Мне стало не по себе от спокойствия и холода, которыми веяло от этих слов.

— Прекрати истерику, — произнес я ледяным тоном, но он продолжал всхлипывать, проклиная все и вся, и порывался сбежать. Я схватил его и закинул себе на плечо. — Филипп, я поговорю с ним. А ты возвращайся.

Испанец покачал головой, желая возразить, словно не решался оставить Франца наедине со мной, но посмотрел на заплаканного мальчика и кивнул.

— Спасибо, — буркнул я и, развернувшись к нему спиной, направился прочь к своему кораблю.

Франц затих у меня на плече, только всхлипывал тихонько.

— Пусти меня, — устало произнес он. — Не надо со мной говорить. Я все прекрасно понял.

— Меня не волнует, что ты понял, а что нет, — проворчал я. — Ты по-прежнему остался ребенком, Франц. Избалованным ребенком.

— Поставь меня на место, — вздохнул он. — Тебе не нужен был ребенок раньше… А сейчас тем более. Иначе ты вернулся бы ко мне.

Я ничего не ответил, вдруг осознав, что, наверное, Франц не получал моих писем, иначе бы не обвинял сейчас во всех грехах… И значит, он ничего не знает о том, что я писал ему в тех письмах. Наверное, это даже к лучшему… В конце концов, я давно уже все это пережил, сожрал, выплюнул и забыл. По крайней мере, я так думал до появления Франца. Ведь предательство так сложно забыть… И жгучее чувство обиды преследовало меня очень долго, пока я не сумел засунуть его куда поглубже, сцепить зубы и продолжать жить. Учиться жить заново после того, как мою душу растоптали, вытерев об нее ноги и хорошенько в нее поплевав. Чувство горького разочарования, бессильной обиды, кипучей ярости, бешеной злобы и обиды угнетало меня все эти три года, проведенные в Тауэре. Король, которому я верно служил много лет, отвернулся от меня. Человек, которому я на блюдечке, можно сказать, преподнес свое сердце, предал мою любовь, ни разу даже не поинтересовавшись моей судьбой. Я думал, что не выживу. Я хотел бесславно сдохнуть там, в той гнилой дыре, с иронией думая, что Черный Кот закончит свою жизнь убогим заключенным в английской псарне.

Разве вспомнил обо мне Людовик, когда я гнил в тюрьме во славу Его Величества? После всех тех лет, что я служил ему верой и правдой? Нет.

И никто не пришел на помощь. Ни одной чертовой строчки я не получил от Франца, хотя письма для заключенных в Тауэре не были запрещены. Обо мне просто забыли, как о вещи, которая отслужила свой срок.

Ну что же… Надо отсекать прошлые связи и уметь вставать. Я выкарабкался из своего личного ада, выжил, вернулся и начал жизнь заново, попытавшись забыть о своем прошлом, как о страшном сне. Я больше не был блистательным титулованным аристократом, в чьих жилах текла голубая кровь многих поколений. Я забыл о том Анри де Монморанси, которым был когда-то. Оставил лишь вторую свою личность — Черного Кота, с тем подался в пираты, начав жизнь нищего бродяги и убийцы…

Тряхнув головой, я отогнал свои мрачные мысли и положил Франца на кровать в своей каюте. Он совсем затих, не пытался сопротивляться и молчал. Я закрыл дверь и отошел к столу, чтобы налить немного рома в кружку. Мне требовалось собраться с мыслями.

— И зачем ты притащил меня сюда, Анри? — подал голос Франц.

Я обернулся. Он все еще лежал на моей кровати, откинувшись назад и упершись локтями в постель, и гневно, с вызовом смотрел на меня.

— Будешь читать мне проповеди? Обвинять в том, что я маленький, капризный и высокомерный мальчишка? — сразу же стал наезжать на меня он. Я усмехнулся. Правильно, малыш, лучшая защита — это нападение.

— Я ни в чем не собираюсь тебя обвинять. — Я протянул ему свою кружку. — Вот. Выпей.

— Не буду. — Он с отвращением отвернулся. — А раз ты не собираешься меня ни в чем обвинять, тогда какого черта приволок сюда?! Тебе есть что сказать?! — Он прищурил свои изумрудные глаза и почти прошипел: — Или, может быть, ты скучал по мне? Или ждал этой встречи? Ну?! Что скажешь, Анри?! Нет… не так… граф де Монморанси. Или мне называть тебя Черный Кот?

Я медленно поставил кружку на стол, разъяренный этими обвинениями и несправедливыми нападками, и шагнул к постели. Наверное, я выглядел достаточно угрожающе, потому что Франц отшатнулся от меня, отползая прочь. Я навис над ним.

— Какого дьявола ты сейчас устраиваешь мне истерики и обвиняешь черт знает в чем, Франц? — холодно процедил я. Его слова меня сильно задели. — Ты первый явился сюда! Зачем? Я не получил от тебя ни одной весточки там! А сейчас внезапно понадобился? — взбешенно рычал я. — И зачем, позволь узнать? Может, ты хочешь пригласить меня поработать на тебя, как твой обожаемый дядечка?!

У Франца задрожали губы от обиды, и он широко распахнул глаза.

— Закрой рот, Анри! — взвившись с постели, рявкнул он. — Не смей на меня орать! Ты ничего не знаешь! — со слезами в голосе кричал он, не замечая, как наседает на меня, заставляя пятиться к стене. — О том, что ты вообще жив, я узнал лишь несколько недель назад, тогда же впервые увидел твои письма! Я думал, ты предатель! Что ты мертв, черт возьми!

Слова его смешивались с горькими рыданиями, плечи вздрагивали, но он продолжал выкрикивать свои обвинения, бешено колотя кулаками по моей груди, не замечая, как слезы текут по его лицу солеными каплями. Я просто не мог ему не поверить…

— Почему же не оставил все как есть? — тихо спросил я, хватая его за запястья. — У тебя есть Филипп. Зачем ты явился, Франц? Или просто решил прийти ко мне, чтобы окончательно разрубить связи с прошлым?

Я намеренно провоцировал его, желая услышать… даже сам не знал, что именно. Или знал. Только не желал признаваться себе в этом.

— Ты идиот… — рявкнул Франц, глядя на меня так разъяренно, что у меня не оставалось сомнений в том, что он с трудом сдерживается, чтобы не ударить меня снова. К счастью, я держал его за запястья. У него была довольно тяжелая рука, в этом я убедился еще в таверне. Щека все еще горела от его пощечины. Он вдруг как-то резко обмяк и устало прислонился к моей груди лбом, не пытаясь вырвать руки. — Ты дурак, Анри… — горько прошептал он и внезапно снова всхлипнул.

Я молчал, а его плечи вздрагивали от безмолвных рыданий. Неужели… он все еще любил меня? Любил, несмотря ни на что? Я не мог в это поверить. Не мог поверить своему счастью.

Прерывисто вздохнув, я рывком притянул его к себе, крепко обнимая и зарываясь лицом в волосы.

— Я тоже люблю тебя, солнце… — пробормотал едва слышно я.

— Анри. — Его руки обвились вокруг моей талии так крепко, словно он боялся, что я уйду. — Я думал, ты умер… Я так боялся, что это правда! — И он снова громко всхлипнул.

— Я и умер, — пробормотал я, нежно обнимая мое маленькое солнышко. — Того Анри, которого ты знал, больше нет.

— Главное… что… ты жив, — прерывисто прошептал он, поднимая голову и глядя на меня глазами, полными непролитых слез. — Я люблю тебя. Я люблю тебя, Анри. Люблю…

Я взял его лицо в ладони, осыпая его горячими поцелуями, губами собирая эти драгоценные слезы, шепча в ответ слова любви, а он тихонько вздрагивал в моих объятиях, не в силах перестать плакать.

— Я думал, что уже никогда тебя не увижу…

— Не плачь, мой маленький принц, не плачь… — шептал я, целуя его губы, которые, несмотря на соленую влагу от слез, оставались для меня самыми сладкими в мире.

— Анри… — пробормотал он, прижимаясь своими губами к моим с трепетом и ошеломляющей, безмерно трогательной нежностью.

Я слизывал с его губ соленые капли, чувствуя, как его дыхание учащается, как хрупкое тело начинает дрожать в моих объятиях. Он льнул ко мне всем телом, робко, умоляюще, но в то же время так жадно и так требовательно, что я…

Я набросился на его губы, словно голодный волк, скользнув языком в его рот, теснее прижимая к себе, жадно исследуя его, заново вспоминая, ощущая, как по всему телу разливается сладкая истома и томительное тепло. Я словно снова вернулся домой, в те далекие солнечные летние дни, как наяву услышав звонкий смех Франца, его кокетливый мурлыкающий голос, увидев счастливую влюбленную улыбку, обращенную ко мне…