Примерно за день до моего отъезда Саша пришел с расставальным угощением. В последнее время он подолгу пропадал из общежития. За два года жизни в Москве у него появились новые друзья и знакомые. Вот и объезжал их, прощался. Имелись у него дела и в столичных издательствах и театрах.
Наш импровизированный прощальный ужин проходил на сдержанно-серьезной ноте. Без шуток и анекдотов… И только уходя к себе, Саша наконец решился сказать о своем выборе:
— Можно, я возьму из твоей коллекции вот этот этюд?
Теперь, когда Вампилова нет в живых, я частенько задумываюсь над вопросом: почему он выбрал именно тот рисунок? Ведь были же лучше и по сюжету, и по исполнению. Но Саша потянулся к этюду, на котором был изображен летний пейзаж с перевернутыми лодками на берегу водоема. Почему именно с лодками, да еще и с перевернутыми? Просто мистика какая-то! А может быть, этот кусочек холста напомнил ему родной Байкал?»
Глава девятая
СКВОЗЬ ТЕРНИИ
Вернувшись из Москвы, Вампилов сразу приступил к работе. Пьеса «Прощание в июне», как мы помним, была уже напечатана. Теперь ему хотелось опубликовать — поначалу хотя бы в местном альманахе — комедию «Предместье». Первые два названия ее, «Женихи» и «Нравоучение с гитарой», были отброшены. Вместе с новым названием складывался и существенно перерабатываемый текст. Одновременно писалась и новая пьеса.
Саша любил сговариваться с друзьями — с одним, с двумя, а то и с компанией побольше: давайте махнем куда-нибудь в тихое место, в заштатную гостиничку или в какой-нибудь домик на природе, и будем там писать в свое удовольствие. Днем работать, разойдясь по комнатам, по таежным полянкам, а вечером обсуждать написанное, выслушивать дружеские советы, гулять по окрестностям или сидеть у костерка. В первые журналистские годы он то и дело предлагал кому-нибудь из приятелей сочинить опус совместно, и это, бывало, осуществлялось. Теперь было не до того. Но посидеть за срочной работой бок о бок с писателями-ровесниками — особое удовольствие!
На этот раз сошлись вчетвером. Геннадий Николаев описал эту творческую вылазку в своих мемуарах:
«Вспоминаю лето 1967 года. Монтёрский пункт на двадцать третьем километре по Байкальскому тракту… Рядом с небольшой электрической подстанцией бревенчатый дом на две квартиры». В одной из них устроились «мы, четверо иркутских литераторов: А. Вампилов, Д. Сергеев, В. Шугаев и я, на все лето получившие благодаря… расположению ко всем нам главного инженера Иркутскэнерго великолепную, временно пустующую квартиру с видом на лесную просеку и высоковольтную линию. Три комнаты и кухня — о чем еще можно было мечтать!..
Вампилов в то время работал над “Утиной охотой”. Он сидел перед окном за самодельным столом, сколоченным из грубых досок и накрытым газетой. За окном неназойливо гудели трансформаторы, на проводах чернели какие-то задумчивые птицы, названия которых никто из нас не знал, но они были нам симпатичны, потому что хотя и видели все вокруг, но всегда помалкивали. Вампилов часто выходил на крыльцо, подолгу стоял, глядя на лес, на просеку, убегающую в синюю даль, к Байкалу, думал, мечтал. Думал о пьесе, мечтал о Байкале. “А нет ли чего-нибудь такого на берегу Байкала? — спрашивал он, обводя широким жестом подстанцию, ЛЭП, монтёрский пункт. — Вот там бы окопаться!” Байкал всегда тянул его к себе. Многие годы он вынашивал мечту купить на берегу Байкала домишко, какую-нибудь развалюху, чтобы можно было хоть летом приезжать и жить там месяц-другой.
Пьеса продвигалась медленно. Помню, поначалу я сильно удивлялся тому, что за день работы у Вампилова на листочке прибавлялись всего одна-две реплики. Судя по тому, как часто вставал он из-за стола и надолго исчезал в лесу на просеке, можно было заключить, что пьесу он сначала “проигрывал” в уме и по мере продумывания записывал на бумаге…
Дни нашей жизни на подстанции были безоблачны в прямом и переносном смысле этого слова. Работали с утра до позднего вечера, хозяйственные обязанности исполняли весело, дружно, как добрые братья, которым нечего делить и не из-за чего ссориться. Это была поистине золотая пора, по крайней мере, мне она вспоминается со сладкой щемотой в сердце, как вспоминаются светлые дни юности, когда ты еще здоров, полон сил и все у тебя идет ладно. Густой смолистый запах леса, стрекот кузнечиков на просеке, гудение трансформаторов, вкус сотового меда, лукавые мудрствования Таборова (монтера, жившего рядом. — А. Р.) по вечерам, лесная малина с куста, первые маслята, удивительно ласковая собачка, походы на берег Ангары, приволье, ветер, яркое солнце — все это осталось в сердце и живет неразрывно с памятью о Сане Вампилове».
«Утиная охота» была пьесой, которая тяжко давалась автору. Наверное, потому, что речь в ней шла о человеке, потерявшем себя, по слову В. Распутина, немало сделавшем для того, чтобы все лучшие качества в нем превратились в худшие. Вся драма звучит как исповедь, а такие произведения задевают в художнике все существо: его собственную судьбу, его знания о жизни и людях, его представления о смысле земной жизни. И кажется неудивительным, что такую пьесу Александр писал, стараясь быть в окружении творчески близких людей. Словно продолжение рассказа Г. Николаева, звучит воспоминание Распутина:
«А вот мы в ангарской гостинице “Тайга”, куда уехали из Иркутска работать, чтобы не мешало одно, второе, пятое, десятое… Час назад Саша поставил последнюю точку в “Утиной охоте” и только что дочитал мне финальную сцену.
— Хорошо, — говорю я. — По-моему, очень хорошо.
Он долго молчит, мнет в руках сигарету и, наконец, отвечает:
— Мне тоже кажется, что пьеса удалась. Мне она пока нравится больше старых. Но хорошую пьесу трудно увидеть на сцене, поэтому ее надо делать еще лучше. Все равно, наверное, придется еще посидеть над ней».
К осени драматург закончил пьесу. Это можно утверждать потому, что, уехав в конце того года в Москву, он сообщил в письме жене: «Пьеса во многих местах уже прочитана, есть режиссеры и театры, которые хотят ее поставить». Отрывок из нее под названием «Семейная сцена» был опубликован в ангарской городской газете «Знамя коммунизма» 20 декабря. Что касается комедии «Предместье», то ее текст Вампилов подготовил в те же месяцы и напечатал во втором номере альманаха «Ангара» за 1968 год.
Но могло ли удовлетворить драматурга отношение театрального начальства к его пьесам? Комедия «Прощание в июне» московские и ленинградские театры не заинтересовала. Лишь один столичный театр — имени Станиславского — уже в конце жизни автора начал репетировать эту пьесу и показал премьерные спектакли летом 1972 года на выезде — во время гастролей в Красноярске.
Неутомимая Елена Якушкина просила многих главных режиссеров столичных театров прочесть пьесу, но всякий раз они не хотели снизойти до провинциального автора. Даже в родном Театре им. М. Н. Ермоловой Елене Леонидовне не удалось «пробить» произведение своего «любимого автора», как она называла Сашу. Не удалось пристроить «Прощание» и в Театр сатиры, главный режиссер которого А. Эфрос обещал Якушкиной прочитать пьесу, но так и не сделал этого.
С двумя последними к тому времени пьесами хлопоты автора только начинались. Строки из письма Вампилова Ольге Михайловне (конец 1967 года): «За “Предместье” тоже собираются заплатить, но нужно письмо из театра — тоже надо куда-то ехать… хотя бы на один день» — оказались слишком оптимистичными. Чтобы получить гонорар в пресловутом ВУАПе, нужно было добиться разрешения цензуры, распечатки текста на множительном аппарате и отправки его в театры страны и, наконец, подтверждения, что какая-то труппа осуществила постановку пьесы. Все это автор долго не мог дождаться. А за появление на сцене «Утиной охоты» Вампилову вообще предстояла изнурительная борьба до конца жизни.
Вскоре после завершения этой пьесы драматург решил познакомить с ней коллектив Иркутского драматического театра. Здесь автору предложили прочитать ее для членов художественного совета. Ироничную картинку этого действа нарисовал в своих воспоминаниях прозаик Геннадий Машкин, присутствовавший на читке:
