Он называется "Венерин Башмачок",
Таежный сей цветок, расцветший подле бани,
Как будто бы судьбу свою он знал заране!
3
Осталось рассказать немного мне сейчас,
Подходит он к концу, подробный сей рассказ,
Хоть повествую я, быть может, и нескладно…
Есть сочинители ученые изрядно,
Но на французский лад да на латинский лад,
Как эхо мертвое, их голоса звучат,—
Я ж повести моей лишь в том и вижу ценность,
Что смело я иду на полну откровенность.
И, строги критики, мне дела нет до вас!
*
Прошло уж года три, как Шапп покинул нас,—
Всё замуж не иду. Архиепископ сам уж
Рек: "В нынешнем году дочь, ратман, выдай замуж!
Я ж думаю — придет еще моя пора!
Живу и не тужу. Сегодня что вчера:
Схожу в господен храм, схожу помыться в баню,
То набелюся я, то щеки нарумяню
Да очи подведу, чтоб стал приятней взор,
Зимою с ледяных катаемся мы гор,
Как девам следует, на легоньких салазках
И святки, как всегда, проводим в играх, в плясках.
А замуж не хочу — спокойней так душе.
Как лето подойдет, купаюсь в Иртыше
Среди других подруг. Я в камышах разденусь
И, отраженная зеркальной гладью Венус,
Июльскую в реке затею ворожбу.
Я знаю: зрит на нас в подзорную трубу,
За кручей скрыт, Антон, поклонник мой упорный.
Что мне? Пускай мечтой себя он тешит вздорной.
Ведь многие еще, во мгле по вечерам,
Речного берега по глинистым горам,
Из бурсы школяры да гвардии сержанты —
Блуждают в поздний час, когда поют куранты
Над башней ратуши, предвозвещая ночь.
"Купается сейчас, мол, ратманская дочь,
Венера здешняя!" Иртышски волны плещут,
Над яром же в кустах, что волчьи, очи блещут…
О, люди добрые! Обычай вам хорош —
Венеру наблюдать — оставил Дотерош.
Как обсерваторов клеймила я подобных!
Немало им я слов презрительных и злобных,
Бывало, говорю, коль явятся в наш дом.
Родитель, не поняв иль разобрав с трудом,
К чему мои слова, корит: "Ты злая дева!
Во власти ты всегда презрения и гнева!"
Нет, мой отец, была во власти я мечты,
Но тайную мечту не смог понять бы ты!
Я думала, что цел мой Башмачок Венерин,
Его в Париже след, я мнила, не потерян-
Мне снился всё еще чудесный этот сон.
Раз, помню, прибежал к родителю Антон:
"Ну вот, из Питера имею разрешенье
Я фабрику открыть за городом Тюменью!
Поможет выполнить мне это магистрат?
Довольно уж теперь я сделался богат.
Архиепископ сам мне оказал вниманье.
Я фабрикантом стать давно имел желанье —
Хочу производить я некие ковры.
Ткачих купить помочь мне будьте вы добры,
Как следует сие обдумав в магистрате.
Вы можете моим компанионом стати,
Коль скоро ваша дочь захочет то, отстав
От милых для нее девических забав.
А то останется она ведь стара дева!"
Затрепетала я от горя и от гнева,
Услышав, как сие выкрикивает он.
Я вышла, говорю:
"Послушайте, Антон,
Персона ваша вся мне до того отвратна,
Что где вы сядете, там вижу грязны пятна,
И, как уходите, там всё еще пятно…
Когда ты прочь пойдешь, и дверь я и окно
Стараюсь распахнуть, Антон, сколь можно шире
Подлей тебя никто не проживал в Сибири!"
*
А дальше вышло так. Угрюм, потупив взор,
Пришел к отцу писец: "Зовет, мол, прокурор!"
— "А для чего, дружок?"
— "Да так… По делу, лично.
Каку-то смотрит он картинку неприличну".
Ушел отец. Домой вернулся через час.
Глядит он на меня, ах, не спуская глаз.
Зовет к себе в покой. Дверь запер на задвижку,
Дрожащею рукой выхватывает книжку.
"Читай-ка, дочь!"
Едва губами шевеля,
Шепчу: "Вояж в Сибирь по воле короля
В год тысяча семьсот шестьдесят первый…
Которое в себе отчет содержит верный…"
— "Отец! Да это ж труд аббата Дотерош
[644]
!"
— "Да. Правильно! —отец сказал мне.— Ты не лжешь .
В Париже куплено у книжника Дебюра
[645]
! —
Взял книгу тут отец.— А вот сия гравюра!
