— У наших? — переспросила Яна, собираясь с мыслями. — Киношники уехали… Не стали они снимать сказку в нашем болоте, но театр наш не пропал. Нашлись спонсоры и отстояли ТЮЗ!

— Как хорошо! — заулыбалась Люся. — А у тебя получилось с тем красавчиком?

— С Петром? — уточнила Яна. — Нет, я же не голодная собака, чтобы на всех бросаться, словно на кость. Петр был галантен, сильно не настаивал, но координаты оставил, обещал после съемок в Альпах навестить.

— Так они все же снимают сказку? — спросила Люся.

— Ага! Только теперь в Европе, в Австрии, по мотивам сказки «Хозяйка Медной горы».

— Нашу Викусю выгнали из массовки? — уточнила Люся.

— Выгнали… но она не расстроена, а даже наоборот. В ТЮЗ приехал молодой амбициозный режиссер из Москвы и к новому сезону ставит спектакль «Мэри Поппинс, до свидания!». Пригодился даже старый реквизит. Например, большой зонт, с которым моя мама играла Старуху Шапокляк. А на главную роль берут Вику. Она с этим большим черным зонтом будет прилетать и улетать на тросах. Бесстрашная девочка! У нее сейчас аж глаза горят! Еще бы, главная роль! — сказала Яна.

— Наконец-таки ей повезло! Я уверена, она сможет, — с удовлетворением отметила Люся.

— Илюшин как и пил, так и пьет, но в больницу больше не попадал, — продолжила Яна.

— Понятно… хотя бы у этого старого черта все идет по-старому, — усмехнулась Люся.

— А что ему будет? Его ничего не берет… Плохо, что у тебя все так вышло, — сказала Цветкова.

— Я совершила преступление и должна за это ответить. Плохо, что у меня с головой так случилось, а в этом уж кто виноват… — вздохнула Люся.

— А кто изнасиловал тебя? — спросила Яна.

— Ну ты даешь! Я не помню. Помню, что у меня на голове мешок какой-то был… А там уж… голова с детства слабая была, вот и поехала… Я устала, если честно, Яна. Езжай в Москву и живи спокойно.

— А ты не думала, что Вика может быть твоей дочерью? Она тоже молодая женщина и рядом? — спросила Яна.

— Все-таки не унимаешься? Вот чего тебе, Яна, не хватает по жизни? Молодая, красивая и все лезешь и лезешь куда-то.

— Нет, мне просто интересно. Ты ей только счастья желаешь, а других убила.

— У меня голова больная, спроси у нее, — ответила Люся. — Вика с нами в театре уже больше двух лет… А письма с угрозами стали приходить недавно… А тут еще эти киношники понаехали… Вот я на них и оторвалась. Устала я… — повторила Люся.

— Все! Я ухожу! — Яна встала, поцеловала ее в щеку и вышла из палаты.

Оказавшись на улице, Цветкова вдохнула полной грудью свежий весенний воздух.

Рано или поздно любой человек мысленно возвращается в свое детство. У кого-то оно было счастливое, а у кого-то — нищета и пьющие родители.

Вот и на Яну Цветкову нахлынула череда воспоминаний. Она сидела в ТЮЗе за кулисами и всячески пыталась сдержаться от чихания. Знакомый запах! Сколько часов после школы она проводила вот так, наблюдая за мамой и другими артистами, за тем, как они дурят публику. Цветкова выбрала такое место, откуда просматривался вход в подсобные помещения. Она даже запаслась термосом с кофе и бутербродами с колбасой, но перекусывать ей не пришлось — в темном коридоре мелькнула чья-то тень. Яна напряглась, выждала немного, уняв сердцебиение, и пошла за человеком, ступая по уже вытертому и выцветшему бордовому ковру.

— Здравствуй, Люся… Плохо все-таки у нас охраняют специализированные заведения с маньяками, — сказала Яна, понимая, что даже в подсобных помещениях театра хорошая акустика. Ее голос звучал четко и громко.

Люся вздрогнула и повернулась к ней. Лицо ее было бледное, губы плотно сжатые. Она молчала.

— Что-то забыла здесь? Что-то ищешь? Не это ли? — И Яна достала из-за спины большой черный зонт. — Зонт Старухи Шапокляк? Ты знаешь, в нем сломаны две спицы, словно их вынимали, а потом обратно вставили, но уже в сломанном состоянии. А еще, если присмотреться, на них есть засохшие следы крови… Интересно, правда? Две спицы, два убийства с использованием острого предмета. Удивительное совпадение! А чего ты язык-то проглотила?

— Да… пришла ликвидировать орудие преступления. И что? — спросила Люся.

— Неубедительно, Люся… Ты и так уже во всем призналась, и тебе грозит пожизненное заключение в психушке. Чего тебе бояться? Но ты, как только узнала, что зонтик будет использован в качестве реквизита, сбежала из клиники, чтобы спрятать. А так можно поступить только ради близкого человека. Очень близкого.

— Глупости, — фыркнула Люся.

— Реалии жизни! А еще я верю своей маме! А она знаешь что сказала? «Не знаю, в чем там призналась Люся и что на нее вешают, но она мухи не обидит». И, кажется, я догадываюсь, что произошло… Когда тебе стали приходить эти письма, ты на самом деле поняла, что у тебя есть дочь, но тебя это не напугало, а обрадовало… Ты даже не поверила в свое счастье. И ты попыталась вычислить, кто может быть этим дрянным семенем. И ты вычислила, что это Вика. Так? Я к этому еще вернусь. Вика работала в театре, и у нее, видимо, такое же заболевание — она то нормальная, а то словно живет на другой планете. Когда ее принимали в институт, отзывы комиссии были превосходные, но потом ее вдруг исключают из-за профнепригодности. Что это? Какое-то расстройство… И вот она сорвалась, начала писать тебе письма, а потом ты нашла у нее зонтик и поняла, что Вика убийца. А когда ты это поняла, то решила спасти ее во что бы то ни стало и взяла всю вину на себя. Когда-то ты предала этого ребенка своим безумием, а сейчас могла искупить свою вину. Не знаю, чем ты оправдывала убийства невинных людей. Скорее всего, опять винила во всем себя. Мол, девочка росла в животе совершенно нежеланная, что родная мама ее даже не чувствовала и не хотела. Понятно, что девочка родилась с отклонениями. А кто виноват? Правильно! Родная мама! Не защитила, не сберегла, не любила. И вот, найдя улики и сопоставив факты, ты все поняла… И решила отдать свой материнский долг.

— Ты ничего не понимаешь, — вздохнула Люся.

— Я как раз многое поняла. Но хочу тебе сказать, что за чужие преступления отвечать нельзя, кем бы тебе этот человек ни приходился.

— Ты все равно ничего не понимаешь! Я никогда не скажу обратного! Отдай мне зонт! Пусть у нее будет будущее, раз я не дала ей достойного прошлого! — воскликнула Люся.

— А ты не только хороший гример! Ты еще — идеальная актриса! Так сыграть приступ! Провести всех! Зонт я тебе отдам, но это уже ничего не изменит. На нем отпечатки только Вики, и ее уже задержали.

— Как задержали? — ахнула Люся, осела на стул и расплакалась.

— Не надо, — обняла ее Яна, — так лучше… Как бы ты жила, если бы она еще кого-то убила? Это разве нормально? Разве люди это заслуживают?

Люся продолжала плакать:

— Я хотела сделать это для нее…

— Я знаю. Успокойся. Ты не одна, ты с нами, с театром…

— Прилетел как смог! Как обещал! — улыбался Петр. — Ради встречи с тобой готов преодолеть любые расстояния!

Выглядел он как всегда сногсшибательно: в черном коротком плаще, темных брюках, белых кроссовках. Красивое лицо с резко очерченными скулами было покрыто ровным альпийским загаром. Глаза сияли каре-зеленым огнем, на губах играла улыбка.

— Как съемки прошли?

— Прекрасно! Такие виды! Свежий воздух!

— Понятно, не то что у нас… — вздохнула Яна.

Петр просто излучал жизнерадостность.

— Да такой жести, как в вашем провинциальном городке, у нас нигде и никогда не было, — засмеялся он. — Жуткая история. Хорошо, что маньяк пойман… Вернее, маньячка. А ведь ничего не предвещало, такая милая женщина, ну, правда, с чудинкой. Но чтобы она закалывала других женщин…

— Ты еще не знаешь последних событий.

Петр удивленно вскинул брови.

— А что произошло?

— Много чего. Я пошла ва-банк и решила не останавливаться в расследовании старого преступления.