Когда она покинула убежище, звезды мерцали чистым голубоватым светом. Рита подумала, что небо здесь потрясающе красивое, но такое холодное и чужое, что на него даже не хочется смотреть.

Вокруг не было ни души. Рита без помех подошла к спуску к морю и разулась. Подумав, она сбросила одежду, вошла в воду и, ощутив прикосновение теплой воды, едва не расплакалась. Ей вспомнились ночные купания с мужем на турецких курортах. «Неужели это было со мной? И если да, то может ли все это происходить в реальности, а не во сне?»

«Что ж, сон так сон», — решила она и, отбросив сомнения и осторожность, поплыла.

Насладившись купанием в черном ночном море, она вылезла из воды и принялась за стирку. А едва успела натянуть на себя мокрую одежду, как услышала за спиной приближающиеся мужские голоса.

Возвращаться в море было поздно, ее уже заметили. Но Рита видела, что эти двое не вполне трезвы. К тому же услышала, что они говорят по-английски. Это обнадеживало. Хотя уверенности, что они иностранцы, не было.

Рита не стала ждать, пока мужчины обратятся к ней, и взяла инициативу в свои руки.

— Привет! — крикнула она, изображая пьяную туристку. — Привет, ребята!

Она помахала опешившим мужчинам и шаткой походкой направилась к ним.

— Сигареты есть? — заплетающимся языком спросила она. — Я немного выпила… лишнего.

По выражению лиц иностранцев она поняла, что ее не понимают.

— Мераба! — поздоровалась Рита по-турецки, чтобы убедиться, что среди них нет местных.

Мужчины с любопытством смотрели на нее.

Рита жестом попросила закурить. Довольные, что наконец-то сумели понять пьяную незнакомку, иностранцы протянули ей пачки сигарет. Она достала из каждой по одной и улыбнулась. Одну сигарету она сунула в мокрый карман, а вторую прикурила сначала от одной, а затем и от другой из поднесенных зажигалок. Втянув табачный дым, Рита изо всех сил старалась сдержаться, чтобы не закашляться, потому что последний раз курила еще на втором курсе института. Но дым оказался таким едким, что она, к удовольствию иностранцев, начала кашлять.

Они что-то ей говорили, смеясь. Она покачала головой и сказала:

— Ладно, ребята. Спасибо за компанию, но мне пора.

Один мужчина попытался придержать ее за талию, но она посмотрела на него таким взглядом, что он, пробормотав «сорри», поспешно убрал руку. И Рита беспрепятственно скрылась в темноте, оставив мужчин гадать, кто она такая.

Удаляясь торопливой походкой, Рита подумала, что сбежать — это еще не самое сложное. Сейчас она даже примерно не представляла, что делать дальше. Раньше все, что ей нужно было сделать для спасения, — это обратиться в полицию. А теперь она стала убийцей. И полиция будет разыскивать ее как опасную преступницу.

Удастся ли перехитрить их?

Охотникам постоянно следует быть настороже и помнить: жертва может стать агрессором, если не оставить ей выбора. Будь то маленькая норка или слабая женщина. И побеждает тот, для кого победа — цена жизни.

Мы живем в мире собственных заблуждений и субъективных мнений. Наше представление о вещах часто оказывается обманчивым и способно радикально измениться от столкновения с реальностью. Например, до тех пор, пока человек не попадает в больницу, он считает, что у подобных заведений есть уйма отличий друг от друга: одни лучше, престижнее, новее; другие поплоше, подешевле, погрязнее. Но стоит ему оказаться в больничной палате, и он уже не может по достоинству оценить ни стерильность помещения, ни качество кафеля в санузлах, ни профессионализм персонала.

Так случилось и с Парсом.

Разве ему, подключенному к капельницам и приборам, поддерживающим жизнь в умирающем теле, было какое-то дело до сатинового постельного белья, на котором он лежал? Или до сертификатов в красивых рамочках в кабинете главного врача? Или, может, его радовали роскошные пятилетние пальмы в деревянных кадках? Нет. В его положении могло обрадовать только одно — хотя бы крохотный шанс выжить. И врачи изо всех сил использовали эту мизерную возможность.

Много часов подряд, до самой ночи, они, напоминая шаманов, без устали колдовали блестящими стальными инструментами над смертельными ранами Парса: торопливо прикладывали к ним белые тампоны, в один миг становившиеся багряными; переливали кровь нужной редкой группы и зашивали. Но чуда не произошло. Наступил момент, когда Парс издал последний неровный вздох и затих.

Для врачей смерть пациента — печальное событие. Иногда это невыполненная задача, иногда — досадная неудача. Но все же не беда, которая обрушивается на семью умершего. Врачи встречаются со смертью так часто, что, кажется, когда настанет их час, она не сумеет ни опечалить их, ни удивить своим приходом. А что до обычных людей, то они никогда не будут готовы к встрече со смертью. Они будут отрицать ее до последней минуты; будут сопротивляться ее появлению, словно их нежелание способно что-то изменить. Даже сидя у операционной, откуда доносятся пронзительный писк аппаратуры и негромкие голоса хирургов, они надеются, что беда минует их дом. Даже после слов доктора «мне очень жаль» люди ждут сообщения, что операция прошла успешно.

Божкурт, несмотря на свою неотесанность и безграмотность, не стал исключением. Он был черств, порой жесток, но принять смерть сына, как и все, оказался не готов. Все время, пока шла операция, он, замерев, сидел у операционной, напряженно вслушиваясь в то, что происходило там, за плотно закрытой дверью. Даже у сдержанного Левента сердце щемило от тоски, когда он смотрел на сдавшего за несколько часов отца.

Лишь теперь, в ярко освещенном коридоре больницы, он заметил, что отец, оказывается, уже старик. Пусть крепкий, бодрый и загорелый, но старик. Здесь, на фоне фисташковых стен, сверкающих под белыми лампами, Божкурт предстал перед сыном совсем другим, нежели он привык его видеть. Его усы и голова, оказывается, давно стали белыми; подбородок неумолимо клонился к земле; тонкая жилистая шея втянулась в некогда широкие плечи; в сморщенных руках, покрытых надутыми венами, появилась дрожь. Когда мы встречаем хорошо знакомого человека в непривычной обстановке, то видим его как будто другими глазами. И, к сожалению, то, что мы видим, причиняет боль. Словно кто-то безжалостной рукой сдернул с нас розовые очки, облегчавшие жизнь и позволявшие не замечать разрушительную работу времени.

Божкурт много лет не покидал своего дома. И теперь, оказавшись на чужой территории, будто еще больше ослаб, отдав все свои силы кому-то неведомому. Он выглядел растерянным и беспомощным.

Левент, последние пятнадцать минут наблюдавший за отцом, не выдержал непривычного чувства грусти и заговорил преувеличенно бодрым голосом:

— Папа, может, принести тебе чаю? Уже ночь, а ты совсем не отдыхал.

Тот не сразу повернул голову. Затем, посмотрев на сына пустыми невидящими глазами, отрицательно покачал головой.

Ему не нужен был чай. Ему нужен был Парс, живой и здоровый. Ему требовалось чудо!

Левент еще острее почувствовал свою беспомощность, хотя раньше ему казалось, что он способен легко преодолеть любое препятствие. Сейчас, сидя у операционной, где умирал брат, Левент думал, что мог оказаться на его месте. Ему было до слез жалко Парса, но он чувствовал облегчение при мысли, что это не его продырявила сумасшедшая девка. Опершись спиной о гладкую стену, он благодарил Аллаха за то, что жив.

Божкурт же думал совсем о другом. Оказавшись в настоящей беде, он понял цену тому, что имел и к чему стремился. Выяснилось, что все, накопленное долгими годами труда, — мишура, пустяки, совершенно бесполезные вещи. Он впервые подумал о деньгах как о ярких фантиках. Ему больше не было интересно зарабатывать эти дурацкие бумажки. Не прельщала его и возможность укрепить и расширить семейный бизнес. Сидя у операционной, Божкурт решил отойти от мирских дел и посвятить себя Аллаху.

Размышления обоих прервал звук открывшейся двери, из которой вышел хирург. Он не снял маску, мешавшую родным увидеть выражение лица и прочитать ответ, уже написанный в его глазах.