А между ними и Павлуцкий-господин.

"Позвольте поглядеть в трубу хоть миг один!"

— "Нет,— говорит Антон.— Для вас тут нету места.

А будет Венус зрить со мной моя невеста!"

И тянет он меня, проклятый, за рукав.

И говорит он мне, хитер, весьма лукав:

"Твой господин аббат забыл тебя, драгая!

Смотри в мою трубу!" Но я, его ругая,

Зардевшись от стыда, отшатываюсь вспять.

Тут, дерзкий, за рукав цепляется опять.

И вот, уже без сил, смущаясь и робея,

Как он меня просил, приблизилась к трубе я.

И, как Шапп Дотерош стоит среди господ,

Так малый телескоп наш окружил народ.

"Ты, ратманская дочь,— я слышу восклицанья,—

Получше различи планетное мерцанье!"

— "Уж ладно!" — говорю…

И в этот самый миг

Венера наплыла на Гелиоса лик.

Всем возвестил сие аббата голос звонок.

Вдруг замер весь народ. И лишь грудной ребенок

Заныл среди толпы у бабы на руках.

Я помню вал, людей и небо в облаках.

И закопченные мерцают тускло стекла.

На солнце я гляжу. Нет! Солнце не поблекло.

Что вижу я? Ничто! Лишь огненную мглу.

Ах! Словно чья-то тень проходит по стеклу.

Ах, черная! Ах, пламень вспыхнул красный!

Не девы ль силуэт вдруг вижу я неясный?

Конечно, Венус то!

"Антон,— шепчу,— Антон!

Взгляни!"

Лицо свое с моим тут сблизил он.

"Ты видишь?"

— "Вижу!"

— "Что?"

— "Каку-то красну блошку!"

Я оттолкнула прочь презренного Антошку.

"Дурак,— шепчу,— болван. Гляди в трубу один!"

Но тут припал к стеклу Павлуцкий-господин,

Он чмокает, пыхтит, он напирает задом.

"Что делать,— думаю,— с такой фигурой рядом?

Мне надобно уйти!" — И боком, кое-как

Тут пробиваюсь я через толпу зевак.

Виденья своего я необыкновенность

Навеки сохраню. Я лицезрела Венус!

*

Был вечер. Городской уж обезлюдел вал.

Аббат же как ушел, так дома не бывал.

Отец мне говорит: "В честь обсерваций оных

Сегодня будет бал в палатах во казенных,

И обещал прибыть туда часам к восьми

Сам губернатор наш с женой и дочерьми.

Профосиха туда пойдет в античной маске.

Там будет фейерверк, каки-то игры, пляски,

И гостя ты домой не жди, пожалуй, дочь,

Поскольку, пиршество продливши целу ночь,

Поедут допивать на архирейску дачу".

Тут спать пошел отец. Сижу я, чуть не плачу,—

Обидно всё же мне — свет до чего спесив,

Что гостя увезли, меня не пригласив.

Хотя, конечно, мой папаша не из знати,

А всё же ратманом он в нашем магистрате.

Хоть из городовых он родом казаков

^[639]

,

Но обходителен довольно и толков,

Избранник от людей торговых и посадских.

Нуждаются в его услугах магистратских,

А коли пиршество — не пустят до дверей!

Я губернаторских не хуже дочерей!

Французскую я речь не меньше разумею,

И танцы я плясать не хуже их сумею…

Ах, вижу, в небесах взметнулся фейерверк.

Он, тысячами искр рассыпавшись, померк.

Гляжу в оконце, жду другого фейерверка.

Вдруг вижу: во саду приотворилась дверка.

"Антон!" — я думаю. Шалишь ты! Не войдешь!

Нет! Вовсе не Антон. Аббат мой Дотерош!

В шинели голубой одетый он парадно,

Приблизился. Вином пахнуло преизрядно.

И, глянув на меня, мечтательно он рек:

"Чрез Вену ехал я, Брюнн

^[640]

, Никольсбург

^[641]

, Фридек

^[642]

,

Австрийских видел дам, прельстительных полячек,

Но только никого нет краше сибирячек!

Прелестнее тебя я, дева, не видал!

Сегодня в телескоп Венеру наблюдал,

Но, чтоб Венеры путь видеть чрез диск солнца,

Лишь надо заглянуть в сей дом через оконце!"

О, боже! Таковы услышавши слова,

Бегу в сад, трепеща. Кружится голова.

У бани на чурбан бессильно опускаюсь,

За некий стебелек рукою я хватаюсь,

И, сей цветок сорвав, дрожит моя рука…

И звездочета речь звучит издалека:

"О! "Киприпедиум иль Башмачок Венерин

^[643]

!

Небесный в этом знак, хоть я не суеверен".

Вот каковой тогда я сорвала цветок.