Роб подождал, пока не убедился, что она выговорилась. Затем сказал:

— Знаю. Кстати, я и не смеялся. Эти ребята — мои гости, я просто старался быть любезным.

Рина тоже подождала.

— Ты это серьезно? — спросила она.

— Вполне.

— Я говорю о Рейчел.

— А я говорю о своем поступке.

— Каком именно?

— Видишь ли, я подбираю то, что подбросила мне жизнь.

Рина помолчала.

— Да поможет тебе господь. Да помилует он Рейчел Хатчинс. — Отчаяния в голосе у нее не было, она никого не проклинала, не призывала на помощь, а просто тихонько молилась.

Роб спросил:

— Где лампа? — Теперь ему необходимо было видеть ее, убедиться, что переполнявшее его чувство благодарности достигает ее.

— Пожалуйста, не надо, — сказала Рина.

— Почему?

— Тебе пора идти.

Роб спросил:

— Почему?

Рина засмеялась:

— Тебе надо беречь силы.

— На этот счет не беспокойся, — сказал он. — Завтра они будут при мне.

— Не сомневаюсь, — сказала она. — На этот счет я не сомневаюсь. — Она замолчала, но он все не уходил. Тогда она поднялась с места. — Ну, а мои силы мне понадобятся. Мальчик мой, мне понадобятся все силы, какие только у меня есть.

— Слушаюсь! — сказал он наконец. Затем ощупью двинулся к ней, чувствуя, что воздух становится горячее по мере приближения к печке, и наконец дотронулся в темноте до ее прохладной щеки, до ее холодной руки; теплой правой рукой он нежно коснулся ее лба, нагнулся и поцеловал один раз. Потом повернулся и быстро вышел.

3

И все же, спустившись с лестницы, он немного помедлил, прислушиваясь, не разошлись ли его приятели. Они несколько притихли, но все были на месте. Найлс приглушенным голосом рассказывал историю их с Робом посещений «Приюта для путников» — многословное повествование, преимущественно о победах Найлса. Роб надеялся, что его отец все еще сидит у Грейнджера; он знал, что мистер Хатчинс уже с час как ушел к себе, чтобы не стеснять молодежь, — это входило в его правила гостеприимства.

Идти Робу никуда не хотелось, не было такого места — если и было, то туда к утру никак не доберешься (а утро надвигалось, он чувствовал его приближенно). Не было и человека, которого ему хотелось бы видеть. Мели уж на то пошло, было несколько людей, одна мысль о встрече с которыми повергала его в ужас. Звук их голосов, прикосновение рук могли бы сокрушить бумажные стены домика, который он воздвиг в сердце и показал однажды Рейчел, выдав их за надежные крепостные валы, укрывшись за которыми они смогут прожить всю жизнь. Грейнджер с Деллой — вот могучие враги, грозные друзья. Если уж идти, то к ним (о постели он не помышлял, постель будет потом, много часов спустя, — он разделит ее с Рейчел, находящейся сейчас в десяти шагах от него, за этой оштукатуренной переборкой… все это немного погодя).

Окна комнаты Грейнджера и Деллы не были освещены, но он все же пошел, взбодрившись на холоде (уже подмерзало; он шел посуху — по хрусткому льду, по шуршащей, как пергамент, палой листве). Когда он проходил мимо беседки, его окликнул Форрест: «Роб?» Подойдя поближе, он остановился и увидел при свете звезд отца без пальто и шляпы, сидящего на перилах в дальнем конце. Роб сказал:

— Смотри, так ведь и прикончить себя недолго.

— Согласно рекламе она исцеляет.

Роб сказал:

— Я о ночном воздухе.

— Не прикончит, — сказал Форрест. — А если и прикончит, то я умру счастливым. Мне нужно остыть немного. Был у Грейнджера с Грейси. Вот где жар прямо-таки августовский, хоть табак суши.

— Это при их-то сединах? — засмеялся Роб.

— Жар от печки. Во всяком случае, когда я уходил, они просто сидели и разговаривали.

Роб спросил:

— Что поведал тебе Грейнджер?

— Ничего, — сказал Форрест. — А разве он должен был что-то мне поведать?

Роб сказал:

— Мне казалось, что да. Он беспокоился. Думал, что ты будешь его сторониться.

Форрест сказал:

— Вот уж зря. Я написал ему с месяц назад, что все недоразумения, возникшие между нами за прошедшие двадцать лет, можно спокойно списать. И что касается меня, я буду только рад, если он приедет в Ричмонд служить вам с Рейчел, — сам же сделаю для него все, что могу.

Роб сказал:

— Может, мне следовало бы знать…

— Что?

— Что послужило причиной недоразумения? Почему ты отослал его назад в Брэйси?

Форрест помолчал.

— С этим покончено, так что не беспокойся. Отошло в прошлое. Он мне сам только что подтвердил это.

Роб сказал:

— Ладно, — он вошел в беседку и сел на перила недалеко от отца. Безо всякой цели, была лишь готовность слушать и время, которое нужно как-то убить.

Но Форрест сказал:

— Впрочем, пожалуй, и правда следует… В особенности, если тебе придется жить с ним под одной крышей. Может статься, он достанется тебе на всю жизнь — Грейси-то долго не задержится, это даже впотьмах при керосиновой лампочке видно, — он замолчал, ощутив вдруг, что находится слишком близко к Робу, — попал в поле взаимного отталкивания. Форрест встал, подошел к источнику, который прикрывала опирающаяся на камни круглая крышка, и уселся на нее. — Он ведь говорил тебе, кто он? По-моему, я об этом от тебя слышал.

— Да, говорил.

— Сказал ему об этом я — ужасная с моей стороны ошибка.

Роб спросил:

— А ты уверен, что это правда?

Форрест ответил:

— Я знаю об этом от своего отца, он сказал мне в нашу последнюю встречу. Вскоре после того, как Ева забрала тебя и уехала. Я умолял ее вернуться, послал рождественские подарки — фургончик для тебя и мамино кольцо ей — мамино обручальное кольцо. Но мистер Кендал вернул все это мне с обратным поездом. Когда, некоторое время спустя, я разыскал отца, то предложил отдать кольцо ему — он жил тогда с Полли в мейфилдовском доме в Ричмонде, — Полли ходила за ним, и мне пришло в голову, что ему было бы приятно подарить кольцо ей. По праву оно и принадлежало ей, раз уж мама умерла! Ведь отец купил его давным-давно. Но он и слушать об этом не захотел — отказался взять кольцо и сказал, что не разрешит Полли носить его. А она и сама отказалась. Я был тогда на грани отчаяния. Мне казалось, что никто не хочет ничего от меня принять. И это было очень больно. Будто я шел к разным людям с полными руками, а все от меня отворачивались. Грейнджер сопровождал меня в Ричмонд (хотя к отцу я его не взял, оставил ждать в привокзальной гостинице). И я решил подарить кольцо ему — кстати, это отец мне посоветовал — отдай, мол, в качестве рождественского подарка. Сейчас оно у Грейси. Она говорит, что ни разу его не снимала с тех пор, как получила от Грейнджера. Воображаю, чего только оно не насмотрелось. Ну хорошо, несколько месяцев спустя, перед самым отъездом в Ричмонд, Грейнджер спросил меня, почему я подарил ему это кольцо? (Хэт так никогда мне этого и не простила, хотя Грейнджеру в вину не ставила), я и рассказал ему то, что знал — то, что рассказала мне тетка Винни, взяв с меня клятву, что я сохраню тайну. Она знала, что это испортит ему жизнь. А я решил, что она была не права. Предыдущий год я прожил с твоей матерью и чему-то за это время все-таки научился: я пришел к убеждению, что нельзя скрывать правду — только так можно избежать неприятностей. Вот я и взял да рассказал Грейнджеру, и это нарушило его душевный покой; пробудило надежды, оправдать которые было не в моей власти. (Ева заслоняла собой все в моей жизни еще долгое время после своего отъезда.) Смолчи я, и он все равно полюбил бы меня. Вполне готов был к тому. Да и я души в нем не чаял.

Роб спросил:

— И что же произошло?

— Да ничего. То есть он переехал в Ричмонд и помог мне устроиться там. Я не двигался с места до мая, пока занятия в школе не кончились. Только в феврале съездил на два дня похоронить отца и помочь Полли. Я думал: Грейнджер с радостью переедет в Ричмонд — он ведь вырос в Мэне, где от людей не протолкнешься, Брэйси, наверное, казался ему пустыней… И он действительно с готовностью взялся за работу, видно было, что ему хочется быть полезным. Мы перевернули вверх дном отцовский дом, начиная с чердака и кончая подвалом. Мы с ним вдвоем, Полли только наблюдали. Вытащили всю мебель, до последней щепки, во двор — проветрить и просушить на солнце. Потом скребли щетками и отмывали карболкой комнаты; побелили стены, покрасили полы. Часть мебели я продал, часть роздал — слишком она напоминала отца, — и затем мы вселились туда. Сначала было пустовато. Потом я кое-что подкупил, но, в общем, выглядело все приблизительно так, как сейчас.