Тогда, в квартире Рейчел, Вадик проснулся спозаранку. Рейчел спала на животе, уткнувшись лицом в подушку и приоткрыв рот. Вадика переполняла бодрость — его организм работал еще по московскому времени. Он встал, натянул трусы, джинсы и свитер и отправился в ванную. Теперь, на утреннем свету, все в квартире (включая ванную) выглядело более маленьким и жалким, чем накануне. Какая теснота! Сколько ненужных вещей! Два фена. Шесть разных шампуней. С кухонных шкафчиков выглядывают кастрюли и сковородки. Три керамические кошки. Керамическая собака. Керамический цыпленок. Вадик выглянул в узкое кухонное оконце, но вид загораживала грязная коричневая стена дома напротив. Сначала он хотел поставить чайник. Можно было бы посидеть с кружкой чая и почитать какую-нибудь из книжек Рейчел, пока она не проснется. Но он вдруг понял, что думает об этом моменте с ужасом. Рано или поздно ему надо будет уходить. Придется объяснять, что его ждут в Авенеле. Она захочет обменяться телефонами. А у него еще и телефона-то нет! Значит, дать ей свой электронный адрес? Но он у него до того дурацкий — biggguy® gmail.com (с этой лишней g между big и guy)! Рейчел сразу же заподозрит в нем безнадежного мизогина. Она ненавидит Леонарда Коэна. Как вообще можно ненавидеть Коэна? Так или иначе, она спросит, когда они увидятся снова. И он пообещает встретиться с ней… когда? В ближайшую пятницу? А потом что? Они будут встречаться каждые выходные? Эта перспектива показалась Вадику удручающей. Первое утро в Стране свободы — и ему уже навязывают какой-то жесткий график. А ведь новая жизнь еще даже не началась! Он должен быть свободным от обязательств.

Он вернулся в гостиную и огляделся по сторонам. Увидел на каминной полке блокнот с ручкой. Вырвал страницу и задумался. Что написать? Строчка из какого-нибудь английского стихотворения была бы в самый раз, но он не знал стихотворений на английском. А цитата из песни Леонарда Коэна… ну нет. «Ты прекрасна», — наконец написал он и положил листок на середину стола. Потом взял куртку и сел на диван, чтобы надеть носки. Они были еще сырые. Он поежился от прикосновения влажной шерсти к босым ногам. Потом надел ботинки.

На улице стоял такой холод, что мокрые ноги Вадика мгновенно будто обледенели. Он знал — Сергей объяснил ему, — что автобус Х1, идущий на Статен-Айленд, останавливается на Бродвее через каждые несколько кварталов. Однако он не представлял себе, как выйти на Бродвей, и не представлял себе, где находится сам. Пришлось поймать такси и попросить шофера довезти его до Бродвея кратчайшим путем. Это заняло минут пять. Выйдя из такси, Вадик купил в ларьке стаканчик кофе и шел по Бродвею, пока не увидел остановку Х1. Он даже не знал, ходят ли автобусы в такую рань. Но минут через десять автобус появился. Вадику не хватило на билет двух четвертаков, но водитель все равно пустил его в салон. Там было пусто и хорошо натоплено, и некоторое время Вадик просто сидел, обмякнув и наслаждаясь теплом. Только на какой-то бруклинской эстакаде он вспомнил, что оставил взятую у Сергея книгу в кафе. Он понятия не имел, где это кафе. Ему не суждено было найти его снова. Его захлестнула такая волна ужаса и горького сожаления, что заныло сердце.

^{Фотограф Алекси Хоббс}