— Как вы думаете, почему он плачет?

Ответ Софии она запомнила навсегда.

— Потому что слабак, — невозмутимо сказала девочка.

Были ли сэр Гилберт и Мадиана довольны тем, как Рэйчел обучала их детей? Невозможно понять. Прежде всего, никогда точно не знаешь, дома они или нет, если, конечно, к своему лондонскому жилью они относились как к «дому» в общепринятом смысле. В ее части особняка камеры наблюдения были повсюду. Не в ее спальне, слава богу, и не в ванной, насколько Рэйчел могла судить, но на кухне, на лестничных пролетах и площадках непременно. Изображение с камер бесперебойно поступало на смартфоны и планшеты сэра Гилберта и Мадианы, в какой бы части света они ни находились, и они всегда знали, на месте Рэйчел или вышла. Но информированность не была двусторонней. Работодатели сообщали ей о своих передвижениях только то, что считали нужным сообщить, и в итоге Рэйчел часто не знала, где они на самом деле. Их домашнее присутствие не сопровождалось сколько-нибудь громкими звуками, а свет в окнах ничего не значил, поскольку из соображений безопасности свет включался автоматически то в одной комнате, то в другой, неважно, дома хозяева или нет.

Поэтому однажды вечером в конце ноября для нее стало неожиданностью увидеть сэра Гилберта, когда она, выйдя через заднюю дверь (как обычно), шагала по тропке между строительными материалами, направляясь на свидание с Джейми. Сэр Гилберт стоял на крыльце между греческими колоннами, провожая гостя. Когда он вернулся в дом, гость спустился со ступеней и поравнялся с Рэйчел — это был Фредерик Фрэнсис.

— Ну, здра-авствуйте, — опять нараспев произнес он в той же раздражающе игривой манере. Они не виделись со дня их знакомства в национальном парке Крюгера.

— Здравствуйте, Фредерик. — От дружеского «Фредди» Рэйчел воздержалась.

— Безобразие, а? — сказал он, оглядывая лестницы, буры, кирпичи, арматуру и цементомешалки, брошенные в беспорядке строителями.

— К этому начинаешь привыкать. — Рэйчел толкнула дверь в заграждении и вышла на улицу.

— Вот-вот, — подхватил Фредди, догоняя ее, — вы здесь, похоже, надолго закрепились.

— Что ж, было приятно снова увидеться, — сказала Рэйчел, намереваясь распрощаться.

— Постойте, — окликнул ее Фредди. — Вы куда собрались?

— На свидание.

— Значит, в Вест-Энд?

— В Сохо.

— Жюль должен отвезти меня в одно место. Мы можем вас подбросить.

— Спасибо, не надо.

— Да ладно вам. Прокатитесь бесплатно. Не будьте такой пуританкой.

По правде сказать, Рэйчел приходилось экономить, и даже плата за проезд в метро била по карману. Она приняла приглашение и невольно вздохнула от удовольствия, усаживаясь на заднее сиденье «мерседеса». Кожаное сиденье было с подогревом, что само по себе не могло не радовать в холодный зимний вечер.

— Только не предлагайте устраиваться поудобнее, — сказала она. — С моей стороны было бы опрометчиво привыкнуть к такой роскоши.

— Напротив, — возразил Фредди, — по-моему, эта привычка пошла бы вам на пользу. Всем следует хотя бы раз прокатиться в машине такого класса. И тогда у них появится цель в жизни.

— А, ну да.

Под мягкое урчание автомобиля Рэйчел смотрела в окно на улицу Болтонс, затем на Бромптон-роуд. Она удивилась тому, как ясно все видит, ведь снаружи окна казались затемненными.

— И кто этот счастливчик, с которым вы встречаетесь? — спросил Фредди.

— Вы часто бываете у сэра Гилберта? — Рэйчел по-прежнему не отрывала глаз от мелькающих мимо зданий. — Почему-то я вас там никогда не видела.

— Я очень скромный гость. Меня не всегда удается заметить. — Поскольку ответа не последовало, Фредди добавил: — Выходит… моя персона вызывает у вас любопытство. Я польщен.

— И напрасно. Моя работа предоставляет мне много свободного времени. Надо же мне о чем-то размышлять.

Обескураженный этим замечанием, Фредди умолк.

— Хотя я вас погуглила. — Рэйчел старалась говорить ровным безучастным тоном.

— Неужели? И что вы нашли?

— Много всякого о британском кинорежиссере. Но о вас очень мало, признаться.

— Так и должно быть.

— Нашла название фирмы, где вы работаете. Но почти ничего о том, чем вы реально занимаетесь.

— Ну я же не государственный деятель.

— Впрочем, я кое-что подметила. Одно время вы работали в частном банке «Стюардс». Как и сэр Гилберт, если верить Википедии.

— Так-так, в нашем окружении завелся настоящий кибердетектив. Да, именно там мы и познакомились. В операционном зале «Стюардса». В конце восьмидесятых. — Фредди вздохнул: — Прекрасное было время. — Машина остановилась у светофора в ожидании, когда будет позволено повернуть налево, на Кромвель-роуд. Жюль слушал музыкальную «Магию FM», убавив звук, чтобы никому не мешать. — «Стюардсом» в те годы заправлял человек по имени Томас Уиншоу. Легендарная личность. С трейдерами он обращался так, словно мы были его обожаемыми сыночками. Родных сыновей у него не было. Конечно, Гил был самым выдающимся из нас. Я был хорош, но мне недоставало его чутья, его железных нервов. Валютные операции были его коньком. Его сделки становились все смелее и смелее — настолько, что если бы мы на минутку умерили прыть и призадумались (чего мы никогда не делали), то смекнули бы, что иногда он подвергал фонды банка серьезному риску. Но Томас доверял ему и не вмешивался. А потом, в девяносто втором, Гил сделал крупную ставку — реально, реально крупную — на то, что обменный курс фунта по отношению к европейским валютам обвалится. Так оно и случилось. Этот день назвали «черной средой», потому что для очень многих это был плохой день и даже страшный. Но не для Гилберта. Господи, как мы праздновали в тот вечер! Наверное, только на шампанское истратили тридцать кусков. Мы пили за Томаса, которого больше не было с нами. Он… скончался годом ранее при ужасных обстоятельствах. Но нас это не остановило. Наоборот, его смерть сделала нас еще более рьяными, более целенаправленными.

Однако годы шли, — продолжил Фредди, пока их автомобиль прокладывал путь по Найтсбриджу, плавно, без видимых усилий обгоняя менее мощные средства передвижения, — мы оба приустали от валютных рынков. В том мире перегораешь довольно быстро. Гилберт основал холдинг «Ганнери» и принялся скупать и распродавать компании. Потом занялся строительным бизнесом. Расширился, диверсифицировал вложения. К тому времени он располагал большим состоянием, с таким многое можно себе позволить. Я же все еще торчал в «Стюардсе», стагнировал помаленьку и очень хотел оттуда вырваться. И как-то вечерком мы встретились в одном закрытом клубе. Надрались, поговорили о том о сем. И я понял, что хотя дела у него шли отлично, но чувствовал он себя не очень.

— Может, в нем начала пробуждаться совесть? — спросила Рэйчел.

— Не угадали, — ухмыльнулся Фредди. — Даю вторую попытку.

— Сдаюсь, — ответила Рэйчел. — Что вообще могло испортить ему самочувствие? Ума не приложу.

Если в этой фразе и просквозила ирония, Фредди ее не заметил.

— Все было очень просто. Ему не нравилось, что он платит слишком большие налоги.

Рэйчел фыркнула.

— О, тут нечему удивляться. Пусть у нас и великодушное правительство, пусть оно и понижает верхний предел налогообложения, но когда приносишь домой десять миллионов каждый год, то налоговикам выписываешь чек на четыре миллиона фунтов. И неважно, насколько ты богат. Четыре миллиона в любом случае большие деньги. Обидно, знаете ли.

— Мне жаль его до слез, — буркнула Рэйчел.

— Он был не один такой. Многие в схожей ситуации — правда, на тот момент мало кто мог сравниться с Гилбертом в плане накоплений — испытывали те же ощущения. И я подумал: вот оно, за этим будущее. Мое будущее, по крайней мере.

— Уклонение от налогов? Мило.

— Оптимизация налогов, так я предпочитаю это называть.

— Не сомневаюсь. Послушайте, а где этому учатся? На каких-то специальных курсах?

— Ну, я двинул по самому простому и незамысловатому маршруту. Устроился на работу в налоговую инспекцию.