И начал обучать меня французский повар…

Училась языку неплохо я весьма,

Но затруднения пришли насчет письма.

Шабер нам говорит: "Науку знаю устно,

А в каллиграфии рука, мол, неискусна!"

Расстались с поваром. Попала к чудаку,

Лекарем состоял при драгунском полку.

Но как угнали полк на Иртыша верховья,

А лекарь от своих отстал по нездоровью,

То дал ему отец квартиру и харчи,

"За то,— сказал,— мне дочь наукам обучи",

И начал лекарь тот учить меня латыни…

Но, боже! Не могу забыть я и поныне,

Как лекаря сего отец погнал мой прочь:

"Чему ты обучил невинную мне дочь?

Зачем ей показал язычески соблазны

^[599]

?

Преследуют ее виденья неотвязны,—

То некий римлянин, то обнаженный грек.

Кто в этом виноват? Ты, дерзкий человек,

Понеже вздумал ей гекзаметры читати.

Забыл ты, кто я есть? Я — ратман в магистрате!"

Отец заботится, а толку нет никак.

Соседи говорят: "Упрямый он казак,

Задумал дочь свою наукам обучати,

Не знает только он, с какого конца начати",—

Так люди говорят, что вхожи в магистрат,

В полицейместерской конторе говорят.

Которые скорбят, которые смеются,

Мол, замыслы его никак не удаются.

*

А время между тем всё движется. Не ждет.

Семнадцать мне уж лет, осьмнадцатый пойдет.

Не девочка теперь, но зрелая девица.

Отец задумался: "Не поздно ли учиться?"

И помню, как-то раз сказал мне наконец:

"Послушай. Не пора ли, дочка, под венец?

О прелести твоей заводит речь подьячий,

Не прочь бы взять тебя и сотник наш казачий…

Да, кстати, дочь моя, художник-то, Антон,

В соборе приступив к писанию икон,

Тебя изобразил как деву пресвятую…"

— "Ах! — говорю.— Как смел. Вот в голову пустую

Пустая лезет блажь. Пошто ж так дерзок он?

Мне,— говорю,— отец, не нравится Антон,

Пришлец из дальних стран, оттуда убежавший,

Убивший ли кого, кого ли обокравший".

— "Нет,— отвечал отец,— прибыв из-за Карпат,

Весьма он человек неглупый, говорят.

К какой-то, верно, там был схизме

^[600]

он причастен.

Но он раскаялся. И снова в ересь впасть он

Не собирается. Повинен был бы в чем,

Не стали бы его в архиерейский дом

Впускать, как доброго, и не был с ним столь близок, б,-

Заметь-ка, дочь моя,— сам наш архиепископ!"

— "Архиепископ наш и сам из поляков"

^[601]

,—

Отцу я говорю.

"Ну что ж? Зато толков!

И за примером, дочь, ходить недалеко нам:

Он похвалу дает Антоновым иконам.

И надо понимать, что, в Кракове учен

^[602]

,

Не токмо малевать умеет сей Антон,—

Мечтает некую открыть мануфактуру

^[603]

,

Неутомимую имеет он натуру.

Стать фабрикатором решил. И, например,

Сравниться ль может с ним хотя б дурак Шабер.

Есть иноземцы разные, я вижу.

Сей выехал Шабер из города Парижу,

Чтоб, ездя по миру, в ступе воду толочь.

По бедности им жить на родине невмочь —

Бродягами они становятся, ворами,

Иные ж, как Шабер, в Тобольске поварами.

Антон же не таков. Будь униат

^[604]

, будь грек

^[605]

,

Добро пожаловать, коль мудр ты человек,

Способный сотворить любое рукоделье.

Бывает, что и росс дичает от безделья,

А сей пришлец готов к полезному труду!"

— "Нет! — закричала я.— Я замуж не пойду!"

Перед родителем ударилась я в слезы.

Тогда печально так, хотя и без угрозы:

"Смотри, в девицах ты останешься навек!" —

Ответствовал отец. Нехитрый человек,

Все дни он проводил в палатах магистратских,

Избранник от людей торговых и посадских.

Судьбу мою решить имел ли он досуг!

Он в ратуше, а я резвлюсь среди подруг,—

То в церковь мы пойдем, то мыться ходим в бани,

По ягоды идем речными берегами,

Являюсь на базар — торгую что хочу:

Бухарские шелка, московскую парчу

Иль рухлядь мягкую

^[606]

, везомую с Ял-Мала…

^[607]

В Тобольске-городе всего у нас немало!

А как вернусь домой — скрипят во тьме полы,

Лампады по углам мерцают среди мглы.

Этих древних стен бревна ноздреваты