Бенни обнаружила, что летний семестр в университете можно было сравнить с шестью неделями пребывания в незнакомом городе. Он сильно отличался от всего, что было раньше. Дни стояли длинные и теплые. Они брали учебники, шли в парк Святого Стивена и занимались в садах за Ньюмен-хаусом.

Ей всегда хотелось спросить, откуда взялись эти сады и кто ухаживает за ними. Судя по всему, они принадлежали университету. Место было тихое и незнакомое. В отличие от всех остальных мест Дублина, которые она изучила вместе с Джеком.

Иногда она оставалась на ночь у Евы в Дунлаогхейре, а иногда они вместе ездили домой на автобусе. В коттедже Евы стоял большой диван; время от времени Бенни спала на нем. Мать, занятая планами и переоформлением магазина, только радовалась, что дочери есть с кем поговорить. Подруги называли это занятиями, но на самом деле болтали о том, что фуксии начали давать бутоны, а старые розы расцвели. О Нэн, Джеке и случившемся на вечеринке они говорили очень редко. Это случилось слишком недавно и было слишком болезненно.

— Интересно, куда они ездили, — однажды ни с того не с сего сказала Бенни. — Кое-кто говорил, что видел их в Нокглене, но где они могли ночевать?

— Они ночевали здесь, — просто ответила Ева.

Бенни не требовалось говорить, что они делали это без ее согласия и ранили Еву в самое сердце. Она видела в глазах Бенни слезы.

Наступило долгое молчание.

— Наверное, она потеряла ребенка, — сказала Бенни.

— Думаю, да, — ответила Ева.

Внезапно она вспомнила о проклятии, которое ее отец наложил на Уэстуордов.

И о том, скольким из них действительно не повезло.

Может быть, оно продолжает действовать? Может быть, отпрыск Уэстуордов не случайно не дожил до своего рождения?

* * *

Мистера Флуда направили к новому молодому психиатру — судя по всему, очень доброму человеку. Он слушал мистера Флуда целую вечность, а потом прописал ему лекарство, после которого монахини на дереве исчезли. Более того, теперь мистера Флуда смущало, что когда-то он верил в их существование. Скорее всего, это был оптический обман. Такое могло случиться с кем угодно.

Десси Бернс говорил, что все беды Ирландии объясняются пьянством. Кого ни встретишь, все идут либо в пивную, либо из нее. Всё должно быть в меру. Лично он отныне становится умеренным пьяницей. То есть не будет напиваться до безобразия, но пить все же не бросит. В пабе Ши говорили, что умеренность — понятие растяжимое. Но даже если мистер Бернс всего-навсего перестанет надираться во время ленча, это уже будет большим шагом вперед.

Известие о бракосочетании миссис Дороти Хили и мистера Шона Уолша нокгленцев разочаровало. Жених и невеста сказали людям, что, поскольку для миссис Хили это будет второй брак, а у Шона Уолша вообще нет близких родственников, они решили обвенчаться в Риме. Это будет очень торжественно, и хотя их обвенчает не сам папа римский, однако они разделят его благословение с несколькими сотнями других новобрачных.

— Они просто не смогут набрать десять человек, которые придут на их свадьбу, — сказала Патси миссис Хоган.

Их решение пришлось Патси по душе. Это означало, что у ее собственной свадьбы конкурентов не будет.

Получив приглашение на свадьбу Патси, Ева удивилась. Она собиралась просто прийти в церковь и поболеть за новобрачных. Конечно, Ева понимала, что теперь они с Патси станут соседками. Она подозревала, что мать Мосси слышала жуткие сплетни о случившемся на вечеринке и считала ее бесстыжей тварью, устраивающей пьяные оргии. Но Еве не приходило в голову, что Мосси рассказывал матери не больше, чем всем остальным. Его мать страдала прогрессирующей глухотой, а поскольку она знала об окружающем мире только то, что рассказывал сын, то, естественно, знала очень мало.

Старухе было известно, что Патси хорошая кухарка, а поскольку у девушки нет требовательных родственников, Патси сможет ухаживать за своей немощной свекровью.

* * *

Мать Фрэнсис видела, как мимо школы проехала машина доктора Джонсона. Она смотрела в окно, как часто делала, когда девочки выполняли письменное задание, и думала о городе. О том, как бы ей не хотелось оставить Нокглен и перейти в другой монастырь того же ордена. Каждый год летом объявляли о переводах. Она всегда испытывала облегчение, когда узнавала, что еще год сможет провести на прежнем месте. Обет послушания предусматривал беспрекословное подчинение приказам главы ордена.

Каждый год она надеялась, что к ним не пришлют мать Клер. Она не молилась, чтобы мать Клер оставили в Дублине, но Бог знал ее мнение на этот счет. Теперь объявление должно было прийти со дня на день. Две недели ожидания новостей были самым тяжелым временем в году.

Она гадала, куда мог поехать доктор Джонсон. Бедняге жилось нелегко: он все время имел дело с рождениями, смертями и сложными случаями между двумя этими событиями.

Когда доктор прибыл, майор Уэстуорд уже умер. Морис Джонсон закрыл старику глаза, накрыл его простыней и немного посидел с миссис Уолш. Нужно было позвонить в похоронное бюро и викарию, но первым делом тому, кто смог бы найти Саймона.

— Я звонила ему сегодня утром. Он возвращается из Англии.

— Вот и хорошо. Я больше ничего не могу сделать. — Он встал, потянулся за пальто и проворчал: — Небольшая потеря.

— Прошу прощения, доктор Джонсон?

Доктор посмотрел на нее с легким удивлением. Миссис Уолш была странной женщиной. Ей нравилось чувствовать себя частью Большого Дома, хотя дом был скорее Большим, чем Роскошным. Возможно, она осталась бы здесь и в том случае, если бы Саймон привез сюда жену, и старела бы в Уэстлендсе, веря, что контакты с этими людьми облагораживают ее самое.

С его стороны было нечестно глумиться над покойником. Он никогда не любил старого Уэстуорда; этот человек был высокомерен и равнодушен к деревне, которая начиналась у его порога. А лишение наследства Евы Мэлоун было выше понимания доктора.

Но он был обязан считаться с чувствами других людей. Жена говорила ему это тысячу раз.

— Прошу прощения, миссис Уолш, я сказал: «Большая потеря. Очень большая потеря». Вы передадите мои соболезнования Саймону, не так ли?

— Доктор, я уверена, что мистер Саймон позвонит вам, когда вернется.

Миссис Уолш поджала губы. Она прекрасно слышала его первые слова.

Родители Джека Фоли говорили, что он ведет себя очень странно. Что они должны думать и говорить людям? Будет свадьба или нет? Судя по тому, что три недели, которые должны были пройти между объявлением в газетах и венчанием, давно пришли, можно сделать вывод, что Нэн больше не беременна. Джек разозлился и сказал, что обсуждать этот вопрос с ними пока рано. Нэн еще не выздоровела.

— Я думаю, мы имеем право знать, не появился ли у тебя предлог отказаться от этого скоропалительного брака, — резко ответил отец.

— У нее был выкидыш, — ответил Джек. — Но все остальное еще неясно.

Он выглядел таким несчастным, что родители оставили его в покое. В конце концов, ответ на главный вопрос был получен, и они надеялись, что сын сделает из этого правильный вывод.

Падди Хики сделал Кит Хегарти предложение, сидя за угловым столиком ресторана большого дунлаогхейрского отеля. Когда он просил Кит выйти за него замуж, у него дрожали руки. Он использовал официальную формулу, словно предложение было чем-то вроде магического ритуала, который не удался бы, если бы он не попросил Кит оказать ему честь и стать его женой.

Оказывается, все его дети знали, что он собирается предложить Кит руку и сердце. Они будут ждать и надеяться на положительный ответ так же, как он сам. Он говорил так долго и так цветисто, что Кит с трудом сумела найти просвет в этой длинной речи, чтобы вставить «да».