Йоле оглянулся. Зарева над деревней уже не было видно. "Теперь и мы бездомные, — подумал мальчик, поежившись. Вернемся мы когда-нибудь в свой дом? — спрашивал он себя, не в силах сдержать слезы. — Может, никогда не вернемся. Райко вот ушел и не вернулся. Война…"

Мать окликнула его. Еще раз взглянув в сторону родных мест, как бы прощаясь с ними, мальчик вытер слезы и побежал догонять остальных.

Утро застало их вблизи небольшого селения. Момир предложил дождаться рассвета, чтобы не беспокоить людей в такую рань. Все уселись на обочине. Светало. Пока шли, никто не ощущал холода, но сидеть без движения было неуютно: ветер дул прохладный. Подойдя к матери, Йоле накинул ей на плечи рядно, другим прикрыл Раде и кликнул девушек. Ела отказалась.

— Иди, укройся, бедняжка, — позвала ее и мать. — Чего тут стесняться?

Девушки наконец согласились и, смущаясь, придвинулись к ним.

Момир сидел мрачный, молчал, чертя прутиком по земле. Переносить его молчание было тяжелее, чем промозглое дыхание утра. В селении прокукарекал петух, ему отозвался другой. Беженцы безмолвно слушали их перекличку.

— Знаешь что, Радойка, — сказал наконец Момир, — я вас устрою здесь у кого-нибудь, а сам назад вернусь.

— Что ты, бог с тобой! — взволновалась мать Йоле. — Умоляю тебя, не ходи…

Дочери бросились к Момиру. Нада обхватила руками его колени.

— Не надо, папа, пожалуйста, не надо!..

— Как же мы без тебя? — твердила Ела. — Я боюсь, боюсь…

Йоле ждал, что ответит Момир.

— Погодите, дети! — урезонивал девушек отец. — Я ухожу, но это вовсе не значит, что я не вернусь. Ясно? А идти надо. Мы спаслись, но у нас ведь ничего нет. Как дальше жить-то?

Девушки продолжали плакать, прижимаясь к нему. Момир обратился за поддержкой к матери.

— Согласись, Радойка, — сказал он. — Скоро холода начнутся, а у нас нечем прикрыться. Надо идти.

Мать молчала, понимая, что Момир прав, однако мысль о том, что он будет подвергать себя опасности ради них, приводила ее в отчаяние.

А Йоле целиком был на его стороне. Он и сам бы пошел с Момиром, если бы мать отпустила.

— Там же все сгорело, папа! — сквозь слезы говорила Ела.

— Голубушка ты моя, все не может сгореть. Всегда что-нибудь да останется и сгодится таким вот бедолагам, как мы.

Йоле любил своего соседа. Рано овдовев, тот остался с двумя маленькими дочками. Решил больше не жениться. "Никакая мачеха не заменит детям мать", — говорил он, когда его пытались убедить привести в дом новую жену. Так один и воспитал дочерей.

— Не волнуйтесь, мои хорошие, — успокаивал он, ласково гладя их склоненные головы. — Я вернусь, но сейчас надо идти. Кто знает, что нас ждет. Это все еще не скоро кончится.

Йоле робко подошел к матери:

— Мама, можно мне с Момиром?

Мать прикрыла ему рот ладонью.

— Даже и не заикайся! — вскинулась она, готовая встать на пути каждого, кто захочет уйти.

Йоле, смирившись, уселся рядом с матерью.

— Пожалуй, я сама пойду с тобой, — вдруг решительно сказала она Момиру.

Все изумленно смотрели на нее — Йоле, Раде, Момир, притихшие девушки. Раде вдруг прижался к матери.

— Не уходи, мама! — просил он со слезами.

"Не уходи теперь, — думал он, — когда ты снова стала прежней, когда ты рядом, защищаешь меня, крепко держишь за руку!"

"Видно, то, что произошло сегодня ночью, сильно на нее подействовало, — размышлял Йоле. — Она словно проснулась, ну, дай бог!.."

Мальчик встал.

— Нет, — сказал он матери, — ты не пойдешь, пойду я! — Голос его звучал уверенно, совсем по— взрослому, но жалость к матери заставила Йоле мягко добавить: — Я ведь лучше всех бегаю, в случае чего удеру.

Момир хотел было сказать, что не надо ему идти с ним, но, поглядев на два жалких рядна — все их имущество, — сказал:

— Может, твой сын и прав, Радойка. Он может мне пригодиться, а ты нужнее будешь вот этим троим, — он кивнул на Раде и своих дочерей. — А за Йоле не беспокойся… Буду за ним смотреть, как за своим. Мы и так свои. И должны помогать друг другу.

В конце концов мать согласилась.

Когда рассвело, они направились к ближайшему дому, постучали. Хозяин, попыхивая трубкой, вышел так быстро, словно давно их ждал. Он разглядывал их, щурясь от табачного дыма, слушая объяснения Момира, и вдруг сказал:

— А помнишь, как мы с тобой в Крателе работали? Я сгружал бревна, а ты их равнял. Помнишь?

Момир обрадованно закивал, узнав старого знакомого. Однако тревога не давала расслабиться: надо было поскорее разместить своих и отправляться назад.

— Да-а, дорогой ты мой Момир, вот ведь как бывает!.. — продолжал старик. — А нынче-то что творится, а? Так, значит, дома ваши сожгли? Выходит, начали жечь и в Гласинце… Э-э-эх… Мерзавцы, чтоб их прах земля не приняла! — Он сплюнул. — Злодеи, чтоб они сгинули!..

Старик вдруг спохватился: Момир и его спутники — беженцы, лишенные крова, и негоже разговаривать с людьми на пороге. Он пригласил всех в дом.

Момир сказал старику, что хочет вернуться назад, оставив у него ненадолго своих спутников.

— Ладно, ладно, сынок. Пусть заходят. Устраивай их тут где-нибудь.

В доме было полно народу. Люди спали даже на полу.

— Проходите вон туда, — показал старик на место у окна. — Устраивайтесь…

Появилась высокая женщина, холодно оглядела вошедших.

— Йока, — обратился к ней хозяин, — это Момир, мой друг. Принеси-ка людям по кружке молока.

Когда разместились, женщина принесла кувшин с молоком, так же недружелюбно глядя на них. Все почувствовали, как тяжело зависеть от чужой милости. Даже молоко показалось безвкусным, и это окончательно решило вопрос, идти или не идти.

Солнце, долго пробивавшееся сквозь лесные заросли Черной горы, наконец выкатилось на небосвод. "Хорошо ему. Где захочет, там и встанет…" — подумал Йоле с завистью. Он шел рядом с Момиром, пытаясь шагать с ним в ногу. Чтобы не отставать, мальчик должен был после двух больших шагов делать три поменьше, но побыстрее.

Момир, улыбаясь, оглянулся:

— А эти, что построили дома в лесу, неплохо устроились… Чуть что, они раз в лес — и нет их! — Он покачал головой. — Да, Йоле, хорошее место они выбрали, не то что мы. На выстрел дерева не сыщешь… Нас можно перестрелять, как зайцев.

Искоса поглядывая на Момира, Йоле решился спросить:

— А почему вы раньше не ушли? — Он не мог забыть прошедшую ночь, когда их чуть было не схватили.

— Э-э, Йоле, дорогой мой! Ты спрашиваешь, почему? Такое уж проклятое существо человек. Обо всем думает, кроме собственной жизни… Надо было картошку выкопать, крышу починить… — Он горько усмехнулся. — Нужна была мне эта крыша! Починил сани, телегу, и вот… — Снова взглянув на мальчика, Момир понизил голос: — Ты паренек надежный, тебе можно довериться: вчера я поздно вернулся — выполнял задание товарищей. Устал, крепко заснул. Эти злодеи могли меня сонного схватить!

"С задания! — пронеслось в голове у Йоле. — Надо же! Неужели и он партизан?"

— А почему вы с партизанами не ушли? — спросил мальчик.

Момир улыбнулся:

— Все мы участвуем в борьбе, Йоле. Только одни — в бою, а другие — в тылу.

— А что такое "член комитета", Момир?

— Где ты слышал эти слова?

— На мельнице.

— A-а. Член комитета, Йоле, как бы тебе получше объяснить… Это — народная власть. Такой человек вместе с другими товарищами обеспечивает нашу армию всем необходимым: от хлеба до табака… Он организует работу в тылу — чтобы девушки вязали носки, варежки, шарфы, чтобы люди собирали продовольствие для нашей армии, чтобы помогали выхаживать раненых… Ясно тебе?

Мальчик кивнул. И вдруг спросил смущенно:

— А я могу тоже участвовать в борьбе — в тылу?

— Можешь, конечно. Да ты ведь уже участвуешь!

Йоле обмер. "Неужели знает про обрез?" — подумал он и, запинаясь, проговорил: