— Чья машина стоит ближе всех? — спросил Фонси.

— Джека. Прямо у дверей.

— Я поведу ее. Я лучше знаю дорогу.

— Ее можно перемещать? — спросил Эйдан.

— Если мы этого не сделаем, она истечет кровью у нас на глазах.

Билл Данн мужественно охранял дверь кухни. И пропустил туда только Джека, Фонси и, конечно, студента-медика Тома — на случай, если Том знал то, чего не знали другие. Всем остальным следовало оставаться на местах; на кухне и так было негде повернуться.

Они открыли заднюю дверь. Машина стояла всего в нескольких метрах от нее. Клодах принесли из спальни Евы коврик и чистое полотенце. Они обмотали полотенцем предплечье Нэн, на котором зияла огромная глубокая рана.

— А мы не протолкнем глубже осколки стекла? — спросил Фонси.

— По крайней мере, остановим кровь, — ответил Эйдан.

Они смотрели друг на друга с уважением. Оба были балагурами, но когда дошло до дела, не ударили лицом в грязь.

Бенни неподвижно сидела в гостиной, обхватив руками Хитер.

— Все будет в порядке, — снова и снова твердила она. — Все будет в порядке.

Перед тем как сесть в машину, Эйдан подошел к Еве.

— Никто не должен уехать, — предупредил он. — Я скоро вернусь.

— Что ты имеешь в виду?

— Не позволяй им расползаться. Они только этого и ждут. Дай им поесть.

— Я не могу…

— Тогда поручи это кому-нибудь другому. Они нуждаются в пище.

— Эйдан!

— Я не шучу. Все слишком много выпили. Ради бога, накорми их. Мы понятия не имеем, что нам предстоит.

— Ты о чем?

— Ну, если она умрет, сюда нагрянет полиция.

— Умрет! Она не может умереть.

— Ева, накорми их.

— Я не… она упала.

— Знаю, дурочка.

А потом машина с Джеком, Фонси, Эйданом и истерически рыдавшей Нэн исчезла.

Ева взяла себя в руки.

— Лично я считаю это ужасным, но Эйдан Линч говорит, что нам всем нужно поесть. Поэтому освободите место. Сейчас я принесу тарелки, — сказала она.

Ошеломленные гости послушались. Они никогда в этом не признались бы, но именно так и надо было поступить.

Доктор Джонсон осмотрел предплечье Нэн и позвонил в больницу.

— Мы кое-кого привезем. Несколько артерий, — лаконично сказал он и положил трубку. На него уставились три бледных лица.

— Я отвезу ее, — сказал он. — Возьму только одного. Кто?

Фонси и Эйдан отошли в сторону, и вперед шагнул Джек. Морис Джонсон посмотрел на него. Лицо было знакомым. Игрок юношеской регбийной команды. Он уже был в Нокглене. Честно говоря, доктору Джонсону казалось, что это бойфренд Бенни Хоган. Ходили слухи, что она встречается с очень красивым молодым человеком.

Но он не стал тратить время на размышления. Кивнул Фонси и Эйдану и выехал из ворот.

Воскресенье казалось бесконечным. Весь Нокглен слышал, что произошел несчастный случай. Одна бедная девушка из Дублина поскользнулась, упала и порезалась о стеклянную дверь.

Доктор Джонсон тут же заявил, что никакой оргии в коттедже не было; все были трезвыми как стеклышко. На самом деле он не знал, правда это или нет, но не мог позволить людям чесать языками и осуждать Еву Мэлоун за то, в чем не было ее вины.

Кроме того, доктор Джонсон во всеуслышание объявил, что девушка оправится.

И она действительно оправилась. К вечеру воскресенья Нэн Махон была вне опасности. Ей сделали несколько переливаний крови. Одно время пульс девушки упал, что вызвало тревогу. Но она была молодой и здоровой. Жизненной силе двадцатилетних можно только позавидовать.

А в понедельник вечером у Нэн случился выкидыш. Но в больнице об этом помалкивали. В конце концов, она не была замужней женщиной.

Глава двадцатая

Беседа Джека Фоли и Нэн Махон, которой нельзя было избежать, состоялась только летом. Когда Нэн после пребывания в больнице Баллили вернулась в Дублин.

Это случилось по ее настоянию. Она была так возбуждена, что доктор Джонсон согласился.

Джек по-прежнему работал в конторе своего дяди, это не мешало ему готовиться к экзаменам за первый курс. Все молча надеялись, что он вернется в университет и станет бакалавром в области гражданского права. Эйдан приносил ему конспекты.

Эйдан и Джек часто встречались, но предпочитали серьезным разговорам легкомысленную болтовню. Только так можно было остаться друзьями.

Брайан Махон хотел начать процесс. Говорил, что люди подавали в суд на его клиентов за самый пустяковый несчастный случай. Почему не заработать несколько фунтов? Конечно, у этой девушки есть страховка, не так ли?

Нэн была очень слаба, но ее рана затянулась, а воспаленный красный шрам должен был со временем побледнеть.

Поскольку она не признавалась родным, что была беременна, то и объяснять ничего не пришлось. Она часами лежала в постели и делала вид, что спит.

Нэн не позволяла Джеку Фоли навещать ее.

— Позже, — говорила она. — Позже, когда мы сможем говорить.

Он испытывал облегчение. Она видела это по его глазам. Кроме того, Нэн видела, что ему не терпится скорее покончить с этим делом и продолжить прежнюю жизнь.

Но она еще не была готова к этому. Она получила ужасную рану. Ничего, Джек потерпит. Он перед ней в долгу. Ей нужно как следует подумать.

— Твой жених не показывается, — сказал ей Нейси.

— Ну и ладно.

— Папа говорит, что если он бросит тебя из-за этой раны, на него можно будет подать в суд за нарушение обещания, — сообщил Нейси.

Она устало закрыла глаза.

* * *

Хитер снова и снова рассказывала историю о падении и крови. Она знала, что больше никогда не привлечет к себе такого внимания публики. Ей смотрели в рот и ловили каждое слово. Двенадцатилетняя Хитер присутствовала на вечеринке взрослых, надевала поварской колпак и видела кровь. Никто не отвел ее домой и не сказал, что она не должна на это смотреть. Но она никому не рассказывала, что все это время чувствовала головокружение и прижималась к груди Бенни. И что Ева сидела бледная и ничего не говорила несколько часов.

Ева долго не могла оправиться от событий того вечера. Про то, что у нее в руке был разделочный нож, знали только три человека.

Бенни, Кит и Эйдан. И все говорили то же самое. Говорили, что она не ударила ножом Нэн, только держала его. Говорили, что она бы ее не ударила. Подошла ближе и остановилась бы.

Бенни говорила, что нельзя быть чьей-то лучшей подругой десять лет и не знать этого.

Кит говорила, что она не пустила бы в свой дом человека, если бы не знала его. Ева может злиться и ругаться, но она не способна ударить человека ножом.

Эйдан говорил, что это дело не стоит выеденного яйца. Она держала в руке нож весь вечер. Разве он сам не просил положить его? Говорил, что у будущей матери его восьмерых детей много прискорбных недостатков, но на потенциального убийцу она не тянет.

Постепенно она начала верить в это.

Мало-помалу Ева научилась входить на кухню и не видеть перед собой кровь и битое стекло.

А затем ее лицо приобрело свое обычное выражение.

Аннабел Хоган сказала Пегги Пайн, что они никогда не узнают правды о случившемся в коттедже, как ни спрашивай. Пегги Пайн ответила, что их лучше вообще ни о чем не спрашивать. Лучше думать о приятных вещах вроде свадьбы Патси, продажи Лисбега и переезда в помещение над магазином. Когда люди узнают, что Лисбег может поступить на рынок, на Аннабел посыплются настолько заманчивые предложения, что бедный Эдди Хоган перевернется в гробу.

— Он перевернется от радости, — сказала Пегги Пайн. — Эдди всегда хотел для вас обеих самого лучшего.

Слова были правильные. После этого Аннабел стала относиться к таким предложениям всерьез.