– От кого?
– От Неговита… и у Воловичей тоже… Люди же видят. Из бойников парни лет в семнадцать возращаются. Наш Рудоня в шестнадцать вернулся, потому что старший сын. Ему жениться, помогать братьев растить… Все в семнадцать, ну, в восемнадцать лет домой приходят. А Люту разве восемнадцать? Когда было-то? Кто до таких лет не вернулся, тот уже и никогда…
– Брехня это! – отрезала Лютава. – Не бывать Хвалису князем. Так и скажи твоим! Лют не может уйти из леса, чтобы меня тут одну не оставлять. А когда я… выйду замуж, то и он вернется.
– Но когда же это будет?
– Я не знаю! – Лютава в отчаянии махнула рукой. Ей не хотелось об этом говорить.
Они помолчали, думая каждая о своем. Лютаве вспоминался тот огромный черный волк, страж Нави, что лежит на берегу Огненной реки. Трудно было вообразить, что это и есть сват, без которого ей не выйти замуж. Но это было так.
И в этот раз он опять ничего не сказал ей…
– У нас жалеют Хвалиса, – чуть погодя опять начала Далянка. – Как сидели вчера с Галицей… Мать говорит: жаль парня – и собой хорош, и умен, и удал, и вежеству учен. Всем взял, а такая у него судьба несчастливая. Никто же не виноват, что ему Рожаницы на небе такую долю написали: от чужеземной робы родиться. А был бы от знатной матери – жених бы вышел всем на зависть. И правда… он же… ну… хороший человек? Я знаю, вы с Лютом не любите его, но разве он чего худое делает?
– А ну-ка, посмотри на меня!
Хмурясь, Лютава глядела на свою подругу. Такие речи от Далянки она слышала впервые. Никогда раньше той не приходило в голову жалеть Хвалиса и находить его красивым. Прошлой весной Лютава заподозрила, что Далянке нравится кое-кто другой: из тех, кому подошел срок возращаться из бойников домой. И вдруг – Хвалис!
Далянка сегодня была какая-то не такая. Что-то неуловимо странное появилось в выражении ее всегда ясного и приветливого лица с чуть приподнятыми, будто в улыбке, уголками губ – тревога, неуверенность, удивление. Тонким нюхом кудесницы Лютава уловила запах ворожбы и дальше слушала, не сводя с Далянки внимательного взгляда.
– Ты во сне не видала ли его?
– Видала… вот как раз… – с неохотой ответила Далянка. – Ведь он же… хорош собой, правда? И брови такие… будто два черных соболя… и очи ясные… – бормотала она, будто сама не очень понимает, что говорит. Взгляд у нее стал отрешенным, будто она прислушивается к чьему-то тихому голосу и повторяет за ним. – Снилось, будто обнимает он меня, слова хорошие говорит… Ты, говорит, ладушка моя любезная, голубка моя белая… Пойди за меня, княгиней станешь, будещь жить в чести да в радости… А я слушаю, и так хорошо мне… Аж вспотела во сне. Вертелась, Рушавку разбудила. И как проснулась – все он на уме. Хочу о другом о чем подумать – и не могу, все он стоит передо мной… Так и вижу очи его ясные, брови соболиные…
– Ну-ка, погоди…
Для такого простого дела Лютаве не требовалось особых приготовлений. Она прикрыла лицо руками, чтобы не мешал свет Яви, и выглянула в свое «навье окошко». Имея многолетнюю привычку, это сделать недолго и нетрудно, особенно когда глядеть надо не далеко, а тут, рядышком.
По коже побежали мурашки, а потом она словно затвердела, как каменная – это дух обнаружил свою иную, по сравнению с телом, природу. Перед глазами посветлело, внутренний взор устремился вперед. Все предметы вокруг – стволы деревьев, берег, тело Далянки – стали полупрозрачными. И в самом сердце своей подруги Лютава увидела темное пятнышко. Оно было живое и шевелилось, высасывая из души теплую силу и вкладывая взамен чужую волю.
Лютава издала короткий злобный рык, а потом с диким воплем прыгнула вперед. Далянка вскрикнула от неожиданности и испуга, отшатнулась и упала на траву.
Черный комочек выскочил из ее сердца и растаял.
Лютава постояла, приходя в себя. По коже опять побежали мурашки. Опустила руки, прищурившись – яркий свет весеннего дня резанул по глазам. Далянка сидела на траве и в ужасе смотрела на нее.
– Не ушиблась? – Лютава подошла и протянула руку. – Давай подниму.
– Не-ет… – Далянка уцепилась за ее сильную загорелую руку и поднялась. – Что ты… скачешь?
– А ты не догадалась? – сердито ответила Лютава. – Она ведь, дрянь такая, тебе подсадку подсадила, приворожить к Хвалису пыталась. Вот какие были пироги! На приворот наговоренные! Ну, я им дам! Вот ведь придумала! Не добром, так приворотом. Да их убить мало!
– Ну что ты! – испугалась растерянная Далянка. Внезапное влечение к Хвалису так же внезапно угасло, она уже сама отчасти ему удивлялась, но еще не опомнилась. – Ведь он тебе брат!
– Леший ему брат!
– Да если бы хоть леший! По матери ни рода, ни племени. Вот он и хочет как-нибудь корень пустить, хоть через жену.
– Я ему покажу… корень пустить! – с ожесточением ответила Лютава. – Выдерну к песьей матери, так вовсе жены не понадобится. Это они к завтрашнему дню постарались – ведь завтра Ярила Сильный! Подсадку посадить, чтобы ты денька два по нему потомилась, а там – круги, гулянья, песни-игры, все такое – и готово дело! Недаром Галица эта ходит тут везде, поршнями шмыгает! Дошмыгается!
– Да это ж ей Замиля приказала…
– Замилька слишком много о себе понимать стала! Моя мать-то ее на сворке держала, разгуляться не давала, а вот при Обиляне она разбаловалась!
– Ну, Обиляна молода, – за нынешнюю княгиню Далянка тоже заступилась, – ее как привезли, она на шестнадцатом году была…
– Мало ли что на шестнадцатом году! Зато она – от лучанских князей. Вот и дождалась, что роба чужеземная ей на шею села. Я слышала, говорят, отец больше у Замили теперь и живет, к Обиляне едва заходит детей глянуть. Того гляди эта квашня переспелая на княгинино место плюхнется! А Молигнева куда смотрит, она же там рядом живет? Я вот бабке скажу – она-то Замильку нахлобучит!
– Мать говорит – князь за нее заступается. Жалеет очень…
Лютава промолчала. Она не могла осуждать поведение отца, но от его чрезмерной любви к черноглазой чужачке ждала, как и прочие Ратиславичи, всяких бед. Особенно эта любовь усилилась в последние пять-шесть лет, когда с Вершиной рядом уже не было княгини Велезоры. Перед первой женой-волхвой он немало благоговел и не смел наносить ей обиды, открыто предпочитая чужеземную рабыню. Новая же его законная жена, Обиляна, слишком юная и робкая в чужом краю, не сумела указать хвалиске ее места. Вершина был добрым человеком и старался никого из жен и детей не обидеть, но все знали, кому он отдает предпочтение на самом деле.
– Ой! – Далянка вздрогнула, вдруг увидев в паре шагов от себя Лютомера.
С волчьей шкурой на плечах, он появился бесшумно, будто дух. Однажды, еще подростком, Далянка увидела в лесу волка – одни глаза, следящие за ней из гущи ветвей. И всегда вспоминала этот спокойный, изучающий взгляд, когда замечала Лютомера. В глубине его души тоже жил волк, сквозь эти серые глаза пристально наблюдающий за человеческим миром снаружи.
– Жива будь! – Лютомер кивнул Далянке, потом посмотрел на сестру. – Пойдем. Темяна с крады собрала, велела в реку высыпать.
В руках у него был простой горшок, в который Темяна смела с крады обгорелые останки Дрозда. Обычно прах погребали под родовым курганом, но кости парня, умершего дурной смертью, не следовало оставлять в земле.
– Пойду я. – Лютава на прощание обняла Далянку. – Смотри, не ешь больше пирогов у кого попало. И… прошу тебя, не рассказывай родичам… ну, про приворот. Не позорь отца моего. Мы сами между своих все уладим.
Глава 2
– Это какой еще приворот? – спросил Лютомер, пока они шли вдвоем по тропе от березы к Ратиславлю, чтобы взять челн.
Ратислав Старый, основатель Ратиславля, пришел сюда со своим родом с запада, от верховий Днепра, и поселился среди голяди, на старом заброшенном городище: подновил оползший вал, поставил поверх него крепкий частокол из толстых дубовых бревен. Изнутри площадку городца огибали длинные избы-обчины, куда жители Ратиславля и округи собирались на совет и на пиры, но внутри стоял только княжий двор. Остальные жили снаружи, в селище на высоком берегу возле мыса. Пращур Ратиславичей вел свое происхождение от князей племени смолян, которым и теперь отдавал четвертую часть собранной дани. У него было несколько жен – одни знатного рода, другие попроще, и каждая принесла потомство. Теперь Ратиславль и округу населяло уже пятое поколение, вовсю рожавшее на свет шестое.