* * *

Двадцать восьмого мая 1966 года у Ольги и Александра Вампиловых родилась дочь, которую назвали Еленой. Сохранилась телеграмма отца из Москвы в Иркутск: «Рад! Слава богу. Поздравляю бабушек, прабабушек, дедушек, теть, дядь. Целую Ольгу и дочь. Жду известий. Александр».

Кто-то из иркутских приятелей припомнил счастливо-ироническое выражение, оброненное драматургом после рождения малютки: «Мой единственный незаимствованный сюжет».

Благородная, нежная душа Вампилова особенно проявлялась в его отношении к женщинам и детям. Несколько мемуаристов передают его фразу: «Никогда не отталкивай женщин и детей». Сам он придерживался этого правила неукоснительно. Женщинам он служил рыцарски, с детьми разговаривал по-взрослому, сдабривая серьезные слова неизменной шуткой.

А в семье, для близких, он был и слугой, и защитником. Сколько просьб посоветовать хорошее лекарство для бабушки или матери, прислать для них редкое столичное средство от болезни сохранили его письма! А сколько сердечных слов, поздравляющих, утешающих, ободряющих, содержали его письма родным и друзьям, его необыкновенные автографы!

К дочери он относился с неубывающей нежностью. Спустя менее года после ее рождения Саша с юмором спрашивал в письме жене: «Как Ленка, что она поделывает?» Чуть позже: «Скажи Ленке, что кукла ей будет и толстая красивая книжка». В каждом письме в Иркутск он напоминает Ольге: «Пришли мне фотографии Ленки», «Нет ли новых фотографий?», «Ленку обязательно водите гулять…», «Я скучаю по тебе, по Ленке, по всем вам…».

А когда Вампилов бывал дома, в Иркутске, он нередко предпочитал встречам и беседам со взрослыми общение с дочерью. И неизменно это общение было окрашено красотой и поэзией жизни. Иркутский прозаик Владимир Жемчужников вспомнил характерную сценку:

«В один из первых августовских дней (время было под вечер) пришли в мой байкальский домишко гости — Вампиловы всей семьей… Долго сидели за столом, чаевничали, угощались свежим вареньем, разговаривали о том о сем. Потом, оставив женщин судачить о своих проблемах, мы пошли покурить во двор. Отправилась с нами и Леночка — нюхать ночную фиалку маттиолу и звезды смотреть.

К тому часу уже вызвездило. Все небо лучилось, мерцало.

Саня, принагнувшись к дочери и вытянув правую руку, показывал ей, где Большая Медведица, где Малая. Вдруг ребенок задал вопрос:

— Папа, а у тебя есть своя звезда?

И он сказал так, как мог сказать только он:

— Не располагаю, доча».

Неудивительно, что и чудо театра (которое с восхищением открыл для себя юный герой рассказа «Солнце в аистовом гнезде») маленькой Лене показал отец. Журналист Владимир Ивашковский писал:

«Помню, как Саня с гордостью сообщил:

— Вчера Ленку сводил на “Старшего сына”.

— Так она же крохотная!

— Ничего. Мы в ложе потихоньку устроились, поиграли в прятки, посмотрели пьесу… Мне кажется, ей понравилось…»

* * *

Итак, премьеры спектаклей по пьесе «Прощание в июне» до июня 1967 года — месяца, когда закончилась учеба Вампилова на ВЛК, состоялись во многих провинциальных театрах страны. В одном из них — Таганрогском автор побывал в феврале. Вероятно, на выбор города повлияло то, что он связан с именем Чехова. В начале марта Вампилов писал жене: «Принимали меня там нормально, пьеса прошла уже двадцать раз и с успехом, словом, всё ничего. Я купил машинку, “Эрику”, немецкую (170 р.), учусь теперь, как видишь, печатать. Дошла моя очередь в магазине, так что покупать надо было срочно. Деньги на твою поездку получу, повторяю, 13–14 марта. Если в это время тебя почему-либо не отпустят, приедешь в начале апреля, это тоже неплохое время.

Ну ладно, печатать для меня пока большая морока, закругляюсь. Ты должна печатать научиться классно — сама понимаешь.

Всем большой привет, напиши мне немедленно. Целуй Ленку, обнимаю тебя. Александр».

Думается, читателю будут интересны строки из записной книжки драматурга об этой поездке. Как всегда, они, юмористически окрашенные, хорошо передают своеобразный взгляд Вампилова на всё и вся:

«Я пользовался успехом в городе Таганроге. Длинная комната двойного номера, окно в главную улицу. Серые деревья, забор, длинная синяя афиша моей пьесы, рубаха оказалась велика, резинок для рукавов не оказалось.

Спектакль. Режиссер (мастер более всего разговорного жанра) без вкуса и меры. Клоунада, балаган. На главной роли актер из оперетты. Зритель доволен. Автор в театре. Автор кланяется, автор на подмостках. Шампанское. Ночью у актеров».

В журнале «Театр» появилась рецензия на таганрогский спектакль «Прощание в июне». Автор публикации З. Владимирова посмотрела постановку на гастролях труппы в Харькове. Своеобразия пьесы, ее непохожесть на то, что шло тогда на местных театральных сценах, рецензент не обнаружила. Отзыв ее написан языком, который и сегодня широко применяется авторами театральных рецензий. Недостатки спектакля, например, она излагает так: «Всё там есть — и перебор моторного движения, и недоработанность внутренней подоплеки событий, и нехватка психологической глубины у главного героя (хочется знать, что все-таки стоит за его озорством и бравадой, в чем его одержимость наукой, отчего он все время воюет с ректором), и однолинейность в изображении этого ректора, представленного ретрограднейшим ретроградом в сером, и инфантильность взятого автором тона, и штампы “студенческого” спектакля, далеко не отринутые театром». Но труппу надо было поддержать, и рецензент переводит разговор в благостное русло: «В. Цесляк поставил спектакль о нравственной стоимости компромисса, он приоткрыл нам будущее героя как преуспеяние без гармонии и заставил остро почувствовать, что никакие успехи Колесова в науке не искупят этого предательства в начале пути, этой расчетливости, позволившей ему вступить в торг, где одна из ставок — любимая девушка. Об этом говорит и вдруг прорезавшаяся уклончивость в повадке Колесова, его забегавшие глаза, и молчаливое неодобрение друзей, и гнев Тани, гнев, однако, не громкий, граничащий со стыдом за близкого человека. Сгущается атмосфера спектакля, начавшегося как студенческая комедия, и напряжение разрешается лишь в момент, когда Колесов рвет с таким трудом добытый диплом. Это — катарсис в добром старом смысле, он приносит зрителю уверенность, что сознание вины выстрадано героем и подобного не будет в его жизни.

Пьеса Вампилова стала трамплином для современного разговора, и все лучшее в ней прозвучало в спектакле, и сам театр предстал перед нами иным».

На подобные отзывы не стоило обращать внимания. Знатоки такого рода, как и заказчики их опусов в театральных и литературных изданиях, заранее настраивали себя, как нужно оценить очередной спектакль: если автор пьесы — корифей, то надо подпустить что-нибудь возвышенное, «цицеронистое», ну а если драматург без громкого имени, а тем более новичок, то годятся и дежурные слова. Общение с выдающимися режиссерами у Вампилова было еще впереди, их оценки прозвучат позже. Пока же автор опирался на собственную веру. Конечно, поддерживало и внимание тех театральных коллективов, которые показывали на своих сценах «Прощание в июне». Наверное, тогда, в 1966–1967 годах, Александр уже мог произнести слова, которые он написал за два месяца до своей гибели: «Пусть теперь некоторые попробуют сказать, что нет такого сочинителя пьес. Кто им теперь поверит?»

…Итак, в июне 1967 года учеба на ВЛК закончилась. «В последний раз, — вспоминал сокурсник Вампилова Н. Сидоров, — слушатели, преподаватели и руководители курсов собрались вместе в Ореховом зале ресторана “Прага”. Было шумно и весело. Много шутили. Пели. Поэты читали стихи и оды, написанные специально к прощальному банкету. Он удался на славу.

Еще перед отъездом в Москву на учебу владимирские художники подарили мне несколько своих картин и этюдов.

— Будем разъезжаться по домам, — пообещал я Саше, — можешь выбрать и увезти в Сибирь любую картину.