– Кевин и Синди, вот это наборчик странноестей и непонятностей, – расхохотавшись сказала я, вытирая слезы с щек.

– Я может и не молода по твоим меркам, но ведь даже человек, который читает эти строчки сейчас не понимает, что происходит. Я ведь права, дорогой читатель?

– Ну, понимаете, его зовут Синди – это девчачье имя, если бы он стоял сейчас в бальном платье, я бы не смеялась, – повизгивая расхохоталась я, – а Кевин наоборот, такой серьезный, что невозможно поверить, что его зовут Кевин! Потому что, Кевин ассоциируется у меня с птицей из мультика «Вверх»7.

Кевин испепелял меня своим серьезным, грозным взглядом, но от этого я только сильнее расхохоталась.

– Твои объяснения мне ни о чем не говорят, я все равно не понимаю, что тут смешного. Оливия, прекрати смеяться, и быстро садись в карету!

– Нет, за пределами чердака, вы не сможите заставить меня делать то, что вы хотите, – ответила я, от смеха схватившись за живот, и согнувшись пополам.

– Не хочешь по хорошему значит, ну смотри, сама потом пожалеешь о своих действиях. Синди и Кевин, глупые истуканы, хватайте девчонку и поехали, у нас мало временя!

Услышав такие смешные имена, таким серьезным тоном, мои легкие чуть не выскочили, от такого сильного смеха.

Призраки хоть и выглядели легкими и невесомыми, но подхватить меня, вцепившись в предплечья им не состовляло труда. Подняв меня метра два над землей, они потащили меня к карете. Как только мы приблизились к карете, я поняла, что происходит и упираясь ногами, пыталась противостоять призракам. У меня получалось, пока к призракам не подключилась миссис Генриетта, она схавтила меня за ноги и с нечеловеческой силой затащила меня в карету. Дверца захлопнулась, карета тронулась и мне пришлось сесть на единственное свободное место, напротив миссис Генриетты.

Оказавшись в карете, смех, как рукой сняло. Мы мчались куда-то вперед, казалось, будто проходит вечность. Поездка до ужаса скучная, мы едем в полном, гробовом молчании. Я выглянула в окошко, и не смогла оторвать глаза от великолепнейших городских пейзажев, которые словно в калейдоскопе менялись на нечто новое, и непохожее.

Жаль, что мой первый вздох на свободе, и мой последний выдох за пределами чердака, произошли в один день. Я всматривалась в пейзажи так, чтобы запомнить каждую деталь, каждый фонарик, каждое окошко, всех людей, что суетились на улице мимо которых мы проезжали.

Призраки сидели рядом со мной. Когда мой скучающий вид надоел миссис Генриетте, он посадила коршуна Кевина слева, а поросюшку Синди справа.

От скуки, или может от того, что у меня поехала крыша, я то и дело поглядывала на призраков, с привизгом хихикая.

Миссис Генриетта раздраженно дергала подол своего платья, потопывая каблуками, за час поездки ее еще никто не похвалил ее за красоту и неописуемую щедрость. А без этого наша дражайшая миссис Генриетта жить не может.

Закатив раздраженно сказала:

– Как твои дела Оливия? Нравится моя карета? Как тебе поездка, правда ведь пейзажи невероятнейшие? – Говорила она так, будто читала скучную газету и пересказывала написанное. Спросила она весьма обыденным тоном.

«Как мои дела? Окей, на меня напал Цербер пытаясь сделать меня своим ужином, люди проходят через меня, но я не призрак, от меня хочет не лучшим способом избавиться директор адского детского дома, а рядом со мной сидят привидения с глупыми именами. Интересно, что по ее мнению, я должна сейчас чувствовать?».

– Сносно, могло быть и лучше, а у вас как?

– Весьма недурно, принимая тот факт, что я скоро избавлюсь от тебя скоро избавлюсь, – ответила она, при этом улыбаясь как пес, которому почесали пузо.

– Поздравляю вас, ваша мечта скоро сбудется, вы как всегда великолепны и великодушны, – ответила я, и снова уставилась на толстячка.

– Мистер Синди, – обратилась я к призрак, стараясь не хохотать, называя его имя. – Можно задать вам один, не скромный вопрос?

– Конечно можно, я люблю давать интервью.

От его голоса по моей коже побежали мурашки, он издавался будто издалека, словно сейчас я слышала эхо, а тот, кто говорил со мной, находился очень далеко.

Софи как-то рассказывала мне, что голос призрака кажется эхом, потому что он находится далеко от своего тела. Интересно, может Софи знала, что произойдет, и готовила меня к этому? Нет, ерунда какая-то.

– Извините, но как вы умерли? Если вам несложно об этом говорить.

Наверно, такие вопросы не стоит задавать приведениям, но мне было очень интересно, что будет со мной потом, как выглядит смерть, и что я буду чувствовать.

Он глубоко вздохнул, хотя как он может дышать? Может, это старая привычка? Или может, призракам тоже нужен доступ к кислороду? Столько вопросов, а времени задавать их совсем мало.

– Я утонул, не умел плавать, а они кричали, повторяя одно и то же: «Давай! Синди мы в тебя верим! У тебя все получится! Если ты не утонешь, я подарю тебе свою собаку!», я не хотел позориться, и прыгнул, не сумев выбрыться, я утонул.

– Это ужасная и мучительная смерть, мне очень жаль, что вы так и не получили ту собаку. Но вот вопрос, если вы утонули, то почему вы во фраке?

Толстяк выглядел так, будто будь он жив, то покраснел бы от стыда:

– Я, к своей великой глупости утонул в нем, – ответил он, рассматривая свои колени, засунув руку в карман своих брюк, он достал носовой платок. Дрожащей от волнения, или великой грусти, призрачной рукой он протер лоб, якобы от пота, или от капель воды.

– Не расстраивайтесь, все уже позади, и ничего не вернуть. И ваша смерть совсем не глупая, я вот тоже плавать не умею, Если не считать дурацкие игры в ванной, изображая русалочку или подводного монстра. – С грустью в голосе ответила я.

– Главное не поддавайся насмешкам со стороны, это чревато последствиями, и конечно не утони, деточка, и не пытайся доказать, что умеешь. – Ответил он, дрожащим от волнения голосом.

– А вы, Кевин, как умерли вы?

Призрак медленно повернулся ко мне:

– Я умер весьма благородной смертью, и считаю, что я не обязан рассказывать о ней всяким неопрятным девчонкам. – Сказал он, с гордо поднятой головой. Его голос заставил меня вздрогнуть от испуга, и покрыться с ног до головы мурашками. Голос его, также появлялся издалека, наверно из того места, где было погребено его тело. Он был противней голоса толстяка, скрежещущий звук, как будто пилят, то, что нельзя распилить, но эти ребята не из робкого десятка, и не сдаются, упорно пилят и пилят.

В этот раз расхохоталась не я, а толстячок. Надрываясь от смеха, он схватился за свой большой живот:

– Да, весьма благородной, ага, как же! – Он так хохотал, что я могла позавидовать таким легким, которых у него уже не было. – Сказать от чего умер этот «благородный призрак»? Его смерть можно назвать нелепой, но никак не благородной!

– Замолчи! Ты не имеешь права рассказывать о том, что я тебе запрещаю! Вы ведете себя неблагоразумно мистер Синди! И ваша смерть, глупа, нелепа и даже не благородна! – Проговаривал он предложения так, словно выплевывает каждое слово, к счастью мне не довелось узнать, что такое призрачные слюни.