— Разумеется, вы можете собраться.

— Угу. Хотите кофе?

***

Бэкхён не ждал гостей к концу рабочего дня. Он сидел у себя в кабинете за столом с аппаратурой и проверял все графики за день. Когда в дверь постучали, а затем в кабинет зашли два внезапных гостя в строгих тёмных костюмах, Бэкхён сразу сообразил, кем они могут быть. В его биографии имелся лишь один случай, который мог бы заинтересовать типов официального вида и госслужбы.

— Одну минуту, пожалуйста, — заявил он гостям вместо приветствия и сделал вид, что заканчивает с графиками. Гости не могли видеть его руки и клавиатуру, а ещё не могли видеть телефон на узкой полке под монитором. Бэкхён же аккуратно взял телефон, открыл список контактов, нашёл номер Чонина и отправил вызов. Существовал риск, что телефон уже на прослушке, но оставался шанс, что ещё и нет. В любом случае, Бэкхён не собирался беседовать с Чонином при свидетелях. Он всего лишь хотел, чтобы Чонин ответил на вызов и оставался на связи.

Сигнал прошёл. Бэкхён убедился, что Чонин ответил на вызов, поднялся со стула и громко спросил:

— Могу я увидеть ваши удостоверения?

— Пожалуйста. — Один из типов протянул ожидаемо чёрные корочки.

— Целый капитан госбезопасности? Господин Сан? А вы не очень-то похожи на этот снимок. Что вам угодно?

— Полагаю, вы господин Бён Бэкхён?

— Ещё утром я им был. А что?

— Вы учились в Академии Кунсана?

— Надеюсь, до сих пор имею честь там учиться. Только не говорите, что меня отчислили, а вас послали, дабы сообщить мне эту шокирующую новость.

— Вы знаете господина Лу Ханя?

— Знаю? Да я знать его не хочу! Четыре года не общался, и ещё столько же бы не. С удовольствием. Но жизнь, знаете, такая паршивая штука… А откуда такой, смею спросить, нездоровый интерес к моим связям и к этому придурку? Или он Нобелевскую премию урвал вдруг? Хотя не говорите, щас я угадаю… Его похитили террористы и теперь требуют выкуп сразу и у корейцев, и у китайцев, а деньги попросили принести кого-нибудь, кого Хань знает? Или нет… Может, вы по поводу дельфинов и недавней диверсии? Ну, японская подлодка с фугасными зарядами на борту в корейских водах. И всё такое. Только какое отношение к этому имеет Хань? Или он, Боже упаси, на самом деле замаскированный под китайца японец?

Вдохновение Бэкхёна никогда не покидало — он мог разливаться соловьём в этом же духе двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю без перерыва на завтрак, обед и ужин.

— Гм… Вы должны поехать с нами и ответить на несколько вопросов.

— Надо думать, особого выбора у меня нет, да? Учитывая, что вы из госбезопасности. — Бэкхён стрельнул глазами в сторону телефона, по-прежнему скрытого от глаз гостей монитором. Судя по картинке на мониторе, Чонин всё ещё оставался на связи и слышал каждое слово, произнесённое в кабинете.

— К сожалению. Детали вам расскажут уполномоченные лица.

— Мне можно прихватить телефон и снять халат хотя бы?

— Пожалуйста.

Бэкхён дотянулся до телефона, ухватился за пластиковый корпус, одновременно обрубив вызов. Демонстративно взглянул на дисплей и вслух отметил:

— Восьмой час, однако. Надеюсь, меня эти ваши уполномоченные лица хотя бы покормят. — Он выпутался из халата и небрежно повесил его на спинку стула.

Бэкхён сделал всё, что мог, дабы Чонин был в курсе происходящего и подготовился. Чёрт знает, что вообще случилось, но госбезопасность могла явиться за Бэкхёном исключительно в том случае, если всплыл факт хищения генома Чонина и синтезирования Кая. Никаких других преступлений Бэкхён никогда в жизни не совершал, ни в чём ином и подобном замешан не был. Вопрос о Хане лишь укреплял уверенность Бэкхёна. Возможно, кто-то обнаружил записи Ханя, касающиеся той части проекта, что затрагивала вопрос синтезирования. Хань ведь так и не уничтожил их. Остальные точно удалили и уничтожили всё. Бэкхён — в том числе. Но их записи Хань копировал себе.

Придурок!

Бэкхён на самом деле не злился и не боялся. И его не волновало, какие против него выдвинут обвинения. Как ни крути, он виновен, поскольку принимал участие в проекте Ханя добровольно. Но он не крал геном. Геном украл Хань. Бэкхён согласился бы на пожизненное даже, лишь бы при этом и Хань понёс заслуженную кару. Всё-таки это именно Хань украл геном Чонина, именно Хань настоял на манипуляциях с памятью, именно Хань не ответил на чувства Кая. И всё, что Кай сделал после… причиной тоже был именно Хань.

Бэкхён сожалел только об одном. Он сожалел, что Чонину придётся пройти через это, чтобы окончательно избавиться от прошлого. Если получится. Потому что Бэкхён верил в его любовь к Ханю. До сих пор. Чонин всё ещё любил человека, который не справился с ролью творца.

Бэкхён сожалел и волновался. Волновался только о Чонине.

И уж теперь-то скандала не избежать. Никак.

***

Чунмён озадаченно наблюдал за торчавшим у окна Чонином. Они и разговор толком начать не успели, потому что у Чонина завибрировал телефон. Потом он стоял у окна и просто слушал, ничего не говоря.

Чунмён неловко улыбался, пытаясь смягчить суровую на вид Солли. Она забавно наморщила носик, обхватила обеими руками любимого медвежонка и демонстративно отвернулась, решив пренебречь вниманием Чунмёна.

Чонин медленно вернулся к креслу у стола, сунул телефон в карман и сел наконец.

— Что-то случилось?

Безразличное пожатие плечами и отсутствующий взгляд. Ничего необычного. Чонин по-прежнему предпочитал жесты, мимику или иные движения вместо полноценных слов. Казалось, он постепенно отвыкал говорить как большинство нормальных людей.

Чунмён из любопытства интересовался у матери Чонина подробностями детства Чонина, так и выяснил, что в жизни Чонина случался короткий период, когда он не говорил — прямо как Солли сейчас. Вообще не говорил. Ему было около пяти лет, выяснить причину молчания так и не удалось. Лечение тоже не дало результатов, как и визиты к детскому психологу. Мать возила Чонина на Чечжу, где он заговорил вновь после того, как провёл пару дней в доме местного шамана.

Теперь уж и не разобраться, что тогда происходило с Чонином и почему он перестал разговаривать, но как факт — такое с ним было, стало быть, в какой-то мере немота Солли являлась закономерной реакцией на шок. Наследственной. В конце концов, это тоже один из способов отграничения себя от реальности. Если Чонин им пользовался когда-то, то и Солли считала такой способ наиболее подходящим.

Чунмён сожалел, что теперь уже не выяснить, каким способом шаман вернул Чонину дар речи. Шамана ныне не было в живых, а Чонин ничего не помнил. Так говорил сам Чонин, и это походило на правду: далеко не все люди в силах вспомнить себя в детстве в деталях. Какие-то яркие события остаются в памяти, если они осмысленные. Но если события осмыслить не удалось, или же они оказались чересчур сложны для детского восприятия, ребёнок вряд ли их запомнит.

— Как себя чувствуешь?

Чонин резко вскинул голову и смерил Чунмёна таким выразительным взглядом, что стало не по себе.

— Прости, это всего лишь вопрос и необходимость в моей работе. Я не для этого тебя позвал, но я всё ещё врач, как помнишь.

Чонин отстранённо кивнул, закинул ногу на ногу и сплёл пальцы, расположив их над коленом «домиком».

— Речь о Хане. Плохо понимаю, что между вами происходит, но у меня была Чжису. Как я понял, она видела Ханя с тобой. Не знаю, что у вас там случилось, но, кажется, Хань сказал ей, что… что он сам на тебя претендует. Это так? М-м-м, не то чтобы я лезу в твою жизнь, но ты же знаешь, что отношения врача и пациента подразумевают определённую этику в… гм… отношениях. Если… гм… Если это правда, то Хань больше не может работать с тобой. Ну, то есть…

Чунмён осёкся, встретив прямой взгляд Чонина. Тот по-прежнему молчал и просто смотрел на Чунмёна, показывая при этом всем видом, насколько ему эта тема неинтересна. В свете его нежелания наблюдаться у Ханя…

— Ладно. Как я понимаю, тебе всё равно, кто будет с тобой работать.