Он вернулся в машину буквально через минуту, после того, как проводил рыжую до квартиры.
– Тебя отвезти домой?
– Жень, мне завтра на практику, а я никакая. Мне нужно принять душ, а я даже идти не могу.
– Давай поедем ко мне? И в школу я завтра тебя отвезу. Я помогу тебе принять ванну.
– О да, ты поможешь.
Весь недолгий путь до его квартиры, Куликов бросал взгляды на кружевные резинки моих чулок, которые были видны из-за задравшегося платья.
Нам нужно было о многом поговорить.
Это немного пугало и заставляло сердце биться чуть чаще.
========== День восьмой. Практика (Часть 3) ==========
***
Не буду врать: было очень стыдно. Особенно когда я отказалась от Жениной помощи и, гордо выпрямив спину, решила зайти в его квартиру сама. Запнувшись о пуфик в прихожей, я с грохотом упала на пол, а потом удобно перевернулась на бочок и поджала к себе колени. Я подложила ладошки под щёку и улыбнулась.
– Всё, я готова спатеньки, – пусть уж лучше думает, что мне весело, чем дико неудобно перед ним. Наверное, слишком поздно моя совесть заметила, что стыдиться этого человека уже не имеет смысла.
– Ась, перестань уже, давай поднимайся, – Куликов крепко взял меня за локоть, не причиняя боли или дискомфорта, и, придерживая за талию, снова помог встать на ноги. Я угромоздилась на тот самый несчастный пуфик и облокотилась о стену. – Подними ногу, я сапог расстегну.
– Это ботильоны, а не сапоги, – я снова усмехнулась, чувствуя прикосновения его пальцев на лодыжке.
– Мне всё равно, честно.
Сняв с меня обувь, парень потащил меня в ванную комнату, где бесцеремонно начал меня раздевать.
– Куда ты так торопишься? А как же прелюдия? – мне снова было смешно. И я снова соврала сама себе. Ни черта не смешно, потому что за показным пьяным весельем скрывалось осознание чего-то угнетающего. Того, что вскоре произойдёт. И я не имею в виду предстоящий разговор с Куликовым. Скорее те чувства, которые вновь нахлынут на меня, стоит только лишним градусам выветриться.
И мне снова станет больно.
Я снова вспомню, что наговорила ему в прошлую нашу встречу. Вспомню, как он обнимал меня и просил дать ему шанс, в котором гораздо острее нуждалась я сама, а я просила его уйти. Заново пойму, чем чреваты наши с ним отношения, даже несмотря на все эти школьные условности.
Подумаю обо всём этом позже.
А сейчас буду наслаждаться забвением.
И его голосом, который настойчиво зовёт меня уже много раз.
– Ася? Ты меня вообще слышишь?
– Нет, кажется я прослушала твой ответ про прелюдию, – я криво улыбнулась и чуть не рухнула в ванну, на бортике которой сидела, благо, Куликов меня поддержал.
– Давай ты будешь шутить, когда у тебя действительно будет хорошее настроение. Потому что глазёнки у тебя, как у грустного Хатико и не нужно меня обманывать, – он стащил с моих ног чулки, на которых, как я заметила, была пара стрелок и затяжек. Жаль, они мне нравились, а теперь только в помойку.
– А ты не на психолога собираешься поступать, случаем?
– Нет, зачем учиться тому, что и так умеешь? – ухмыльнулся Куликов, расстёгивая молнию на моей юбке.
– Какая самоуверенность, – ехидно пропела я, вглядываясь в его лицо, черты которого на пьяную голову казались ещё более идеальными.
– Самоуверенность – моё второе имя.
– Ага, а первое – засранец.
– Милая, я тебе сейчас рот с мылом намою. Почему все пьяные женщины такие дуры?
Куликов потащил меня в душевую кабинку и подождал, пока я смогу уверенно стоять на ногах.
– Я что, в нижнем белье должна мыться?
– Если ты снимешь нижнее белье, то ты уже не сможешь нормально помыться, во всяком случае, не в моем присутствии. Жду тебя в своей спальне.
– Это приглашение? – снова разыграем весёлость, мне уже начинает нравится.
Он ничего не ответил, просто захлопнул дверь в ванную комнату, а я, бросив на пол трусики и бюстгальтер, села в позе лотоса на дно душевой кабинки и включила тёплую воду.
Я не уловила тот момент, когда поняла, что тёплая вода на щеках смешалась с моими слезами. Да и сформулировать чётко причину своих слёз я не могла даже для себя самой.
***
Я, завёрнутая в огромное синее полотенце Жени, вошла в его комнату и уселась на кровать рядом с ним, вытянув ноги, как он.
– Ты плакала?
– Нет, просто в воде горячей мылась, потому и лицо красное.
Он повернулся ко мне, нежно прихватив своими пальцами мой подбородок.
– Я проходил на кухню мимо ванной и слышал твои всхлипы, – перестань же вглядываться в меня так… глубоко, чертёнок.
– Если знаешь ответ, зачем задавать вопрос?
– Просто интересно, когда ты, наконец, перестанешь мне врать.
Натянутая улыбка вмиг исчезла с моего лица, я опустила глаза и грустно вздохнула.
– Прости, Жень.
Куликов отпустил меня и улёгся на подушки, глядя куда-то вверх, в пустоту.
– Даже интересно, за что ты извиняешься? За то, что постоянно врёшь? Мне? Себе? О том, что ты не человек, а один ходячий принцип, который просто не может жить для себя, только во благо мнимого человечества. Или за то, что пыталась выкинуть меня из своей жизни, как шавку, каждый раз, когда я пытался донести до тебя, насколько важно мне быть с тобой. Плевать, слишком пафосно звучит это «важно». Насколько сильно я ХОЧУ быть с тобой. А, может быть, ты извиняешься за то, что снова в моей постели, хотя твоё недавно появившееся целомудрие не позволяет изменять свету очей твоих, Владушке? – я осуждающе посмотрела на него, внутренности неприятно свело от его слов. Так низко, говорить мне всё это, когда я нахожусь на грани срыва. – Ну и что ты смотришь на меня, как удав на кролика? Думаешь только ты имеешь право говорить людям всё, что считаешь нужным? Думаешь, только ты можешь втаптывать людей в грязь? Конечно, мне всего восемнадцать, и рассуждать о высоком я просто не имею права, ибо не дорос. Но раз уж я начал, пожалуй, продолжу, – Женя сел, облокотившись на руку, так, что его глаза были на уровне моих. – Ты маленькая тупая дура, дорогая Ася. Крутишься, вертишься, не знаешь куда себя пристроить. Помнишь: я никогда не осуждал твой выбор. Да, пытался его изменить, но, черт возьми, сколько можно? Сколько можно метаться из стороны в сторону? Раз уж решила остаться с Владом, так хули ты звонишь мне, а не ему? Никак не разберёшься, какой член выбрать?
Определённо точно, ему было больно. Потому что даже я ладонью почувствовала, как кожа просто пылает.
Во мне боролись два чувства.
С одной стороны до новой рези в глазах было неприятно слышать от него эти слова, которые впивались под кожу раскалённым железом.
С другой стороны – осознание. Осознание того, что он прав. И, возможно, каждого из нас рано или поздно должны поставить на место. А я, действительно, заигралась.
Куликов смотрел на меня, пристально и невыносимо тяжело. От его взгляда по спине поползли мурашки.
Его ладонь сжала моё колено.
И я просто с отчаянным рыком удовольствия, встретилась с его губами. Мы оба соскучились, будто не могли ощущать друг друга очень долгое время, а не какие-то жалкие деньки. И сейчас было плевать на то, что он наговорил мне несколько секунд назад. Эта страсть сжирала меня изнутри, и её хотелось выплеснуть. Немедленно.
Его язык имел восхитительный вкус детской зубной пасты с малиной, которую я заметила на полке в ванной комнате. Он практически не целовал мои губы: он пошло игрался с моим языком, заставляя изнывать от желания. Его поцелуи всегда были такими. Нужными. Сводящими с ума.
Его руки, казалось, были практически везде, старались не оставлять ни единого участка кожи без должного внимания.
Он оторвался от меня, смешивая наше тяжёлое дыхание. Кончиками пальцев Куликов задел край полотенца, которое было единственной преградой для него. Его пальцы легко касались моей кожи, которую он обнажал медленно, с мазохистским удовольствием, не разрешая самому себе наброситься на меня.