Хань помотал головой.

— Нет, сам подумай, Бэкхён. Большая часть людей, выживших после криокамеры, твердила, что этого времени для них будто вовсе не существовало. Ну мы же всё проверили и предусмотрели. Всё же было в порядке! Всё! Было! В порядке! Мы же всё сделали правильно!

— Хань, большая часть и все поголовно — разные вещи. И ты не хуже меня знал об исключениях.

— Иди к чёрту! Я вообще не знал, что он в криокамере, когда стащил геном. Геном просто числился в закрытой базе!

— В закрытой базе числятся геномы пациентов со статусом «условно мёртв» либо находящиеся в разработке военных. «Условно мёртв», Хань, это криокамера, кома или летаргия. Эти случаи отслеживают военные. И все три случая неоднозначны. Давай посмотрим правде в глаза, а? Тебе было наплевать. Тебе было важно лишь то, что у тебя на руках нужный геном и материал для проекта. Вот и всё. Более того, остальные этого не знали. Ты принёс нам геном, мы тебе верили и не задавали вопросов. Детали в отношении генома всплывали постепенно, а всю правду ты рассказал только после исчезновения Кая. Но ты с самого начала знал, что взял геном, который брать было запрещено.

— Информация не сообщалась, Бэкхён. Я не мог узнать правду о Чонине, как бы мне того ни хотелось.

— А тебе и не хотелось, Хань. У тебя был проект. Идея, амбиции и прочее перевесили всё остальное. Ну вот скажи мне, как можно было стащить геном и не подумать о статусе «условно мёртв»? Допустим, у тебя в голове это промелькнуло, но что-то помешало тебе подумать о последствиях.

— Неправда! Ты прекрасно знаешь, что в норме понятие «условно мёртв» означает состояние, почти полностью идентичное смерти.

— В условной норме, чёрт тебя возьми! Если девяносто процентов пациентов ничего не помнят, то есть ещё десять процентов, которые отлично всё помнят! Хань, я тебя умоляю! Ты же столько раз сталкивался хотя бы со случаями, когда на пациентов не действовал наркоз! Ну ведь было же! Болевой шок, все вытекающие, трагедии в медицинской практике… Ну ведь не экзотика же! И с «условно мёртв» — та же фигня!

— Тем не менее, принято опираться на больший показатель и считать его нормой!

— В большинстве случаев, когда всегда можно принять меры, если вдруг какая напасть! Но твой проект был новым! Ты не имел права сбрасывать со счетов десять процентов! Просто не имел права! Речь шла о человеческой жизни! И это — твоя ошибка! Только твоя! И только тебе за неё отвечать. Да, в итоге ты спас Чонина, но какой ценой? Это вообще счастье, что он додумался рвануть в Сеул, а под рукой оказался Ким Чунмён. И счастье, что им хватило времени. Но что, если бы Чонин тогда не совершил свой единственный осознанный поступок и не сбежал бы от тебя? Ты хоть понимаешь, что тогда стал бы убийцей дважды?

Хань ничего не мог ответить на обвинения Бэкхёна, да и не пытался. Сидел с подавленным видом и не отрывал взгляд от пола.

— Знаешь, я могу тебя понять. Ты был талантливым студентом. Молодость и всё такое, желание сделать что-то новое и в самом деле помочь многим людям, отсутствие опыта в подобной сфере… Прочее, прочее… Но прямо сейчас я тебя не понимаю. Ты ведь знаешь всю правду. Ты знаешь, что было с Чонином. И знаешь, что сейчас он вынужден скрывать правду ото всех, прятаться. Тогда почему ты его мучаешь? До чего ты пытаешься докопаться? Было бы проще и справедливее оставить его в покое, чтобы он наконец-то наладил свою жизнь и сделал всё так, чтобы ему было уютно среди людей. Ему и так тяжело, а ты добавляешь ему проблем. Думаешь, ему так легко смотреть на тебя чуть ли не каждый день и вспоминать, как ты отрезал его от всего, что он знал, и пытался привязать к себе?

— Я не пытался…

— Брось. Ты отобрал у него память. Он никого не знал, кроме тебя. И не мог ни на кого, кроме тебя, рассчитывать. Он полностью зависел только от тебя. У тебя получилось — он любил тебя. Ты не оценил это, вот и всё. Он всё-таки оставался для тебя лишь продуктом эксперимента. Ты не воспринимал его как равного. Для тебя он был просто твоим творением. Вот ты и бесился, когда он посмел заявить на тебя свои права. А сейчас бесишься, потому что он не зависит от тебя больше.

— Это не так, — тихо возразил Хань, прикрыв глаза. — Всё совсем не так… Ты тогда был прав — я боялся его. Но ещё больше я боялся самого себя. Помнишь, ты спрашивал, встречал ли я раньше кого-то похожего. Но я не встречал. И ещё все эти признаки симпатики… у него. И у меня.

Оба долго молчали, потом Бэкхён устало потёр щёки ладонями и вздохнул.

— Ладно, мы о другом. О том, что четыре года назад ты провёл эксперимент, завершившийся успешно. Ты доказал, что с помощью минимальных изменений исходного генома можно вылечить ряд тяжёлых заболеваний. Но в ходе этого эксперимента ты поигрался в воскрешение. И вот тут всё сложилось неважно. Ты воскресил ещё живого человека, дал ему другое тело, заблокировал его разум и решил посмотреть, что из этого получится. Посмотрел. Теперь ты знаешь. Что и как делать дальше… тут тебе никто не советчик, наверное. Умники в лаборатории тоже прокололись с Солли. В их случае — с ребёнком — стоило поступить так, как поступил ты. Им стоило заблокировать память. Вот тебе в случае с Чонином этого делать не следовало. Тебе вообще не следовало красть его геном. Тебе следовало взять геном человека, который умер по-настоящему, без всяких условностей.

На этом разговор и кончился, а потом Хань полтора часа бродил по старому парку в Сеуле и думал, как быть дальше. Ничего не придумывалось. Ему даже не удавалось поразмыслить над тем, что случилось четыре года назад, и наложить это на слова Бэкхёна и Чонина.

Хань мог думать только о Чонине и Кае. Ему вспоминались те самые мгновения, когда Кай задыхался у него на руках и из последних сил повторял его имя. Тогда Хань и не предполагал, насколько близко оказывался Чонин — к ним. И насколько близко оказывался Кай — к смерти. Кай искал себя и не находил, тогда он отчаянно цеплялся за Ханя, чтобы остаться. Хотя это именно Хань был виноват во всём.

Хань устало опустился на первую попавшуюся скамейку, достал телефон и позвонил Чунмёну.

— Ты опаздываешь на двадцать минут, — вместо приветствия заявил ему Чунмён.

— Да. Чунмён, что бы ты сделал, если бы во время важного исследовательского проекта допустил ошибку, из-за которой пострадал пациент?

— Зависит от сути проекта и статуса пациента. Ты имеешь в виду пациента, напрямую связанного с проектом? — выдержав паузу, уточнил Чунмён.

— Именно. Проект генетический, например. Так что бы ты сделал?

— Не думаю, что я допустил бы ошибку. В проекте я в любом случае исходил бы из состояния пациента и его данных. Если брать пациента за базу проекта, то в этом случае вероятность ошибки минимальна.

— Но всё-таки. Гипотетически. Чунмён, представь, что ты начал проект, а потом выяснил, что допустил ошибку, чем навредил пациенту. Что бы ты сделал?

— Свернул бы проект и занялся пациентом, чтобы исправить ситуацию по максимуму. Возможному максимуму. С ошибкой проект всё равно будет иметь погрешность. Я бы всё бросил и сосредоточился на пациенте.

— Чунмён, а если ничего уже нельзя исправить?

— Я не знаю, Хань. — Ещё одна долгая пауза. — К чему эти вопросы?

— Да так…

— К слову, у меня тут сейчас Чжису. Она очень расстроена. Ну… Она вся в слезах. Ничего толком не говорит, только и смог понять, что она видела кого-то у Чонина в школе. По описанию на тебя похоже. Может, хоть ты мне расскажешь, что произошло?

— Ничего особенного. Я просто сказал ей, что претендую на Чонина в той же степени, что и она. — Хань сбросил вызов, подержал телефон в руке, затем набрал короткий номер. Ему ответили после третьего гудка.

— Приёмная министра.

— Это Лу Хань, практикант-генетик из новой военной лаборатории. Я хотел бы встретиться с министром сегодня. Это очень важно. Речь пойдёт о серьёзном преступлении.

— Преступление известно или нет? Дело по нему начато? Статус уголовного дела активен или пассивен?