Я забыл об осторожности.　

Джордж Мгллейс был негодяй, — сказал ден Релган, — но ты… ты хуже.)　

Я не ожидал, что смогу произнести хоть слово, и когда мне это все же удалось, сим не узнал свой голос.　

Так это вы, — хрипло, с трудом выдавил я, — это вы сожгли дом Джорджа?　

Глаза Айвора ден Релгана зловеще вспыхнули. Беседа с лордом Уайтом, нисколько не сбила с него гонор, напротив, неприятности, казалось, усугубили его самовлюбленность, лицо приняло еще более надменное выражение, как будто вера в собственную значимость — единственное, что осталось ему в этой жизни. Что ему мои вопросы — ведь он наверняка считает меня уже покойником.　

Да, это я, — ответил он, нимало не смущаясь. — Взломал замок, обшарил каждый угол, унес все, что мог, и сжег. А ты, сука, то, что я искал, преспокойно хранил у себя…　

Я вышиб у него почву из-под ног. Лишил власти. Попросту раздел донага, да так и оставил голеньким, как на балконе в Сен-Тропе.　

Джордж угрожал ден Релгану обнародовать фотографии, если тот будет рваться в «Жокей-клуб». Я использовал те же фотографии, чтобы ден Релгана из клуба вышвырнули.　

Если прежде он еще имел какой-то вес в конноспортивных кругах, теперь он потерял все. Раньше ден Р'елган все-таки считался фигурой среди жокеев, конюхов, тренеров, распорядителей. Теперь каждый, кому не лень, мог посмеяться над ним. Одно дело, когда тебя просто не принимают в «Жокей-клуб». Совсем другое — когда тебя приняли, а потом дали под зад коленом.　

Джордж не показывал фотографий никому, кроме самого ден Релгана. Я показал.　

Давай сюда, — сказал Айвор ден Релган, и пистолет в его руке качнулся в нужном направлении. — Сюда, живее.　

«Автомат», — подумал я. Идиот, какое это имеет значение?　

Соседи услышат выстрел, — сказал я безнадежно.　

В ответ на мои слова он лишь ухмыльнулся. Под　

дулом пистолета я медленно отступал в глубь квартиры. Мы поравнялись с лабораторией. Попро　

бовать укрыться там? Не годится. Дверь, хоть и тяжелая, не запирается. Живым мне оттуда не выйти. Я прошел мимо.　

— Все. Стоять, — приказал Айвор ден Релган.　

«Надо бежать, — лихорадочно застучало в мозгу. — Бежать. Хотя бы попытаться». — Я уже собирался сделать рывок к задней двери, как вдруг услышал оглушительный треск.　

Я было подумал, что ден Релган промахнулся и пуля разбила стекло, но уже через секунду понял, что он не стрелял вовсе. Это взломали дверь на кухню.　

Сзади в дом входили люди, их было двое, двое дюжих молодых парней в натянутых на лицо эластичных чулках. Широким шагом, толкаясь на ходу, они приближались ко мне, им было тесно на маленькой кухне и не терпелось поскорее начать ломать, крушить, убивать.　

Я пытался сопротивляться. Пытался.　

Господи боже мой, ну сколько можно? Ведь это уже третий раз за сегодняшний день. Если бы я умел им объяснить, что на мне и так нет живого места, меня уже дважды сегодня били, с меня хватит, больше не надо, ребята, не надо, это уже в третий раз, в третий… Если бы я умел им объяснить… да что толку. Они бы, наверное, только обрадовались. И продолжали лупить по самым больным местам.　

Потом я и вовсе перестал думать. Я ослеп, онемел, с трудом дышал. От грубых перчаток моих мучителей попалась кожа, а удары по лицу вышибли из меня последние мозги. Я упал — и тогда меня начали бить ногами — по груди, ногам, спине, животу, голове. Я потерял сознание.　

Когда я очнулся, кругом было тихо. Я лежал на белом кафельном полу, вокруг щеки растекалась лужа крови. Чья это кровь? И снова потерял сознание. Это моя кровь, сообразил я, очнувшись. Попробовал открыть глаза. Не смог, веки не поднимались. Ладно. Жив и слава богу! И опять погрузился в забытье.　

Айвор ден Релган не стрелял в меня. Или стрелял? Надо проверить. Я попытался сдвинуться с места. Идиот…　

Едва я попробовал шевельнуться, как у меня начались спазмы и чудовищная боль скрутила тело. Не думал, что будет так худо. Вывихи, переломы,　

разрывы — чего только я не навидался, но никогда прежде не мучился такой нечеловеческой мукой. Видно, слишком много тканей повреждено внутри, слишком много разорвано кровеносных сосудов, и нервные волокна посылают мозгу приказ: лежать, не двигаться. Опасно.　

Господи, взмолился я, ну сделай так, чтобы боль прошла, я больше не могу, господи. Помоги мне, господи, я больше не сдвинусь с места, буду лежать здесь, сколько надо, только помоги мне, я больше не могу.　

Но боль отпустила не скоро. Наконец, спазмы прошли. Обессиленный, изнемогший, я лежал на ступенях грудой расплющенных мышц, и только и мог, что молиться, чтобы приступ не повторился.　

В голову лезли такие мысли, что лучше бы мне вообще ни о чем не думать. Я вспоминал случаи, когда люди умирали от разрыва внутренних органов: печени, почек, селезенки. А я? Что же　

у меня разорвано, если малейшее движение вызывало такую жуткую реакцию? А еще я думал, что вот сейчас вернется ден Релган, чтобы прикончить меня.　

В ушах звучал его голос:　

— Ты заплатишь за все… заплатишь…　

Ранами, кровоподтеками, чудовищной болью. Страхом, что еще немного, и я умру. Умру от внутреннего кровотечения, как умирают избитые до смерти.　

Прошла вечность.　

Если бы хоть один из жизненно важных органов — печень, почки или селезенка — был поврежден и кровоточил, это бы уже проявилось в учащенном пульсе, прерывистом дыхании, жажде, усиленном потоотделении. Но я не замечал таких симптомов.　

Время шло, мне не становилось хуже, и я слегка приободрился. Может, если тихо, осторожно попробовать пошевелиться, ничего и не произойдет.　

Но я напрасно надеялся. Меня снова скрючило от боли, и приступ оказался ничуть не слабее предыдущего.　

Мозг всего лишь послал телу сигнал — вперед, но этого было достаточно, чтобы перекорежило каждый мускул. Должно быть, тело включило лучшие меха　

низмы самозащиты, но терпеть эту муку было свыше моих сил.　

Боль долго, слишком долго не отпускала и утихала медленно, постепенно, как бы предупреждая, что может вернуться в любую минуту. Больше не буду, пообещал я. Только, пожалуйста, не надо так со мной. Не надо.　

В доме горел свет, но отопление было выключено, и я ужасно замерз, просто окоченел. Ну что ж, может, оно и к лучшему. Холод остановит кровотечение из внутренних органов, склеит стенки порванных сосудов, и красная жидкость перестанет течь, куда не следует. А там, бог даст, и полегчает.　

Не помню, сколько времени я пролежал в ожидании облегчения. Тело горело и ныло, но я был жив. Мало того, во мне нарастала уверенность, что я выживу, что мне повезло. Если эти сволочи не отбили мне внутренности — выкарабкаюсь. Не привыкать.　

Сколько сейчас времени? Я не мог посмотреть на часы. Попробую поднять руку. Одну только руку. Может, удастся, если буду осторожен.　

Но это оказалось не так-то просто. Правда, на сей раз приступа не последовало, но рука не повиновалась приказу, лишь слабо дернулась и все. Не работает. Видно, все сухожилия порваны.　

Выждав некоторое время, я попробовал снова. И перестарался. Болевые спазмы повторились, меня скрючило так, что не вздохнуть, зажало в тиски; сильно кололо в области желудка, а в мышцах рук почти ничего не ощущалось, но остальные части тела болели зверски, мучительно, и приступ длился так долго, что я испугался.　

Я пролежал на полу всю ночь. Наступило утро, а я все лежал. Лужа крови под моей головой стала вязкой и постепенно высохла. Лицо распухло, как набитая песком подушка. Рассеченные в нескольких местах губы воспалились и болели; языком я нащупал неровные края сломанных зубов. Машинально попытался приподняться. Никаких спазмов.　

Я лежал в дальнем углу прихожей, головой почти касаясь нижних ступенек лестницы. Жаль, что спальня на втором этаже. И телефон там же. Я бы мог　

позвать на помощь, если бы мне удалось подняться по лестнице наверх.　

Осторожно, все еще опасаясь, что приступ повторится, я попробовал сесть, но не смог пошевелить ни рукой, ни ногой. Страшная слабость разлилась по телу, дрожал каждый мускул. Полулежа, мне все же удалось продвинуться по полу на несколько дюймов и доползти до ступеней. И снова одуряющая слабость, и снова я лежу — голова и плечи на ступенях, бедра и ноги на полу — и боль, возвращается боль.