«Г. А. Товстоногову показалось, что во второй половине пьесы у героини проскальзывают интонации сентиментальные, жалеющие самое себя, что противоречило мужественной тональности всей пьесы. Саша выслушал это замечание и обещал подумать — не спорил, не соглашался, а лишь принял к сведению. Через две недели он прислал в театр новый вариант, где было вычеркнуто всего две реплики. Товстоногова этот вариант полностью устроил. Оказалось, что несколько лишних слов решали все дело. Саша вообще не считал свою работу над “Чулимском” вполне законченной. Он продолжал думать, уточнять сложнейшие внутренние ходы пьесы, искал наиболее выразительные слова. В письме от 12 июня 1972 года он писал: “Пришлю вам новую последнюю страницу ‘Чулимска’. По сути там, разумеется, ничего не изменится, просто мне пришло в голову, что самый-самый конец (финал) можно сделать точнее и естественнее по форме”. Увы, этой страницы нет ни у меня, ни у кого-либо еще. И трудно угадать, что именно хотел он изменить, потому что при всей простоте и ясности драматургической фактуры Александр Вампилов, как никто другой, был неожиданным в каждом драматургическом повороте, в каждом проявлении человеческого характера. Наверное, эта неожиданность при безупречной логичности и есть признак большого таланта».

Впервые в спектакле по пьесе сибиряка должны были играть выдающиеся актеры: К. Лавров (Шаманов), О. Борисов (Еремеев), Е. Копелян (Афанасий).

Стоит добавить, что Георгий Товстоногов первым из тех, к чьему мнению прислушивались в театральном мире, публично дал высокую оценку таланту Вампилова. В диалоге с В. Розовым на страницах «Литературной газеты» он сказал, что подлинные драматурги редки и он может назвать лишь двоих, Володина и Вампилова, обладающих особым даром — создавать мир в конфликтах видимых и невидимых. Александр откликнулся в письме к Д. Шварц: «Прошу Вас передать Георгию Александровичу привет и большое спасибо за добрые слова обо мне в “Литгазете”».

Наконец, «лед тронулся» и в Москве. Весной в Театре им. К. С. Станиславского начались репетиции комедии «Прощание в июне». За постановку ее взялся сын Георгия Товстоногова Александр (Сандро). Он оставил рассказ уже о завершающихся днях подготовки спектакля летом 1972 года на гастролях в Сибири:

«Театр выехал в Красноярск, где мы продолжали наши репетиции. И вот тут я увидел Александра с другой стороны. Он был старше на семь лет, естественно, был ведущим в наших отношениях. Как я заметил, он становился лидером везде, где бы ни находился. Он был точнее, умнее и, как я постепенно выяснил, образованнее многих, а особенно той “блестящей” московской театральной элиты, которая умеет острить, подать себя, ввернуть вовремя анекдот, знает, что происходит наверху. Но когда доходило до дела — Саша спокойно цитировал Достоевского, пусть не дословно, но всегда точно по смыслу, попадал в ситуацию идеально. Его образование — не блескучая одежда, а всегда вовремя изымаемый инструмент… Как-то Саша спросил меня: “Как ты понимаешь пьесу?” Я что-то там по-режиссерски объяснил. Тогда он сказал: “Ты понимаешь… Предположим, ты придумал лекарство от рака. Донеси его до людей, но… — Эту фразу он форсировал: — Но не расталкивай детей и женщин”». (Подобную фразу произносил Колесов в том варианте пьесы, что был напечатан в альманахе «Ангара»: «Куда бы ты ни торопился — по дороге не расталкивай детей и женщин».)

Постановка театра не устроила Вампилова. Объяснение этого мы находим в письмах драматурга — Александр привык делиться своими радостями и неудачами с театральными друзьями. Он писал Д. Шварц:

«Сообщаю Вам, что был я в Красноярске, у Сандро, на сдаче “Прощания в июне”. Спектакль принят, но, по-моему (и Сандро так думает), он еще не готов. Сандро работал как зверь, многого достиг, но промахнулся в назначении актера на главную роль. За мою небольшую, но все-таки практику я ни разу не вмешивался в распределение ролей, тем более никогда еще не оспаривал результата. Но это особый случай. Ошибка очевидна и непоправима никаким способом, кроме одного: заменить актера или назначить на эту роль второго исполнителя, который впоследствии должен оказаться первым и единственным. И я надеюсь, что Сандро на это пойдет».

И — в послании Е. Якушкиной: «Письмо Ваше пришло, когда я был в Красноярске. Поездка оказалась довольно длительной и весьма сложной по результатам. На сдачу приезжал Шкодин^[78], спектакль принял, но спектакль не готов. Сандро работал много и сделал много, но во многом и просчитался: назначил на главную роль актера, которому эта роль противопоказана. Я стал настаивать на замене или назначении второго исполнителя. Директор решил, что дело уже сделано. Новый главный (Кузенков) крутит и думает лишь о себе, всё запутал, а Сандрик растерялся и улетел в Ленинград (главный исполнитель — его ставленник и приятель). Чем всё это кончится — неизвестно».

А кончилось это тем, что А. Товстоногову всё же пришлось заменить исполнителя роли Колесова, кстати, талантливого молодого актера, на другого, не менее способного но, по мнению автора пьесы, точнее соответствующего типажу героя.

«Высокое разрешение» у московских чиновников получила, наконец, и многострадальная комедия «Старший сын». В Театре им. М. Н. Ермоловой за ее постановку взялся режиссер Геннадий Косюков. Летом 1972 года Вампилов пишет с тревогой Якушкиной: «Что театр? Где он? И что наш знакомый Косюков? Черкните мне пару строк…»

Театр находился на гастролях в Куйбышеве, и Елена Леонидовна сообщила: «В. А. Андреев звонил дважды из Куйбышева по поводу твоей пьесы (“Чулимск”). Хочет очень узнать, что ты решил. Ставит ли ее Вахтанговский? Если да, то когда? Он очень хотел бы ее поставить. В. А. Андреев находится в полной неопределенности. Просит тебя написать, что ты решил. К сожалению, я не знаю, где достать экземпляр “Чулимска”. Я ведь сама не знаю самого последнего варианта. (Это не упрек, а только констатация.) Что касается “Сына” и Косюкова, то Андреев сказал: “Репетиции идут полным ходом”».

И в следующем письме Елена Леонидовна дополняет: «Андреев говорит, что Косюков работает отлично и даже В. И. к нему изменился к лучшему. 27 июля они кончают гастроли, выезжают в Москву и все идут сразу в отпуск. Почему он (Г. Косюков. — А. Р.) не пишет тебе, не знаю. Он клялся, что мне тоже будет писать, и даже не бросил открытки. “Каким он был, таким остался”. Поживем — узнаем, что он за режиссер…»

К сожалению, премьера этого спектакля состоялась уже после гибели автора, в начале ноября.

Но в приведенных письмах интересны сведения о другой пьесе Вампилова — «Прошлым летом в Чулимске». Передав ее Г. Товстоногову, Александр хотел увидеть пьесу поставленной и в Москве. О своих сомнениях на этот счет он сообщил Якушкиной: «Теперь о “Чулимске”. Возможно, я и отдам его Андрееву. Я склоняюсь к этому решению. Вахтанговцы молчат, да и что-то я на них не надеюсь. Дина Морисовна сообщила мне уже номер Лита (то есть разрешения цензуры. — А. Р.), они получили его в Ленинграде. Но в Иркутске (в альманахе) пьесу сняло начальство. В конце года ребята еще раз попробуют ее напечатать. С другой стороны — если я отдам пьесу Андрееву, я хотел бы, чтобы это произошло осенью, в сентябре…»

И тут добавление такое же, как и по поводу московской постановки «Старшего сына»: спектакль «Прошлым летом в Чулимске» в режиссуре В. Андреева вышел в Театре им. М. Н. Ермоловой уже после ухода драматурга из жизни.

Но история с публикацией этой последней драмы Вампилова на его родине принесла ему новую душевную боль, отравила (и это не преувеличение) оставшиеся месяцы жизни.

Каждый писатель стремится напечатать свое произведение. Он знает, что каждое его слово, каждая запятая сохранятся в неприкосновенности только в том случае, если они будут напечатаны в книге, а не останутся в рукописи. Вампилов радовался не только тому, что его пьесы шли на сценах театров, но и тому, что они пришли к читателю: одни в книгах столичного издательства «Искусство» и на страницах солидного журнала «Театр», другие в сборниках местного издательства и в скромном альманахе «Ангара». Создав окончательный вариант пьесы «Прошлым летом в Чулимске», он передал рукопись прозаику Геннадию Николаеву, редактору иркутского альманаха. Вампилов был уверен, что его друзья-ровесники, входившие в редколлегию двухмесячника, постараются напечатать произведение без проволочек. Но чиновные надсмотрщики, оплошавшие в дни публикации предыдущей пьесы, теперь были начеку.