Он помолчал, потом кивнул, но от комментариев воздержался. Лицо вновь приобрело замкнутое выражение. Темная щетина густо просвечивала сквозь сизоватую бледность щек. Скрытный, тяжеловесный, неторопливый в движениях мужчина, вхожий в мир, о котором я так мало знаю, — мир игорных клубов, наемных хулиганов, темных слухов.　

Ребята говорили, что оставили вас подыхать, — сказал Виктор Бриггс. — А через неделю вы выигрываете скачки.　Они преувеличили, — сказал я сухо.　

Рот снова дернулся, Виктор Бриггс покачал головой.　

Не думаю. Один из них был до смерти напуган. Говорил, что они перестарались… когда били ногами.　Вы, видно, хорошо их знаете, — сказал я.　Они рассказывали об этом не мне одному.　

Мы снова замолчали.　

Джордж Миллейс посылал вам письмо, спокойно сказал я через некоторое время.　

Виктор Бриггс глубоко с облегчением вздохнул и переменил позу, совсем расслабившись на своем сиденье. Я понял, что все это время он нетерпеливо ждал, когда же я, наконец, скажу о главном, и именно поэтому был вынужден отвечать на мои вопросы.　

И давно оно у вас? — спросил он, не глядя в мою сторону.　Три недели.　Уверен, вы не решитесь его обнародовать, — сказал он со скрытым торжеством. — Оно и на вас бросает тень.　Откуда вы узнали, что письмо у меня? — спросил я.　

Он заморгал, лицевые мышцы напряглись, потом　

с усилием, медленно произнес:　

Я слышал, что к вам в руки попали…　Что?　Бумаги. Бумаги Джорджа Миллейса.　Ах, бумаги. Очень славное нейтральное слово. Кто вам сказал, что они у меня?　Сначала Айвор. Потом Дана.　Расскажите поподробнее.　

Он бесстрастно, испытующе посмотрел на меня, потом неохотно сказал:　

Айвор был так взбешен, что просто не мог держать язык за зубами… Говорил всякое… дескать, этот гад ползучий в тысячу раз опаснее Джорджа Миллейса. Ну, а Дана… она однажды вечером призналась мне, что вы заполучили копии писем шантажиста Джорджа и уже пустили некоторые в ход. Просила на вас воздействовать.　И что вы ей на это ответили? — спросил я с улыбкой.　Сказал, что ничем не могу ей помочь.　Где вы с ними разговаривали… в игорном клубе?　Это не ваше дело, — отрезал он.　Напрасно вы так, — вновь улыбнулся я. — Уж мне-то могли бы сказать.　

Он снова ненадолго замолчал.　

Я держу четыре игорных клуба, — сказал он наконец. — Не один — нас трое. Мало кто из посетителей знает, что я совладелец. Обычно кручусь вместе с ними. Делаю ставки. Слушаю сплетни. Я ответил на ваш вопрос?　Да, спасибо, — кивнул я. — А эти бандиты… работают на вас?　Я нанимаю их в качестве вышибал, — сказал Виктор строго. — Но не для того, чтобы избивать женщин и жокеев.　Видно, ребятам не хватает на жизнь. Приходится подрабатывать на стороне.　

Письмо у вас? — спросил он, уклонившись от прямого ответа. — Я полагаю, словами от вас не отделаешься. Вам наверняка нужно от меня что-то… большее.　

Я вспомнил письмо, которое знал наизусть.　

«Уважаемый Виктор Бриггс.　

Уверен, что вас заинтересует информация, которой я располагаю. Мне стало известно, что, сговорившись с букмекером, вы на протяжении шести месяцев обманываете публику, организуя проигрыш принадлежащих вам фаворитов».　

Перечислялись пять заездов и назывались суммы, которые Виктору Бриггсу передавал его друг букмекер. Далее письмо гласило:　

«Букмекер дал письменные показания, в настоящее время они у меня.　

На всех пяти лошадях скакал Филип Нор; он, без сомнения, знал, что делает, и делал это не бесплатно.　

Если я пошлю показания букмекера в „Жокей- клуб“, вы оба будете тут же исключены. Однако с этим можно подождать, если вы согласитесь на мое предложение.　

Ждите звонка.　

Джордж Миллейс».　

Письмо было отправлено более трех лет назад. И три года Виктор Бриггс не придерживал лошадей. Через неделю после смерти Джорджа он опять взялся за старое… и обнаружил, что у жокея проснулась совесть, и он больше не может на него положиться.　

Я не собирался ничего предпринимать по поводу письма, — сказал я. — Я вообще не хотел говорить вам, что оно у меня.　Но почему? Вам хотелось побеждать, и вы знали, что я не стану рисковать членством в «Жокей-клубе». Вы могли припугнуть меня письмом, чтобы я согласился на ваши условия. Почему же вы этого не сделали?　Я хотел… чтобы вы перестали придерживать лошадей без моего вмешательства… ради самих лошадей.　

Он долго смотрел на меня. Интересно, о чем он думал?　

Ну ладно, вам скажу, — начал он наконец. — Я вчера подсчитал, сколько денег заработал со дня скачек в Сандауне, когда вы взяли второе место на Рассвете. Я сложил вместе все денежные призы за вторые и третьи места, а также за победы на Панцире.　

Добавил сюда выигранное на пари, а я заключал их немало — какая лошадь придет первой, на каких местах окажутся другие. Получилось, что честная езда принесла мне больше денег, чем падение с Рассвета. — Он замолчал, ожидая ответа, но я, переняв от него его манеру, ответил лишь взглядом. — Я давно понял, что жульничать на скачках вас больше не уговоришь. Вы стали другим человеком — старше, сильнее. Если вы и дальше собираетесь работать на мою конюшню, можете быть спокойны, я не стану просить вас проигрывать. — Ну как, — спросил он после паузы, — вы это хотели от меня услышать?　

Я отвернулся и стал смотреть вниз на открытую всем ветрам равнину.　

Да, — ответил я, не повернув головы.　Знаете, — начал Виктор немного погодя. — Джордж никогда не требовал денег… Вместо этого…　Он просил сделать взнос в Фонд помощи жокеям-инвалидам.　Вам все известно, правда?　Деньги Джорджа не интересовали. Прижать к ногтю, сорвать преступные планы — другое дело.　И многих он обрабатывал таким образом? — спросил Виктор Бриггс.　Я знаю семерых. Возможно, восьмерых — спросите букмекера.　

Виктор был поражен.　

Джордж ставил жертву на колени и наслаждался этим. Но жесток не был ни с кем. И если ему　

доводилось поймать человека на злоупотреблении, он расправлялся с ним со вкусом. Перед. каждым был выбор — разоблачение или поступай, как того хочет Джордж. А Джордж хотел… нарушить преступный ход событий. Хотел, чтобы Айвор ден Релган перестал рваться к власти. Хотел, чтобы Дана　

отказалась от наркотиков. И многое другое…　

Например, вовремя остановить меня… чтобы меня не исключили из клуба, — продолжил Виктор Бриггс. — Вы, разумеется, правы. Когда Джордж позвонил мне, я ожидал прямого шантажа. А он сказал: все, что от меня требуется, это вести себя достойно. Так и сказал. «Не шали, Виктор, и все будет в порядке». Назвал меня по имени, хотя я не был　

с ним знаком. Знал, кто он, конечно, но не более　

того. «Виктор, — сказал он, как будто я был его любимой комнатной собачкой, — будь пай-мальчиком, Виктор, и ничего не бойся. Но если я заподозрю неладное, я буду преследовать Филипа Нора с телеобъективом до тех пор, пока не поймаю с поличным, и тогда, Виктор, вы и дня не продержитесь в „Жокей-клубе“».　

Как хорошо вы все помните. А ведь прошло столько лет.　Я ждал звонка и записал наш разговор на магнитофон, надеясь впоследствии уличить Джорджа в шантаже. А он вместо этого прочитал мне мораль и предложил пожертвовать тысячу фунтов в Фонд помощи жокеям-инвалидам.　А что' было дальше? Неужели этим все и кончилось?　Нет. С тех пор Джордж всегда подмигивал мне на скачках.　

Я рассмеялся.　

Да, действительно, очень смешно, — согласился он. — Это все, что вы хотели узнать?　Не совсем. Вы могли бы мне помочь в одном деле. Для меня это очень важно.　Чем же?　Расскажите о связях Даны с поставщиками наркотиков.　Глупая девчонка. Я ее предупреждал — она не хочет слушать.　Захочет, и очень скоро. Ее еще можно спасти. И не только ее. — И я сообщил ему то, что счел нужным. Он выслушал меня внимательно. Когда я закончил, губы его дернулись в подобии улыбки, которую он не мог сдержать.　Джордж Миллейс, — сказал Виктор Бриггс, — мальчишка в сравнении с вами.　

Потом Виктор уехал, а я пешком через Даунс вернулся в Ламбурн.　

Странный человек. За последние полчаса я узнал о нем больше, чем за семь лет совместной работы, и все же он оставался загадкой. Тем не менее, я без особого труда получил от него все, чего добивался. Он предоставил мне возможность работать как и сколько хочу, и помог в другом, не менее важном деле. Я чувствовал: