про себя красоту ее жестов и улыбнулся.

– Пока! – Он чмокнул мать в дряблую щеку. – Созвонимся.

– До свидания, мой мальчик.

Стоя в дверях, Раиса Захаровна провожала спускающегося по лестнице сына глазами. Лицо ее было недовольным и злым. Она всегда сердилась, когда кто-то поступал наперекор ее воле.

Володя прекрасно знал это и, скрывшись из виду, наконец-то перевел дух. Впрочем, настоящего облегчения он не почувствовал. Он не мог понять, что его гнетет, но слова матери и ее предостережения растревожили его. Стало казаться, что встреча с Глебом и в самом деле приведет к беде. Но ощущение было настолько смутным и неясным, что ему удалось затолкнуть его поглубже, в дальний уголок сознания.

Как часто мы прячем от себя именно то, что нужно оставить на поверхности, над чем следует подумать! Как часто убираем с глаз подальше то, на что не хочется смотреть! Нам намного приятнее окунуться в сладкие грезы. Все хорошо, все в порядке, все под контролем… Хотя глупо ведь не обращать внимания на занозу в пальце. Если ее не вытащить вовремя, она загноится и напомнит о себе, когда ты не будешь к этому готов.

Володя свою занозу предпочел игнорировать. Он не хотел думать о том, что причиняло боль или волновало сердце. Он хотел жить легко, не обременяя себя ничем. Ведь жизнь так коротка!

Дети уверены, что если спрятаться с головой под одеяло, то воображаемое чудовище их не заметит. А их родители считают, что проблемы не существует, если делать вид, что не знаешь о ней. Ну и стоит ли тогда набираться жизненного опыта?

Кроме адреса тетки, где когда-то жил Глеб, у Володи не было других координат, поэтому он направился именно туда. Он зашел в подъезд, где не был пятнадцать лет, и картинка перед глазами поплыла – такое с ним иногда случалось от запахов, вызвавших сильные эмоции. С этим подъездом у Володи было связано множество воспоминаний: сигареты, дружеские откровения, вино из горлышка и, конечно же, первая любовь. Он прикоснулся к батарее, выкрашенной синей краской. Казалось, ее не обновляли с тех пор. Володя попытался нащупать под слоем новой штукатурки надписи, когда-то выцарапанные ключами. Не получилось. Это ведь все равно что надеяться увидеть в зеркале себя молодого, пышноволосого, ясноглазого. Что было, то прошло, а что прошло, то не повторится. Нельзя войти в одну реку дважды.

Грустно усмехнувшись, он присел на батарею, как в былые дни. Внезапно нахлынули воспоминания, много лет спавшие в отдаленных уголках сознания. От странного чувства в груди хотелось то плакать, то смеяться. Казалось, вершитель человеческих судеб привел его сюда, чтобы он мог что-то исправить. Или чтобы показать, что Володя упустил.

Дверь распахнулась, и в подъезд ворвались мальчишки. Они не заметили человека, сидящего на батарее, и шумной гурьбой, словно стайка воробьев, пронеслись наверх, болтая о чем-то своем. Когда гомон стих, Володя, справившись с ностальгией и неожиданным комом в горле, встал и, чуть задержавшись на первом этаже, словно не решаясь переступить некую незримую черту, поплелся вверх. С каждой ступенькой он приближался к разговору, к которому, похоже, все еще не был готов. Оказавшись на нужном этаже, он замер перед дверью, не осмеливаясь надавить на кнопку звонка.

Размышления Володи были прерваны щелчком замка. Если бы в открывшейся двери он не увидел тетю Таню, то, скорее всего, так и не решился бы позвонить, но теперь отступать было поздно. Да и некуда.

Не придумав ничего лучше, Володя откашлялся в кулак. Получилось несолидно, слишком тонко и как-то виновато.

Тетя Таня прищурилась и после секундного замешательства удивленно произнесла:

– Володя?

Он почувствовал себя как школьник, застигнутый с отцовскими сигаретами, и только развел руками, не в силах сказать хоть что-то в ответ.

– Вот так сюрприз! Не думала, что когда-нибудь увижу тебя снова. – Тетя Таня отступила, пропуская его в дом. – Что ж, проходи, гостем будешь. Мне пора на работу, а Глеб дома, на больничном.

– Спасибо, – выдавил из себя Володя.

И, если бы хозяйка легонько не подтолкнула его, мог бы броситься наутек.

– Заходи, заходи, не бойся, никто тебя не съест. – Словно прочитав его мысли, тетя Таня усмехнулась. – В волосах уже седина пробивается, а как дети, ей-богу!

– Спасибо, – повторил Володя.

– Да не за что, не за что.

Она, бодро стуча каблуками по ступенькам, побежала вниз. Собравшись с духом, Володя вошел в квартиру, где еще острее ощутил связь с прошлым. Не только запах, но и обстановка в прихожей остались прежними. Он прошел в комнату и увидел друга юности. Глеб полулежал на диване спиной к нему, опершись на подушку, и смотрел телевизор.

На экране бегал длинноволосый рокер, сжимающий в руках микрофонную стойку. Гитаристы размахивали инструментами так неистово, словно это были мечи. Ударник, видимо, решил разнести свою установку в щепки, потому что работал барабанными палочками с такой скоростью, что их не было видно. Звук был приглушен, поэтому исполнители выглядели глуповато, тем более что все они были не первой молодости и без громкой музыки напоминали компанию обколотых, обкуренных или просто пьяных дядек в тесноватых нарядах. Володя понятия не имел, о чем они пели. Ему было не до того.

– Привет, – произнес он внезапно севшим голосом.

Глеб повернулся. Его глаза недоуменно округлились.

– Ты?

– Как видишь.

Глеб щелкнул пультом, выключая телевизор. Наступившая тишина была густой и плотной, как молочный кисель. Казалось, и на улице все смолкли. Не было слышно ничего, кроме дыхания двух мужчин. Напряжение стало таким сильным, что еще немного – и послышался бы треск от разряда электричества.