— Ты звонила в полицию? — спросила я.

— Разумеется, — ответила Рейвен. — Сыщики сказали, что пока не о чем беспокоиться, но они так или иначе собирались заехать примерно через час и взглянуть на нож, который я нашла.

— Нож?

— Я нашла его в запертом ящике на кухне, когда стала готовить ужин. Этот нож не принадлежит твоей матери. Раньше я никогда не видела его.

Рейвен протянула запечатанный пластиковый пакетик с маленьким фруктовым ножом внутри. Я узнала нож, которым моя мать резала клубнику в первое утро после моего возвращения домой. Утро после убийства. Мои мысли переключились на то, какой растрепанной выглядела моя мать тогда, с листьями и грязью, налипшей на повязки, покрытые чем-то похожим на засохшую кровь. Могла ли мать отправиться в лес и найти там нож?

Еще одна, гораздо более пугающая мысль всплыла на поверхность, — мысль, которую я уже несколько дней загоняла туда, откуда она взялась. Что, если мама воспользовалась ножом? Возможно ли, что эта больная, хрупкая пожилая женщина была убийцей Тори Миллер? Большую часть времени она явно находилась не в своем уме… но убийство? В этом я сомневалась.

Но если Дел каким-то образом пробралась в ее голову…

— Под рукояткой застрял клочок светлых волос, — сказала Рейвен. — Если посмотришь внимательно, то увидишь.

Я взяла пакетик и убедилась, что Рейвен права: там была тонкая прядь, всего лишь несколько светлых, почти выцветших волосков.

— Полагаю, ты не знаешь, откуда взялся этот нож? — спросила Рейвен, и я покачала головой.

— Он был здесь с моего приезда, — объяснила я. — Мы пользовались им, когда делали оладьи с клубникой в первое утро, когда я приехала сюда.

Рейвен, прищурившись, посмотрела на меня, забрала нож и аккуратно уложила его в свою сумочку.

— Мы собираемся объехать вокруг на «Шевроле», — сказал Гэбриэл. — Посмотрим, может, отыщем следы Опал.

— Хотите, чтобы я поехала с вами? — спросила я.

— Нет, — ответил Гэбриэл. — Оставайся здесь и присматривай за матерью. Мы дадим тебе знать, если что-нибудь найдем.

— Будьте осторожнее, — предупредила я. — На дороге очень скользко.

— Пойду, прогрею машину, — сказал Гэбриэл и покинул нас.

Рейвен торопливо прошла в переднюю за своим пальто и сапогами. Я последовала за ней.

— Рататуй стоит на плите; твоя мать отказалась от еды. Она работала над картиной примерно до половины седьмого, а потом пошла в свою комнату и легла там. Она сказала, что картина закончена. И еще одно, Кейт. — Рейвен застегивала верхнюю пуговицу пальто. — Где твоя мать нашла этот старый значок?

— Значок?

— Да, она приколола к своей блузке ржавую шерифскую звезду. Похоже на детскую игрушку. Я подумала, может быть, это какая-то из твоих старых вещей.

Я тупо уставилась на нее, словно она говорила на неизвестном мне языке. Мне хотелось знать, слышала ли Рейвен о такой мелкой подробности, как пропавшая звезда в нерешенном деле об убийстве Дел Гризуолд. Если слышала, то, наверное, полицейские бы уже поджидали меня с наручниками и ножными кандалами.

— Я беспокоилась, что она может пораниться, — объяснила Рейвен. — У этой звезды очень острые лучи. Наверное, тебе нужно убрать ее подальше.

— Да, — согласилась я. — Я спрячу ее от матери.

И как можно скорее. Особенно потому, что полицейские уже едут сюда.

После ухода Рейвен я вернулась на кухню, поспешно наложила рататуй в тарелку Ника и сказала ему, что я собираюсь переодеться. Мне нужно было немного побыть наедине со своими мыслями.

Опал исчезла. Я знала, что убийца захватил ее. Ворох разрозненных фрагментов головоломки кружился в моей голове, но некоторые из них постепенно начали занимать свои места. Я понимала, что следующим шагом будет разговор с матерью. Но сначала мне нужно было взглянуть на ее законченную картину.

Мысль о том, чтобы вернуться одной в студию, пугала меня, но я не собиралась тащить Ника с собой. Я должна была сделать это сама. Кроме того, напомнила я себе, это всего лишь картина.

— Разве ты не хочешь поесть? — спросил Ник, когда я поставила перед ним тарелку.

— Нет, я поела в Барлингтоне, — солгала я.

— Что ты там вообще делала? Рейвен сказала, что ты уехала на встречу со старым знакомым. Это был Майк? Ты нашла его?

— Нет. Я зашла в салон, но его там не было. — Вторая ложь далась легче, чем первая. Это казалось проще и безопаснее, чем рассказывать ему все, о чем я узнала, и объяснять то, что я начинала подозревать.

— Скоро буду. Я только переоденусь.

— Во что-нибудь более удобное? — поинтересовался он с лукавой улыбкой.

Я взъерошила его волосы, и он прильнул ко мне, прижавшись головой к моему животу. Потом он поднял мне рубашку и стал целовать меня, сначала легко, а потом проводя языком вдоль верхнего края джинсов. Я поежилась и отодвинулась.

— Кажется, медикаменты ударили тебе в голову, — шутливо заметила я. — Ешь давай.

Он попытался снова привлечь меня к себе, но я игривой походкой отошла в сторону и пообещала, что скоро вернусь.

Я принесла в студию зажженную свечу и закрыла за собой дверь. Моя мать накрыла картину на мольберте старой белой простыней.

Я подошла ближе, держа свечу перед собой дрожащими руками. Когда я потянула простыню, то мне это напомнило, как дети снимают костюм для Хэллоуина. Меня страшила мысль о том, что если я сниму простыню, то увижу Дел во плоти. Я смотрела на ткань и была готова поклясться, что видела, как она шевелится, словно от дуновения ветерка, которого я не чувствовала.

Это всего лишь картина. Всего лишь картина.

Я подалась вперед, схватила простыню и откинула ее.

Языки пламени были почти трехмерными, с гипнотическими переливами красных, желтых, оранжевых, голубых и пурпурных оттенков. Сумрачная фигура в углу превратилась в полноценного человека, который, казалось, чувствовал себя как дома в бушующем пламени. Словно она родилась в нем. Девушка, нарисованная моей матерью в углу картины, была точным подобием Дел.

На ней была желтая ковбойская рубашка и синие вельветовые штаны с толстым кожаным поясом, — в этой одежде она была в день убийства. Ее серо-голубые глаза смотрели на меня, а на лице играла полу-улыбка, в то время как языки пламени плясали вокруг нее и лизали ее ноги, словно голодные псы. Шерифская звезда была приколота к ее груди прямо над татуировкой с буквой «М».

«М» — значит «Майк». Моя собственная татуировка вспыхнула в ответ. Я почти слышала, как Дел произносит мое прозвище. Пустынная Роза. Красивое имя для красивого цвета. Привет, Пустынная Роза.

— Привет, Дел, — обратилась я к картине, подумав о том, что если я услышу собственные слова, то страх уменьшится.

Пламя моей свечи ярко вспыхнуло и осветило картину. Лицо Дел сияло, окруженное разноцветным, бурлящим морем огня, нарисованным моей матерью. Потом я услышала звук, похожий на тихий смех. Он исходил не от самой картины, но отовсюду вокруг меня: от стен, от окон, из-под кровати. Огонек свечи уменьшился, мигнул и погас, оставив меня в полной темноте.

Я поняла, что теперь не одна.

17 ноября 2002 года

С годами я все больше думала о Пэтси Маринелли и вспоминала ее слова, сказанные в тот вечер, когда я поведала ей о Дел. Мертвые могут винить нас. Но большей частью я думала о том, что в конце концов стало с огромной женщиной, которую мы все называли тогда Крошкой.

Когда это произошло, меня там не было, но, когда я заступила на смену, то увидела, как увозят ее тело. Медсестры из предыдущей смены рассказали мне свою версию произошедшего, а когда я прочитала журнал записей, то подробностей стало больше.

После обеда Пэтси обошла больничные палаты, прощаясь с пациентами больницы. Одна из медсестер ради забавы спросила, куда она собирается. Мой муж зовет меня, — сказала Пэтси. — Я скоро уйду. Потом она ушла в свою комнату и закрыла за собой дверь.