От Стефании Джоунс, возраст неизвестен:
«Иногда я слишком строга с детьми, которых я учу, что, я уверена, тормозит их развитие. Я ленива в моей работе и я не следую тем примерам, которые Ты показываешь мне на практике… Я думаю, что когда люди говорят: „О, я хочу умереть“ — это чертовски эгоистично, и я боюсь, что мне это скажут. Меня злит, что люди мало думают о детях, которые сами не все понимают… И еще я думаю, что это эгоистично, что люди хотят умереть и пострадать, вынести смертную муку, но не желают переносить тяготы труда…»
Видимо, журналист подбирал письма, так или иначе затрагивающие вопрос подготовки коммунаров к самоубийству. Что ж, это, пожалуй, правильно не только в том смысле, что служит так называемой сенсационности, но и в гораздо более важном аспекте. Разнообразие точек зрения на Джонстаун объясняется вовсе не какой-то особой сложностью предмета и не только предвзятостью суждений, а прежде всего отсутствием решающего критерия для оценки; между тем, таким базисом может быть только критерий жизни и смерти. Здесь и только здесь лежит ключ…
Ознакомившись с этими выдержками из писем и посетовав, что их так мало, приступим к обзору мнений о событиях в Джонстауне.
Вот что писал уже хорошо нам знакомый Краузе:
«Если не считать объяснений, данных задним числом врагами сект, контролирующих разум и возникших в последнее десятилетие, простого решения проблемы нет. Вместо него факты и теории подсказывают набор объяснений. Ни одно из них само по себе недостаточно. Но взятые в совокупности, они начинают показывать, каким образом сумасшествие одного человека может совпадать с духом эпохи, вызывая сплетения рокового узла, состоящего из разных нитей — от древнейших человеческих инстинктов и привычек до физиологии мозга млекопитающего». Он считает, что это можно объяснить, не прибегая к сверхъестественным категориям. «Это был человеческий — пугающе человеческий — опыт».
Далее он перечисляет известные в истории случаи массового самоубийства. В 73 г. н. э. тысяча еврейских защитников крепости Масады предпочла покончить с собой, но не попасть в плен к римлянам. В средние века к самоубийству прибегали те, кто искал мученической смерти. Индейцы, не вынося издевательств испанских завоевателей, тысячами кончали с собой. Волна самоубийств из-за несчастной любви прокатилась среди читателей «Страданий молодого Вертера» Гете. Тысячи японских солдат и мирных жителей покончили с собой, не желая пережить позора безоговорочной капитуляции. Буддийские монахи сжигали себя живьем в знак политического протеста в Южном Вьетнаме в 60-е гг. XX столетия, а в 1970 году убили себя в знак того же несколько французских студентов. К этому ряду самоубийств с такой же неосновательностью можно было бы добавить, скажем, массовые самоубийства женщин в некоторых провинциях Китая — это был их протест против семейного террора, когда после разрешения разводов мужья и их родственники пытались любыми средствами помешать женам воспользоваться этим правом. Совсем уж неудачно поспешил Андрей Вознесенский сравнить самоубийство в Гайяне с… самосожжениями русских раскольников. Все эти случаи никакого отношения к трагедии Джонстауна не имеют: самоубийцам в Гайяне никто не угрожал, они жили вдали от людей, в стране, правительство которой было к ним благожелательно, они не верили, что путем своего мученичества придут к вечной жизни в раю, тем не менее они приняли участие в этом бессмысленном самоистреблении. Во всяком случае, лидеру удалось с помощью разнообразных средств и приемов — от угрозы оружием и до призывов к «достоинству» — подчинить подданных своей воле. Поэтому основное внимание тех, кто высказывался о кровавом и внезапном конце «замечательного эксперимента», поставленного в джунглях на тысяче человек, сосредоточились на личности Джонса.
Краузе приводит следующие слова антрополога Агехананда Бхарати из Сиракузского университета: «Следует запомнить, что лидеры, подобные Джонсу, всегда верят в то, что они делают, — это для них призыв свыше. Когда кто-нибудь становится на этот путь, то в нем возникает потребность власти. Власть же увеличивается подчинением последователей. И наступает момент, после которого нет возврата, внезапный момент. Неожиданно вам нужно все больше и больше власти, чтобы оставаться уверенным в себе, и эта потребность оказывается соединенной с призывом свыше. Во всем мире есть культы и вожди культов и всегда были <…> В Индии есть гуру, как, например, Саи Баба, у которых 10 млн. последователей. Но большей частью в других культах что-то замедляет возникновение потребности во власти. Например, люди протестуют. Джонсу удалось этой задержки избежать переездом вместе с последователями в Гайяну, туда, где не было средств массовой коммуникации, не было возможности инакомыслия или расследования».
Краузе считает, что у Джонса после покушения на Райана и нападения в Порт-Кайтума не было иного выхода, кроме жертвенной смерти, как можно более зрелищной. Но ведь, как мы видели, массовое самоубийство было подготовлено сектой заранее, а мысли о смерти представляли собой постоянную величину в идеологии Джонса — от напоминания о его готовности умереть за свои идеалы и до угроз убийством «предателям». Далее Краузе подробно рассматривает положение с сектами, в том числе, изуверскими, в США, где, действительно, их чрезвычайно много, а число их членов очень велико. Но ставить с ними Народный Храм полностью на одну доску едва ли справедливо — слишком уж разные у всех этих сект идеалы, а, главное, практика, хотя и преобладает, видимо, жульничество. Достаточно напомнить, что все без исключения признают, что трагедия в Гайяне — событие небывалое, неизвестное прежде ни в истории, ни в современности, ни в прошлом, ни в настоящем, чтобы стало очевидным: бесплодно и даже не нужно разбираться в теории и деятельности всяких там сект. Это — аспект особый, к делу тут идущий мало, хотя и насущно интересующий американскую общественность, да и для нас, безусловно, не безразличный. Но в истории Джонса, Народного Храма и Джонстауна есть та, на первый взгляд, неповторимость, которую, говорю снова и снова, отмечают все без исключения и на которой, стало быть, важнее всего сосредоточиться и попробовать ее исследовать, понять и объяснить.
Журнал «Нью Репаблик» 2 декабря 1978 года посвятил событию редакционную статью «Эпоха легковерности». Он задает вопрос, а что было бы, если бы Джонс не встал на путь убийств и самоубийств? И отвечает, что уже была отснята Хэррисом пленка, на которой Джонстаун изображался бы пляшущим и процветающим… Статья резко нападает на адвокатов, делающих все, чтобы правда не вышла наружу. И все-таки правда стала, отмечает журнал, достоянием гласности и смела с первых страниц газет все прочие новости. «Мы считаем, — пишет журнал, — что по крайней мере часть вины должна быть отнесена на счет особого рода легковерности, которая, что достаточно странно, встроена в „нашу рационалистическую и светскую культуру“. Эта легковерность присуща не только тем, кто готов все оставить и отправиться в далекие джунгли в поисках какого-то безумного политического или религиозного идеала, но также и современным политикам, правительственным служащим и агентствам новостей, особенно тем, которых изощряет специфический агностицизм адвокатов».
После этой блестящей тирады журнал приводит отзывы о Джонсе и его секте, сделанные до трагедии. Так, вицепрезидент США Уолтер Мондейл писал: «Для меня служит источником великого воодушевления знание того, что ваша конгрегация глубоко вовлечена в главные социальные и институциональные проблемы нашей страны»; министр здравоохранения, образования и социального обеспечения Джозеф Калифано выражал восхищение «многочисленными социальными программами, которые ваша церковь осуществляла для удовлетворения всех видов человеческих потребностей». Аналогичное одобрение высказывали Хьюберт Хэмфри, Генри Джексон, Рой Вилкинс, Балла Абцуг — политические фигуры национального масштаба. Типичным для всего этого словоизвержения журнал считает следующий, как он выражается, «набор слов», написанных Калифано и не образующих даже цельного предложения: «Зная вашу преданность и сочувствие, ваши гуманные принципы и вашу заинтересованность в защите индивидуальной свободы и свобод <…> делают выдающийся вклад к продвижению человеческого достоинства».
