— Куда ты смотришь? — спросил Дэнни, вернувшись с выпивкой.

Внимание Лоры привлекла компания первокурсников, облепивших столик в углу. Их было шестеро, и у всех в руках телефоны; обнимаясь, прильнув друг к другу, они делали селфи, не прекращая дурачиться и болтать ни о чем во весь голос. Стол был заставлен кружками пива и рюмками с водкой. Выбивался из этого антуража лежащий на уголке стола номер студенческого журнала «Айсис»[7]. Вероятно, журнал принадлежал светловолосой девушке, что сидела с краю. Ей явно не удавалось со всей искренностью разделить буйное, подогретое алкоголем веселье своих друзей.

— Просто задумалась, какой бы я была, если бы вдруг помолодела. — Она кивнула в сторону шумной компании: — Там есть кое-кто из моих. Прыщавый парнишка и блондинка.

— Похоже, она бы предпочла сейчас оказаться у себя в комнате с вязанием и чашкой горячего какао.

— Нет, она не из таких. Умная девушка. И немного более… независимая, чем прочие мои студенты.

— Заводишь любимчиков? — ухмыльнулся Дэнни.

Не отвечая на подначку, Лора продолжила, словно разговаривала сама с собой:

— В начале первого семестра я дала им задание. Попросила принести свой любимый текст. Что угодно: проза, поэзия, театр, кино. Она принесла текст песни. «Холм Хэрроудаун» Тома Йорка. Знаешь такую?

Дэнни покачал головой.

— Это песня о смерти Дэвида Келли.

Дэнни взглянул на студентку:

— Любопытный выбор. Кто она такая?

— Ее зовут Рэйчел. Рэйчел Уэллс.

— На бюджетном или на платном?

— Бюджетница. Она из Йоркшира. Мать живет в Лидсе, кажется.

— И она объяснила, почему выбрала именно это?

Лора по-прежнему разглядывала компанию студентов. И ей стало еще очевиднее, что Рэйчел выделяется на их фоне и чувствует себя с ними не очень запросто.

— Не совсем, — рассеянно ответила Лора. — Сказала, что текст навевает воспоминания.

Лора не любила обедать в университетской столовой за «высоким столом» с профессорской братией, но понимала, что время от времени это необходимо, иначе прослывешь «вертихвосткой» или «коммунякой». И на следующий день она исполнила эту повинность и даже оказалась рядом с лордом Лукрэмом, ректором колледжа. Вне стен Оксфорда этим двоим вряд ли случилось бы разделить трапезу: лорд Лукрэм был известной публичной фигурой с тесными связями в нынешнем правительстве, но, как и многие влиятельные люди в британском истеблишменте, умел отлично притворяться, будто внимательно вас слушает, избегая ответных высказываний по существу дела. Он был относительно молодым пэром — пышущим здоровьем, моложавым мужчиной пятидесяти лет — и кивнул, вроде бы даже заинтересованно, когда Лора принялась сбивчиво рассказывать о своей статье о Лох-несском чудовище как об источнике дохода в литературе и кино.

— Страх, превращенный в товар, — прокомментировал лорд Лукрэм, собирая соус кусочком хлеба. — Занятная идея. Полагаете, такое возможно с научной точки зрения? Полагаете, человеческие эмоции можно оценить… в звонкой монете?

— Боюсь, ценовая конкретика выходит за рамки моей статьи, — ответила Лора.

— Жаль, — обронил Лукрэм. — Из этой идеи могло получиться нечто любопытное.

На том беседа выдохлась, и взгляд Лоры рассеянно заскользил по столовой. В дальнем углу она заметила обедающую в одиночестве Рэйчел Уэллс; блеклые лучи февральского солнца, преломляясь в узком витражном окне, высветили пастуший пирог и переваренные овощи на ее тарелке. Поддавшись внезапному порыву, Лора извинилась перед лордом и отправилась за кофе, а на обратном пути задержалась у столика Рэйчел. Ее растрогал номер «Айсиса» на столике; очевидно, девушка носила с собой журнал повсюду.

— Здравствуйте. До меня дошел слух, что здесь напечатан ваш рассказ.

Рэйчел улыбнулась счастливой и застенчивой улыбкой:

— Да, так и есть.

— При том, что вы лишь на первом курсе. Поздравляю! Не возражаете, если я присяду?

— Нет. Разумеется, нет.

Лора уселась напротив, спиной к стене. Некоторое время они ели и пили в молчании, и Рэйчел постоянно косилась на что-то за спиной Лоры. Та обернулась.

— Ну да, конечно.

Они сидели под большим портретом, писанным маслом и изображавшим корпулентного седого человека под семьдесят или около того в щегольском галстуке-бабочке и костюме, который был ему отчаянно тесен. Красная физиономия выдавала в нем заядлого пьяницу, но без каких-либо признаков добродушия; напротив, мужчина воинственно насупился. Он сидел в скудно обставленном кабинете, лишенном каких-либо украшений. На стене над его головой затейливым шрифтом был выведен девиз из трех слов: «СВОБОДА, КОНКУРЕНЦИЯ, ВЫБОР».

— Кто это? — спросила Рэйчел. — Я вижу этот портрет каждый день, но до сих пор мне никто не объяснил, чей он.

— Одного из наших наиболее колоритных друзей, — ответила Лора. — Увы, его больше нет с нами. Звали его Генри Уиншоу. Некогда он был депутатом парламента от лейбористов. Но затем внезапно — будто Савл на пути в Дамаск — обратился в иную веру и примкнул к стану бывших соперников. Мой муж Роджер начал собирать подписи под петицией с требованием убрать портрет. В частности, он возражал против слова «выбор», утверждая, что это слово портит ему аппетит.

— Его можно понять, — сказала Рэйчел. — Но меня больше беспокоят глаза этого человека. От них мурашки по коже.

— Хм… То, как его взгляд следует за вами по всей столовой? Считается, что это достоинство хорошего портрета.

— Похоже, петиция далеко не продвинулась.

— Не было шансов. Наш уважаемый ректор… — Лора кивнула в сторону лорда Лукрэма, — был чем-то вроде апостола Уиншоу. Я где-то читала, что они вместе заседали в какой-то влиятельной комиссии.

Рэйчел вдруг потеряла интерес к беседе. Отложила вилку и отодвинула тарелку, не съев и половины.

— Вы хорошо себя чувствуете?

— У меня жуткое похмелье, — страдальчески поморщилась Рэйчел.

— Ах да, я видела вас вчера вечером в пабе с друзьями. Разошлись глубокой ночью, вероятно?

— Еще какой глубокой. Вдобавок мне пришлось отвести одну девушку в отделение скорой. Ее зовут Ребекка, это моя соседка по лестничной площадке. Она упала на тротуаре, когда мы возвращались домой. По-моему, она сильно перебрала. Последний глоток был явно лишним. Точнее, десяток последних.

— Бедняга. С ней все в порядке?

— Да, всего лишь ссадина. И нам не пришлось долго ждать, и врачи к нам хорошо отнеслись. — Рэйчел, казалось, стыдилась того, что рассказывает, возможно опасаясь, что случившееся выставляет ее не в лучшем свете. — Извините, студенческая жизнь, так это называется. И она помешает мне вовремя сдать эссе о Мильтоне.

— Не беспокойтесь. Шли бы вы лучше домой и хорошенько выспались. «Потерянный рай» никуда от вас не денется.

— Ладно, — улыбнулась Рэйчел. — Спасибо.

Вечером, сидя дома в одиночестве перед голубоватым экраном ноутбука, когда Гарри уже час как спал крепким безмятежным сном, Лора скачала онлайн-версию «Айсиса» и прочла рассказ Рэйчел. Рассказ был совсем неплох: живой, насыщенный диалог между адвокатом, молодой идеалисткой, и потрепанным жизнью тюремным надзирателем, уволенным за то, что «дунул в свисток», то есть сообщил о фактах коррупции на работе, и теперь он судился с бывшим начальством. Чувствовалось, что девушка знает, о чем пишет, и пишет правдиво. Затем Лора открыла Фейсбук. Страничку Рэйчел она нашла быстро, но практически никакой информации не почерпнула: настройки конфиденциальности блокировали все, кроме коротенького резюме и аватарки. За неимением большего Лора кликнула на автарку, но ничего не изменилось — снимок как был размером с почтовую марку, таким и остался. Однако в запасе у нее имелось другое направление для поиска — ее второй студент, тоже бывший в пабе прошлым вечером, «прыщавый парнишка», как Лора бессердечно его охарактеризовала. Она набрала его имя и после парочки ошибочных кликов очутилась на его страничке, где — как и предвидела Лора — настройки конфиденциальности были проигнорированы все до единой. Просмотрела последние посты и обнаружила — также согласно своим ожиданиям, — что Рэйчел помечена на недавно загруженных фото. Ссылка перенесла Лору прямиком в альбом, озаглавленный «Зажигаем, вечер понедельника».