— Днем здесь очередь стояла из желающих получить работу, — продолжила Селена. — Мне повезло.

— М-м, — промычала Жозефина, не слушая.

— Моя подружка тоже была в этой очереди. Но ее не взяли.

— Надо же.

— Ужасно жалко. Она так надеялась, ведь здесь столько людей искусства собралось, и был шанс завести полезное знакомство.

— Угу.

— Вы пишете в газеты, да?

— Кто вам сказал?

— Одна девушка на кухне. Если честно, в последнее время я газет не читаю. Они вгоняют в депрессию.

— Да, но об искусстве я не пишу и никого не протежирую, так что вы зря теряете время.

— Ладно, как скажете. — Селена замолчала, но ненадолго. — Хотя она реально талантлива.

— Кто, простите?

— Моя подружка. Она рисует портреты. Бездомных по большей части.

— Как это необычно… достойно ее таланта.

— Слушайте, вы, кажется, меня неправильно поняли. Моя подруга не нуждается в помощи. Она знает, что ее профессия требует упорства. И если ей разок-другой дадут от ворот поворот, она это переживет.

— Прекрасно, беседа с вами — как глоток свежего воздуха. А теперь прощайте.

— Она сильная, моя Элисон. Очень сильная. Еще бы, учитывая, через что ей пришлось пройти.

— Рада слышать. Но мне пора…

— Например, у нее только одна нога. Много вы видели художников-инвалидов?

— Здорово. Похоже, она настоящий боец. — Жозефина переступила порог библиотеки, когда внезапно до нее дошел смысл того, что она только что услышала. Она резко повернула назад: — Что вы сейчас сказали?

— Сказала, что она сильный человек.

— Нет, не то.

— И реально талантлива.

— У нее одна нога, так?

Селена заметила перемену в Жозефине и медленно кивнула:

— Да, а что?

Жозефина подошла к ней поближе:

— И она — ваша… подружка?

— Точно.

— Подружка в смысле… как бы… то есть у вас с ней отношения?

— Мы спим вместе. Вы об этом хотели спросить?

— Значит, вы — лесбиянки.

— Ну… да, — протянула Селена, полагая, что уже достаточно ясно дала это понять.

— А она… такая же, как вы?

— Как я?

— Да.

— Скорее, нет. Мы с ней очень разные люди. Для начала, я — Бык, она — Близнец…

— Я не о том… она тоже черная, как вы?

— А-а. — Черт, хамоватая дамочка попалась, подумала Селена. Но каким-то образом ей удалось ее заинтересовать, и нельзя было упускать такой случай. — Да, черная.

— Она работает, ваша подруга? Кроме того, что занимается живописью?

— Нет. Мы обе не работаем с тех пор, как закончили учебу.

— И неужели она… Неужели она живет на социальные выплаты?

— А как еще? Иначе нам не прожить. У нее льготы по оплате жилья, пособие по инвалидности… — Она умолкла и улыбнулась Жозефине, словно взывая к ее пониманию.

Как ни странно, ей улыбнулись в ответ.

— Ваша подружка, — объявила Жозефина, — нечто потрясающее.

— И вы могли бы о ней написать?

— Да, думаю, я о ней напишу.

— Вау, — обрадовалась Селена. — Вау. Она обалдеет, когда ей расскажу.

Жозефина подняла руку в предостерегающем жесте и покачала головой:

— Нет. По-моему, пока не стоит ей ничего говорить. Знаю, о таком трудно умолчать, но пусть это будет наш с вами маленький секрет. — Она положила руку на плечо Селены. — Вы же умеете хранить тайны, правда? Вот и хорошо. А теперь давайте выкурим еще по одной сигарете.

— Ты пропустила самое интересное, — сказал сэр Питер, когда его дочь вернулась за стол. — Пять минут назад вручили премию.

— Правда? — Жозефина подавила зевок. — Я даже не видела короткого списка.

— Все думали, что в этом году наградят Гуманитарную премию Хилтона. Либо Премию Мо Ибрагима «Лучшему африканскому лидеру».

— И которая же выиграла?

— Ни одна из них. Приз ушел Премии «Литературного обозрения» за худшее описание секса.

— Чудесно! — прокомментировала Жозефина. — Еще одна победа британского духа.

— Именно. Стыдливое отношение к сексу — одна из немногих вещей, в которых мы еще сохраняем мировое лидерство.

Залпом допив вино, сэр Питер подал знак, чтобы ему вновь наполнили бокал. Сколько же бокалов он замахнул, пока ее не было, прикидывала Жозефина. Она также раздумывала, не сказать ли ему, что теперь благодаря встрече с Селеной она твердо знает: возражения отца против ее тогдашней газетной статьи были ошибочны, и вскоре она представит ему ходячее доказательство своей правоты. Но решила пока придержать информацию.

— Твой комик нес такую херню, — продолжил сэр Питер. — Ни одного смешка из публики не выжал. Похоже, никто не понял, зачем он вообще вылез на сцену.

— Нас упомянул?

— О да. Прошелся по всей семье, никого не забыл.

— Наглец! Надеюсь, ты не допустишь, чтобы это сошло ему с рук.

— Нет, не допущу. — Сэр Питер взял со стола чистый нож для мяса и задумчиво погладил острое лезвие. — У меня свои виды на мистера Кверки. И я намерен пообщаться с ним на сей счет прямо сейчас.

С ножом в руке сэр Питер попытался подняться, но он слишком много выпил, и когда Жозефина дернула отца за рукав, этого хватило, чтобы удержать его на месте.

— Не думаю, что нужно устраивать сцену на торжественной церемонии.

— Какую сцену?! У меня и в мыслях не было. — Сэр Питер тяжело задышал. — Я скажу тебе, что я собираюсь сделать с этим уродом. — Его большие глаза навыкате пылали решимостью. — Я собираюсь взять его на работу.

— Что ты хочешь сделать?

— Ты меня слышала. Я дам ему колонку, пусть строчит.

— О-о, сиди спокойно. Ты перебрал.

— Может, я и нажрался, но я знаю, что говорю. Если хочешь уничтожить своего врага, ты не лезешь в драку с ним. Ты его поглощаешь. «Эй, Райан, — скажем мы ему, — иди к нам. Мы и не думали на тебя обижаться, старина. Мы просто обожаем твои хохмы. Приходи, поработай с нами». Отвалим ему пару сотен кусков в год за тысячу слов в неделю, и все увидят, что он пишет для нас, и решат, что не такие уж мы бяки, в конце концов. Мы выглядим хорошо, он выглядит плохо. Держим его при себе полтора года, разок-другой повышаем ему зарплату. За это время у него и зубов-то не останется, чтобы их скалить, и вряд ли ему придет в голову грубить нам. Но многие фанаты на него обозлятся. И тогда мы вышвырнем его на улицу — бам! — и поглядим, как он будет выкручиваться, привыкнув ни в чем себе не отказывать, когда его доходы убавятся впятеро. — Сэр Питер улыбнулся дочери, наслаждаясь тем, как она на него смотрела, разинув рот от восторга. — И если ты поможешь старому поддатому пиздюку встать на ноги, я сейчас же приступлю к делу.

Жозефина послушно, заботливо, стараясь не уронить папашу, помогла ему подняться. Сэр Питер, спотыкаясь и пошатываясь, двинул к столу номер 11. То ли по старческой забывчивости, то ли потому, что был пьян, то ли по обеим причинам он по-прежнему сжимал в руке мясной нож и даже размахивал им — агрессивно, глядя со стороны, — приближаясь к ни о чем не подозревающему Райану Кверки, увлеченному беседой с молодой поклонницей в платье с глубоким вырезом. Но подойти вплотную к столу, за которым сидел комик, сэру Питеру так и не удалось. Внезапно он почувствовал, как его вежливо, но крепко берут под локоть, и перед ним как из-под земли вырос широкоплечий подтянутый человек средних лет, а пятеро других гостей, почти один в один похожие на первого, преградили ему путь, взяв сэра Питера в кольцо.

— А теперь, сэр Питер, — обратился к нему старший инспектор Кондоуз, — полагаю, будет неплохо, если вы отдадите нам вот это.

— О чем это вы? Кто вы такие, вашу мать? Пошли прочь.

— Отдайте нож и пройдемте с нами, не стоит поднимать шум.

Полицейские сузили кольцо вокруг сэра Питера. И тут вмешался Натан, настоятельно постучав пальцами по плечу старшего офицера:

— Старший инспектор Кондоуз, что вы делаете?

— Не сейчас, Пилбим. Разве не видите, что мы заняты?

— Но, сэр, мы же договорились не предпринимать поспешных…